Какая грязь, какая власть
И как приятно в эту грязь упасть.
Тебе должно быть интересно? Губы едва заметно шевельнулись и слово "нет" упало, как лунная монетка в пустую жестянку, даже показалось, что оно, перевернувшись, остро лакомо зазвенело. Он любил это слово. Узкое, честное, как лезвие ножа. И надежное, - как кевларовый бронежилет.
Вероятно, кто-то за спиной сложил ладонь рупорком и на ухо своему деловому партнеру тихо сказал - они могли бы стать друзьями; им нужно было увидеться вечером на аллее старого парка, погруженного корнями в осень или в тихой кафешке на узкой улочке, где их никто не узнает так, чтобы огромная пропасть между ними оказалась бы маленькой ямой с зеркальным отблеском воды. Возможно, кто-то бы из прекрасных барышень, подоткнувших в накатившем вожделении подолы своих платьев, подумал, что они смогли бы стать прекрасными любовниками, и в обнимку их руки воскресали бы каждую ночь под одеялом, но так жаль, что нельзя ими вырвать сердце, разорвать его пополам. В их нервных пальцах дрожат сигаретный дым и хрупкая ножка хрустального бокала, кислота багряного озерца под языком становится вкусом сухой пряности горько-сладкого раздора.
Взгляды прикованы к женщине в красном.
Она выбирает танго.
Два шага вперед и он может подхватить ее ладонь на свою, властно и наигранно-аккуратно выводя на танцевальную макушку эшафота, держась в тени прожекторного света обойти кругом мерцающее иллюзорное сияние клети и - интересно, коротко склонить голову в приветственном поклоне: мы будем знакомиться заново, но не так, как хочешь ты. Габриэль сжал ее пальцы так, что кольца врезались в кожу. Высокие скулы шакала и венозный взгляд, ладонь крепко и спокойно ложится на талию. Повел. В звонком скрипичном голосе тонут легкие внимательные шаги и растекаются золотом грамотные точные движения - иной раз до интимного багрового бархата в драгоценной оплетке, от которого замирает в груди трепещущая сладость, иной - до уличной подзаборной выволочки, когда сбитый кулак летит в лицо и осколки хрустят под ногами, до пугающего агрессивно и тут же излишне ласково, шаг за шагом, вдох за вдохом, чувствуя, как под рукой прогибается спина. Скользящее, словно пуля по виску, движение коленом. Надежно и своевременно, вот так, чтобы чувствовать, как протестуя двинется ее нога или танго усмирит их обоих.
Лицо совершенно невозмутимое, а глаза кажутся черными - ни улыбки, ни усмешки; в отличие от яркой, безудержной фаэри, он имел достаточно времени для того, чтобы научиться искусно скрывать свои эмоции и желания до того момента, когда спугнуть дичь будет уже невозможно, когда наброшен силок и затянуты сети, захлопнулись финальным аккордом тяжелые механизмы капкана на тонкой лапе: сколь бы не хотелось рассмеяться в ее холеное чистое лицо, посеченное сеткой алого света, сколь бы не было сильно желание давить ее шею до конца, до звонкого костного хруста и хрипа, едва просачивающегося по сжатой трахее вместе с черными сгустками крови, он просто на третьем шаге развернул ее к себе лицом к лицу. Ткань через ткань. Глаза близко-близко и дыхание в дыхание, немного теплого вина и приглушенное амбре сигаретного вкуса. Ноги плетут кружево, пальцы танцуют вдоль спины, исполняя грубые па по позвонкам, коминада течет медленно и лениво под тихий шепоток голодной своры стуком ее каблуков в дерево пола.
Разворот. Убьешь - не встанет.
Жестко, без котовьей повадки, не позволил наклониться назад на задрожавшей ноте: заставил лечь на подставленную руку и ощутить балованной нежной кожей стальное, прохладное тело узкого засопожного ножа, острой гранью ладно и правильно легшего к позвоночнику, словно всегда там был, будто всегда таил опасность неверного движения. Зафиксированное мгновение, протянувшееся между взглядами словно липкий липовый мед, заискрившееся в замершем воздухе десяток глоток, забывших сделать вдох. Улыбнувшись, словно в издевку вторя Вилетте, мужчина ослабил руку, почти уронил ее и рывком подхватил, вздернул - живи. Будет тебе нож, будет тебе ночь, чернь на зеркале, через которое ты так ловко скрываешься от погони, кровь на мокрой мостовой около фонтана, все тебе будет и, оставляя неглубокий, но кровоточащий порез, он повел ее дальше, как в могилу, в бездонную огненную яму, уже не жалея, навылет - а из сильных рук никак не вырвешься, он то ли страхует, то ли трахает.
То ли на натянутом до звона канате оба босяком и нож плотно прижимается к спине плашмя.
Ослепли все охранные жучки, сдохли и пошли паутинными трещинами экраны бордельных видеокамер, а ты со мной рот в рот, ключица в ключицу, и бедра, золотые твои бедра, полные по воротной вене кровью.
Ну, давай. Я тебя вижу. Я в тебя верю.
Ты не хочешь умирать.

Все это время, все свое прошлое он пытался теплыми опивками со дна бутылки заполнить нехорошую сквозную пустоту внутри, так ненасытен слишком живой мертвец, остервенело царапающий гнилые доски, с полным ртом земли и личинок, в нем горит нечеловеческий, выворачивающий кишки винтом от мясорубки голод, который за последнюю неделю был у него слишком частым и слишком своевольным гостем. В первом мире по тактам разбитый танец обрывается на самой высокой ноте, на апогее, на острие рапиры, на повернутом рычаге виселицы, стуке в дверь и стуке сердца - почти раздавил в руках, вывернул всю душу, словно тряпку, поднялся изнутри желанием.
- Хочешь?
Хочешь, безумие подойдет к твоему колодцу и заглянет своими черными бездонными глазами в твои, и тебя поглотит пустота, капля за каплей, густая и черная клейкая жижа отчаяния будет затекать в твои глазницы, просасываясь сквозь тонкую пленку кожи. Хочешь и ты почувствуешь, как твои мышцы сковывают невидимые цепи, наполняются свинцом вечной усталости и ты превращается в живую статую. Вечность, она губительна для живого существа.

Но там еще борьба. Холодная и звонкая капель пещеры, едва слышимые подземные потоки, странный гулящий сквозняк и пронизывающий до костей вой, морось и прохлада - пещеры черной госпожи так безумно похожи на эти, они столь же глубоки и бесконечны. Опасны. То тут, то там бредут затерянные души, а она сидит прямо перед ним в черном кресле, такая красивая, такая непонятная и жестокая; у нее совершенно белая кожа и не видно глаз за легкой вуалью; черные перчатки и лишь выглядывает полоска кожи у самого локтя. Она в черно-белом костюме - должно быть, от Коко Шанель, от нее пахнет розами и у нее ярко-красные губы, словно наливная вишня. Длинные красивые ноги и тонкие пальчики, которыми она смело и уверенно переставляет мраморные фигурки шахмат на стеклянной доске. У самого бедра лежит кожаная сумочка с цепью вместо ремешка. И все это напоминает безумную феерию, но сегодня она сама выбрала себе такой образ, а он не в праве думать о том, как стоит ей на самом деле одеваться.

Ты уверен, что не ошибся?

Словно в недоумении, с легким сомнением на лице, мужчина медленно и плавно убирает руки от той, которую обнимал несколько мгновений назад, зажимает нож между указательным и средним пальцами и держит навесу, позволяя маятником раскачиваться над деревянным подмостком разваливающейся гнилью сцены. Она не чувствует, что уже не первую минуту в жгучем переступе танцуют втроем - и холодно за левым плечом; в их игре поворот и снова на круг, мимо бедра под разрезом красного блеска, как мулету - не за ее. Нет больше ничего, ни ее дурацких стереотипов и испуганных птиц напалмом вспыхнувших желаний, ни его масок, неплотно прилегающих к лицу, ни дорогого тяжелого парфюма, ни мутных бриллиантов в ивовой оправе; ни ее, курвы, ни его, вора.
Партия была тяжелой, длинной, бесконечной для него и секундной для нее самой. Но он выиграл, переиграл, забрал то, за чем пришел к ней. А ведь она не такая, совсем не такая. Словно мимолетный взгляд, остро пойманный в толпе, нож один единственный раз вспарывает звенящий от напряжения воздух и слуха замерших на своих местах, невольных зрителей, касается траурный гонг короткого удара. Лезвие входит в женское тело на уровне груди, напряженная сердечная мышца испуганно вздрагивает, разделенная на две неравные части, изорванная и смятая. Глянул в глаза без лжи, все спектрально высветленное и явное, как на хирургическом столе. Больше не смотри на упаковку, опусти взгляд под ноги, чекань каблучками свою грязную любовь по паркетам - что мне за печаль? - ты допустила роковую ошибку, неправильным боком развернув вопрос и теперь только тебе расхлебывать свои проблемы дырявым ковшом. Сломанными руками. Порванными крыльями. Габриэль легко опрокинул вечность под углом в тридцать градусов. Дыхание, как у спящего, глаза закрыты то ли от боли, то ли от холода, то ли от просто внутрь смотрит - а и вслепую держит и ведет; не пряча улыбки, он осторожно потянул нож обратно: тело позади него выгнулось невольно следом, пока резкий рывок не вытянул из распоротой грудины последнее отяжелевшее дыхание - нож описывает короткую дугу и кровь, оставшаяся в желобке на лезвии, брызгами попадает на лицо стоящей напротив. С насмешкой и вопросом изгибается бровь, приподнимается вверх уголок просеченных шрамом губ, а нож уже вновь покачивается между двумя пальцами в тот миг, когда мертвое тело еще не успело развеяться. Заворочайся и под боками липко чавкают запекшиеся сгустки крови и сукровицы, и вольготно разваливаясь на красномясом матрасе, живой мертвец с яростью запихивает сочные ломти в рот, глотает, давясь, почти не жуя, солоноватую, волокнистую мякоть, и жадно тянется за следующим. Хочешь?

Чудовище, скрывающееся под маской напускного приличия, сделало шаг вперед; Габриэль глубоко и ловко подхватил настоящую, живую Вилетту снизу под колено, присбаривая красный шелк юбки на поджаром бедре. Легкая. Как кошка. Будто и нет ничего в руках. Притянул к себе, жестко - фиксаж рук вернее веревок, честный прозрачный взгляд "зрачок в зрачок", открытая спокойная жестикуляция, но ничто не забылось и никто не простил.
- Уверен.

Равнодушием можно убить, а сочувствие - будто бы в теме.
Алый отблеск. Он словно разлился по всему залу в мгновение ока, заливая воздух красноватым оттенком. Каждый цвет предельно четок. Каждый контур до рези в глазах ярок. И каждая фигура преисполнена до краев багрянца. Он бил в глаза, погребая под собой разноцветье, растворяя в себе и растворяясь в окружающей радуге, оставаясь в ней лишь намеком, сутью, стержнем, тем, что можно лишь осязать. Запахом.
Знаешь ли ты на самом деле, что такое танго?
Настоящее танго?
Для хорошего танца с бьющими в душу, надрывными шипковыми и глубокими басовыми недостаточно просто техники, даже если она будет безупречной, недостаточно просто страсти, даже горящей до смерти.
Хорошее танго - это нестерпимая сладкая боль, это тяжелая разлука абсолютно со всеми прежними представлениями о жизни, это гибель иллюзий и начало действия, когда ты уже обладаешь желаемым и понимаешь, что скоро время танца закончится, свернется в нить минутная стрелка и затихнет мелодия, но только пока звучит эта музыка, пока играет на вытянутых нервах и жилах, ты можешь пользоваться партнером, как он может пользоваться тобой. Танго - независимость, танго - насилие; сонные брызги еще плескаются в комнате, телефонная нить дребезжит как будто на другом острове, тертое сукно, сладкое на язык, скользят в пальцах будто игральные кости, спрыгивая в бордовую лунку его безупречного рта. Именно поэтому оно так ценится.
И вот, казалось бы, все в руках: любовь, страсть, секс, вседозволенность и безнаказанность, но прибавь хоть одну лишнюю ноту, и все. Потеряешь и вкус, и цвет. Танго - это тонкий баланс на грани мечты и обыденности, танго - это то, чего нет. Дни распадаются, словно бусины, рассыпавшиеся по полу с бус доступной, как вечер, красавицы, время растекается влажным глотком бренди во рту и имя, знакомое, но сухое и пресное, звенит в ушах. Они без устали, проворно проводя пальцами, цитируют друг другу чью-то чужую боль не дольше пяти секунд, чтобы осталось на два полных пируэта слева назад и подошло под пиджак на случай. Потолок не слипается. Стены не лопаются. Кровь не срастается. Без ошибки сделанный ход неотвратимо оборачивается смертью одного из тройки, остатки иллюзорной крови дрожат на лезвии, словно переданные с помехами, подергиваются в последних мгновениях своего существования и исчезают, плавно растворяясь на нагревшемся, замершем вокруг них воздухе. За левым плечом по-прежнему холодно, за левым плечом звонкие каблуки не танцуют, а только вторят, руки не прикасаются, а скользят и губы сами растягиваются в неприятной улыбке.
- Bitch.
На каждую заблудшую в потоке ошибок и нелепостей душу есть свой спаситель; почувствуешь царапинами между лопаток будущее прикосновение прохладных влажных пальцев и алых губ рта, как чувствуешь низкое тяжелое небо и серую, сырую погоду на завтра, так медленно, не оглядываясь, делаешь шаг. Шарком прорезиненная подошва на сколотом асфальте, бульком молекулы воды и корвалола в совокуплении в стакане; замираешь на полу в прихожей и в этом все твое право, разрешение на отчаянно девиантное: твоя боль принадлежит только тебе. Делать шаг - не остановиться и не оглянуться даже через всю мощь желания, не позволить дотянуться призракам давно минувших лет, не позволить мелкому, колкому до ужаса прошлому сжать в сильной ладони запястья, поцеловать вздохом сквозняка скулы, надавить на хрупкие плечи, родинки на ключицах. Не стоит допускать истеричного бега назад, бега по кругу, бега на месте - приступы, когда самый свежий воздух доводит до тошноты, его можно только касаться, но им нельзя дышать; взгляд ни на чем не останавливается, вода, отовсюду стекает вода, этот бесконечный шум, который невозможно остановить, невозможно определить его источник, он вокруг, он внутри, он повсюду, он нигде.
А как будто ничего и не было. Как будто только-только. И все еще нежно, заботливо.
Словно не обращая внимания на отчаянные попытки вырваться, мужчина только крепче прижимает фаэри к себе, в замершей последней ноте до сих пор играет напряжение; жесткая ладонь держит под коленом оголившуюся ногу, пальцы стискивают в кулаке смоль ее волос, разметавшихся по спине.
- Es war die letzte Chance für Fehler.
Маятник густого кисельного движения. Марево тяжелого дыхания.
Причудливо вывернутая спираль жестов, эмоций, чувств.
Габриэль выпускает ее волосы, обводит ладонью ровный плавный овал лица; большой палец уперся в скулу - черным матовым когтем чудовищного животного по живой, теплой, за которой бешено бьется пульс - почти воочию увидел, как выдирает ее челюсть собственными руками. И даже предсмертные судороги. Вместо этого он коротко и сильно бьет ее по лицу, разбивая припухлые алые губы в кровь, оставляя отпечаток раскрытой ладони на белой щеке и вместе с этим отпускает теряющее равновесие тело. Отворачиваясь, не смотрит, упала ли воровка под прикрытием элитного флера или сумела устоять на ногах: он уходит в окружающую пяток света темноту, закуривая. Дым, тяжелый сладковато-терпкий дым и такое же сладковато-терпкое движение, изрядно сдобренное запахом соли и всеми цветами алого.
Для хорошего танца недостаточно просто прощения.

Леона поднималась из запасников библиотеки, держа в руках внушительную стопку книг. Никто из других работников не предлагал ей помощь. А все потому, что знали - девушка все равно откажется. Она все любила делать сама. После того, как потеряла своего наставника, на которого полагалась во всем, девушка решила, что нет таких вещей, которые она не смогла бы сделать сама. Она отучила себя полагаться на кого бы то ни было. Так ей было легче. И это означало, что не нужно заводить бесполезные знакомства и вести дружбу "в одни ворота", когда для друга стараешься сделать все, а он для тебя - ничего.
Это была идея Леоны освободить небольшое крыло библиотеки и создать из него закрытый сектор. То есть в это крыло выставлялись книги из архивов, которые как правило не дают на руки. Пользоваться этими книгами можно только в отдельном читательском зале. Так же не каждый может быть допущен в этот зал с уникальными и редкими книгами. Леона считала, что не нужно прятать такие сокровища от тех, кто захочет прочесть их. Но была вынуждена согласиться на ограниченный доступ к материалам.
И вот как раз сейчас девушка выносила очередную порцию книг из подвала, чтобы расставить все в идеальном порядке. Так же в запасниках она нашла самые обыкновенные копии сборников классической литературы, учебники и справочники. Их вполне можно было расставить в открытом доступе.
Вытерев лоб широким рукавом своей огромной рубашки, девушка направилась к стеллажам, где она оставила стопки книг для обычных секторов. Кстати сказать, сейчас в Леоне можно узнать девушку исключительно по лицу. Одета Лео в широченную черную рубашку и широкие брюки, в которые заправлен подол рубашки, а брюки перетянуты ремнем. Волосы девушка осторожно скрутила и спрятала под кепкой, чтобы не мешали, а обозначенный головной убор повернула козырьком назад. Так что теперь её абсолютно свободно можно было принять за парня.
Лео села на корточки перед стеллажом, в окружении десятка книг, сложенных в стопки. Краем уха она услышала как к девушке за "стойкой" кто-то обратился в поисках помощи. Но Леона не предала этому значения. Пришедшая была женщиной и однозначно ищет какой-нибудь слезливый роман. А в этом её помощь не потребуется ну никак.
Леона стала что-то бурчать себе под нос, так что не услышала, как новую посетительницу направили именно к ней.

Леона никому не мешала, как обычно мурлыкая себе под нос какую-то незамысловатую мелодию. К своей работе она относилось со всей ответственностью, но помимо всего прочего - как к развлечению. Что может быть интереснее вытирать с корешков книг пыль, расставлять фолианты в алфавитном порядке по секциям и указателям, вести полную и подробную картотеку книг. С приходом в сие здание Леона, ни одна даже самая маленькая книга не была обделена вниманием. Через руки аниото действительно прошли абсолютно все книги, свитки, тетрадочки, подборки газетных вырезок, сами газеты и журналы. И ко всему этому Лео относилась с благоговейным трепетом.
Краем уха, Лео услышала, как посетительница обратилась к её помощнику. Одеты они были практически одинокого, так что их легко можно было спутать. Так что гостья обратилась к парню, который наравне с Лео расставлял книги (правда после него ими все равно займется сама аниото):
– Извините, Леона? Мне очень нужна эта книга, поможете ее найти?
Парнишка поднял голову и посмотрел на незнакомку. На его лице отразилось самое что ни на есть глупое выражение, при виде такой красавицы. Казалось, что из него можно запросто верёвки вить. Что, собственно, так и есть. Лео осторожно выглянула из-за стеллажа, глядя на это маленькое недоразумение, и тихо хихикнула.
Он всегда был сверх меры впечатлительным. Тем более когда речь касается красивых женщин. На меня так не реагирует почему-то... - Лео поднялась и подошла к незнакомке, с целью спасти её обувь, ибо парень уже даже пустил слюну.
-Здравствуйте, мисс. Я Леона. Пройдемте, пожалуйста в мой кабинет и обсудим суть вашей проблемы. - Леона добродушно улыбнулась, сверкнув белоснежными зубами и поправив на переносице очки.
Девушка направилась в свой кабинет, в полной уверенности, что гостья последует за ней. По дороге Лео сняла кепку и мягкая волна волос упала на плечи и спину. Встряхнув своей гривой, девушка пропустила посетительницу в кабинет и зашла следом, направившись в смежную с кабинетом маленькую ванную комнату. Там она вымыла руки и сняла широченную рубашку, под которой была легкая обтягивающая футболка, с глубоким вырезом и оторванными рукавами. И вот в таком взбалмошном виде она вернулась к гостье, садясь в свое кресло, за стол.
-Итак, чем могу служить?

Леона не перебивала девушку в её коротком монологе и очень внимательно слушала. Опустив глаза в листок, девушка легко прочитала название книги, которую собственно и искала незнакомка. А вот следующее движение Лео было неожиданным - она попросту откинулась в своем широком и удобном кресле, откинула голову, смежила веки и сложила руки на животе. Аниото окунулась в размышления.
И вот её мысленный взор скользит в лабиринте памяти по корешкам книг, по карточкам с названиями.
Математика, физика, химия...Не то... Детективы, фантастика... То же не то... Хиромантия, Белая и серая магия... Ну, это уже ближе... Оккультизм, Демонология... И... Вот оно! - девушка вдруг резко села, наклонившись к гостье так, что практически легла на стол торсом, а очки съехали на самый кончик носа. Был бы перед ней мужчина, его взгляд бы незамедлительно стал изучать открывшийся вид на декольте.
-Так точно. Такая книга имеется в нашем архиве. И я сейчас как раз занимаюсь подъемом материалов из запасников! - глаза девушки загорелись огнем, а на губах играла азартная и практически счастливая улыбка.
Впрочем, эта улыбка, это пламя в глазах внезапно померкло, а девушка откинулась на спинку стула, снимая очки и потирая переносицу.
-Однако, при все уважении, даже я понимаю, что некоторые экземпляры не могут быть открыты для публики. И именно эта книга, которую вы разыскиваете, останется в архивах.  Я сожалею, но ни за какие деньги я не могу выдать вам эту книгу.
Аниото поднялась и, отойдя к маленькому столику у окна, с графином и двумя стаканами, налиа себе воды. Она бы может и хотела помочь, но не могла. Книга та была далеко не обычная и не самая безопасная. Так что Леона не осмелиться рисковать и открывать её лишь бы кому.

Лео сделала несколько маленьких глотков, глядя на бушующий зимний пейзаж. Даже при том, что из-за работы девушке было немного жарко, по спине пробежал холодок, заставивший юное создание поежиться и слегка втянуть голову в плечи. Сегодня она однозначно останется ночевать в библиотеке. Вариантов не было. Да и идти девушке было некуда. Леона вздохнула. Как же ей хотелось обрести свой дом. Да, это тоже ответственность, ведь дом нужно содержать в чистоте и порядке.
Но ведь... Это дом... Место, куда всегда можно вернуться... Пусть даже тебя там никто не ждет... - юная аниото сразу погрустнела. Если бы у неё на голове сейчас были ушки, они непременно прижались бы к голове. Для Лео это была самая болезненная тема. Ведь у неё никого нет. В принципе, она могла бы кого-то себе найти, подавить на жалость и все - ключи от чьего-то дома у неё в кармане. Но ирбис была гордой и ни за что не опустилась бы до такого.
Девушка тряхнула головой/, возвращая мысли на грешную землю. Из всего того, что сказала ей незнакомка, Лео услышала лишь обрывок фразы:
-... Кстати, вы же знаете латынь? - а когда это она успела подойти? - недоуменно спросила сама у себя аниото, слегка отшатнувшись, ибо незнакомка подошла как-то слишком близко.
Тонкие пальчики коснулись её ладони, сжимающей стакан, а глаза заглянули в очи девушки. На секундочку Лео забыла как дышать. Она могла бы поклясться, что почувствовала какую-то непонятную магическую вуаль, но как бы там ни было, глаза незнакомки просто поражали своей глубиной и...печалью? Лео показалось, что эта девушка как-то не по годам печальна. Скорее всего это всего лишь мое воображение... Надо будет сегодня лечь спать пораньше... - отдернула себя девушка.
- Вы же не откажете в этой небольшой услуге? - Леона непроизвольно покраснела, когда ловкий язычок так сказать, невинно скользнул по мягким женским губам.
Фразу девушка уловила, но вот осознание её как-то ускользнуло от понимания Лео. да... мне определённо необходим отдых... - мелькнуло в голове, а сама девушка, поддавшись наитию, вдруг потянулась к лицу незнакомки. Когда между их лицами оставалось не больше двух сантиметров, аниото словно проснулась от наваждения. девушка отшатнулась, но слишком резко. Стакан выскользнул из тонких пальцев. В попытке словить его, пострадало казенное имущество. А именно одежда гостьи. Аниото стояла, держа крепко обеими руками пустой стакан и глядя во все глаза на промокшую гостью.
-господи...! Простите, ради  Бога..! Я не хотела! Правда...! - тут же выпалила Леона, глядя с мукой и виной на пострадавшую. Что сейчас делать ирбис понятия не имела.

Отредактировано Леона Мэрридью (2011-08-23 22:39:15)

Леона стала метаться туда-сюда по комнате, не зная, что ей делать. Стакан так и был сжал обеими руками, при этом от давления явно треснул. Ещё немного и стекло не выдержит, и осколки вопьются в ладонь. Но этого, слава Богу не произошло. Лео вовремя спохватилась и отставила стакан на стол.
Что же делать, что же делать...? - раненой птицей бились мысли в голове аниото. девушке было ужасно стыдно. Учитель тоже всегда говорил, что с её неуклюжестью ей надо было родиться медведицей. По крайней мере, если сделаешь из-за неловкости что-то не так, тебе никто ничего не скажет. Я просто неудачница... Надо смотреть правде в лицо... - подвела итоги девушка поворачиваясь к гостье.
-Сейчас я...аа...? - слова застряли в горле, а дивные глаза расширились в недоумении, наблюдая, как пиджак и рубашка скользнули на письменный стол, а незнакомка осталась стоять с практически полностью оголенным торсом. О...Боже...Мой...
Леона метнулась к двери и заперла её - мало ли кто мог вдруг захотеть зайти в кабинет. А ей совершенно не хотелось, чтобы сие недоразумение стало достоянием публики.
-А... Да... я... Это... Сейчас.... - ирбис снова метнулась в ванную, в поисках хоть чего-то, что можно предложить девушке накинуть на себя. Да вот только гардероб был у неё весьма скуден и прост. Было немного стыдно предлагать что-то. Девушка сняла повязанную на поясе рубашку и швырнула в корзину для грязного белья. Она все равно бесполезна - грязная и в пыли.
Не обнаружив ничего более менее подходящего, девушка взяла свое любимое белое полотенце, как раз недавно выстиранное, и быстро вернулась к незнакомке. Полотенце было довольно большое и очень мягкое. Самое оно, после ванны.. ну или хотя бы душа.
-Простите... у меня есть только это... - Леона заботливо накинула полотенце на девушку и непроизвольно посмотрела на её грудь.
Руки замерли, а сама Лео затаила дыхание. От холода незнакомка покрылась чудными мурашками, которые в прочем стали исчезать, когда на плечи легло теплое полотенце. взгляд скользнул ниже, по упругой груди к животу. У пупка были замечены капельки воды. Не задумываясь о последствиях своих действий, Леона протянула руку и коснулась кончиками пальцев нескольких капелек, размазав их по нежной коже.
И вновь, только Леона собиралась по наитию сделать что-то ещё, как её вернул на землю голос девушки.
- Скажите, если я останусь здесь с вами, меня же не попросят уйти после закрытия?
Что-то с ней явно не так...! ну ни на кого другого я так не реагирую...! - отчаянно взвыла в своих мыслях Аниото, запахнув полотенце и отшатнувшись от девушки обратно к окну. Немного судорожным движением девушка снова налила себе воды. -Сейчас без понятия что делать....
-Вообще-то да... Посторонним запрещено находиться в библиотеке после закрытия... И не вижу причин, почему вам можно остаться... - тихо произнесла ирбис, сделав несколько глотков и обняв себя за предплечья. Сейчас она основательно паниковала - было как-то страшно оставаться на ночь наедине с этой странной девушкой. Хотя с другой стороны, Лео была вынуждена признать это - другая её часть хотела, чтобы появилась причина для того, чтобы гостья задержалась...

Леона смотрела в окно, сжимая пальцы на своих предплечьях. Даже не смотря на то, что ноготки были обрезаны лишь бы как, ручки у девушки красивые и кажутся созданными чтобы странички переворачивать, а не таскать огромные и тяжеленные тома. Сейчас же костяшки пальцев побелели, а белые зубки закусили губу. Девушка прекрасно понимала, что когда кому-то что-то надо, он пойдет на все, лишь бы получить то, чего хочет. И сейчас, речь гостьи расстроила Леону. Даже при том, что её словно влекло к этой сильной женщине, девушка вдруг остро осознала свое положение в обществе, и что по правде она не представляет особой ценности. Как например некоторые экземпляры литературы в этой библиотеки.
Кого я черт возьми обманываю...? строю из себя особенного человека... А я ни что иное как книжный червь... - девушка отставила стакан с водой и не взглянув на девушку, направилась к выходу.
-Сейчас принесу... - пробубнила Леона и вышла за дверь.
Быстрым шагом девушка спустилась в запасники, игнорируя вопрос собирающегося уходить помощника, все ли у неё в порядке. Она просто не хотела сейчас ни с кем разговаривать. Найдя нужную книгу, девушка уселась прямо на пыльный пол, скрестив ноги по-турецки и прижав книгу к груди. Первый раз за столькое время девушка дала волю слезам. она просто сидела и плакала, прижимая фолиант к себе, словно это был ключ к её спасению.
Сейчас в голове кружились все не самые радужные мысли. Одинокая, бездомная, брошенная и никому не нужная. Она сама ещё больше отдалялась от людей. Потому что боялась снова оказаться быть брошенной. Тяжело, когда ты один, но ещё тяжелее, когда тебя бросают из-за того что ты неловкая, немного неудачливая. Из-за того что ты помеха.
Отплакавшись, Леона поднялась и, утерев слезы тыльной стороной ладони, направилась обратно.
Она уже почти забыла, что наверху её ждет странная девушка, к которой Лео испытывает какие-то странные и противоречивые чувства. -Ой, да даже если бы я что-то чувствовала определенное к ней, у меня все равно нет ни шансов ни права... Да и видно, что я ей - ни тепло ни холодно...
Леона положила книгу на стол, рядом с одеждой девушки.
-Вот... Это то что вы искали... Смотрите что вам надо... - сама же забрала её одежду и развесила, чтобы та высохла.
Лео подошла к своей "кровати" - небольшому диванчику - и села в углу, скинув ботинки и прижав к груди колени.
Сейчас девушка чувствовала себя как нельзя жалко...

Солнце над озером.
участники: Вилетта. Сова.
место действия: Зазеркалье.

Отредактировано Owl (2011-09-25 22:28:17)

А за горами, за морями, далеко, где люди не видят и боги не верят.
Давно это было, да так, что не всякий из стариков вспомнит, а еще малый сможет рассказать, как жила в доме в горах девушка, что не любила говорить - немая - и говорила только раз она со старухой, что на другом краю гор свой век доживает. Рассказала она, что помнит себя легким жаворонком. Целый день парила она в поднебесье вместе со своим возлюбленным верным мужем, пели вместе они свои песни и были счастливы под миром теплого солнца, а родились у них дети-жаворонки. Но полил однажды дождь, поднялась вода и затопила всю долину, трех детей смыла темная волна и пытаясь спасти их, она и муж ее бросились в бурлящий поток и утонули. Родились они затем дроздами. Пестрыми и серыми, день-деньской они пели и радостно перескакивали с ветки на ветку, и родились у них прелестней всех детишки. Были они счастливы и каждый день летали искать корм для своих малышей, но как-то раз отправились на поиски пищи, а мерзкий мальчишка пастух, играя с огнем, подпалил гнездо и сгорели маленькие дрозды. Вне себя от горя бросилась она с мужем в пламя. А после родились они тиграми и было двое маленьких у них детей, но пришли охотники и убили их из лука. Она родилась девушкой. Девушкой, которой стоит вспомнить о том, что пережила она, будучи жаворонком, дроздом и тигрицей, как исполняется печали и думает о том, что жизнь с любимым - горькая доля, а счастье ведет лишь к несчастью. Она молчит теперь вовсе, грустит и не обращает внимания на ищущих ее руки.
Но как же давно это было.
Теперь от старой сказки остался только темный лес, в котором тенью скользила плачущая душа давно умершей девушки.
Здесь холодно, поэтому на тебе, фея, теплые одежды из кожи, шерсти и меха, а на ногах высокие мягкие сапоги, шагов в которых не слышно ни на влажной траве, ни по отсыревшим от тумана, густого, как молоко яка, листьям. Платье просторное, шитое синей нитью, закрывают их узор полностью, рукава мехом отороченные греют хрупкие запястья, под горло на вороте нитки бус - перламутром, лазурью да огнем закатным, а в волосах, в косу заплетенных, два пера от ветра колыхаются, что песню свою древнюю нашептывают, просят беса незрячей луны, чтобы за зимой не было весны. За спиной твоей прошлое, которого нет, перед глазами твоими будущее, которого не будет, а вокруг, насколько хватает взгляда, спящие колосья соснового поля, деревья которого видят, как станут когда-нибудь корабельными высокими мачтами и ветер соленый выточит до ажурного их тела. Но пока только дикие травы служат им морем.
В темно-коричневой шерсти платья, под которым льняная рубаха да теплые штаны, заправленные в сапожки из оленьей кожи, девушке с серыми крыльями тепло и уютно; она стоит под сенью старого дерева, перебирает пальцами нефритовые бусины и костяные обереги на своей груди, и не смотрит на гостью своего мира. Волосы темные усеяны бирюзовым бисером, алеют в них тонкие красные нити, а в ладошке правой зажат крохотный ловец снов со свисающим перышком - посмотри, фея, с таким же, что перешептываются вкруг тебя. Она оборачивается в следующее мгновение, испуганными глазами глядя на тебя и, взмахивая руками, словно крыльями по воздуху, разгоняя мутный морок, кричит тебе что-то, фея, но с раскрытых губ ее не слетает ни слова, ни звука: все они все они тонут в беззвучие подступающего леса да горящей изморосью травы. Словно спугнула ты ее, фея, девушка убегает, унося с собой все твои тайны и ваши секреты, теряется маленькой фигуркой меж ветвей раскидистого кустарника, а тебе не останется ничего, кроме как бежать следом - белый туман коснулся уже твоих ног, холодом своим пробирающий до самых костей.

Повторяй за мной и расступится вся муть, повторяй за мной и не лги - в этом самая интересная игра, все еще может быть впереди твой шанс встать. Куда ни глянь - всюду пыль, но оно до сих пор здесь – отчего? потому что оно - только один путь, он же единственный. 

Дышать этим холодным свежим воздухом, как пить кристально чистую, по колодезному ледяную, воду, он, лишенный звуков, полон запахов и цветов - горит огнем лесная ягода, желтеет на ветке готовый опасть лист, рыжая хвоя сбилась горкой, где прошел недавно дикий зверь, но люди слишком заняты в себе, чтобы смотреть на красоту простую и естественную, всегда ищут они чего-то сложного, когда, вроде бы - посмотри по сторонам, здесь все ближе, чем могло бы быть.
Через пару шагов застрекотала вдалеке птица и с голосом ее, потревоженным, взволнованным, начали возвращаться звуки.
Не ищи себе оправдания в уходящем и ускользающем. Обернись - увидишь дорогу, что свернулась петлей кожаного ремня.
Позади остаются опасные холодные броды и седые камни замшелых времен, по корням бежит поземка, змеями сизыми окутывая землю и становясь бледнее с каждым сделанным шагом, а по мягкой этой траве меж деревьев Юха бежит легко, словно по чистому полю и слышит за спиной быстро бьющееся сердце заблудившейся феи. Все тише и тише. Впереди голосами злыми отзываются чужие жестокие народы, мечутся голодными больными зверями, оружие чистят сорванными листьями да мелькают алыми знаменами. Она молится своим богам - черным и белым, старым и забытым, опаленным кострами, а сама зайцем быстрым бежит, все отдаляясь от женщины, которой давно уже здесь не место, которая не ищет ничего под низким небом и которая ничего не найдет, кроме застоялой грусти и впившихся в нежную, холеную кожу ржавых иголок хвои. В рукавах ее гнезда перепела совьют, но не обретет она их крыльев, волосами темными ветер затеет игру, но не останется ей его легкости. В голове совы мелькнуло серое слово "смерть", и она усмехнулась, останавливаясь около густого кустарника, проводя ладонью по доверчиво подставленным тонким ветвям. Она знала, что смерть не бросается на смелых, а только останавливается против них, как злая собака, и смотрит зелеными глазами: не зажмурится ли человек; она знала, что нельзя развернуться спиной к опасности, что бросится на шею озверелыми клыками, раздерет когтями ведьмы из старого предания; без этой паутины на лице она уже не она.
И все же, сова не может оставить эту женщину здесь одну. Оставить ее заведомо на погибель, и даже если в иллюзоре отражения души не возможно погибнуть физически, она не хочет доставлять ей никогда не заживающих душевных ран.

Споткнувшись и упав, эта женщина осталась сидеть на мягко пружинящей прошлогодней хвое - новой не выпало еще, лес отзывался перестоявшей лето зеленью, по-горному голубоватой, - и даже издалека Юха чувствовала страх, плещущийся в ее душе бурным потоком. И отсюда хорошо слышала голоса, от которых пыталась убежать. Подойдя к женщине неслышно, девушка прикрыла ей рот ладошкой, чтобы та не произнесла ни звука, за руку схватила и потащила за собой - сильная не по годам девчушка.
Они остановились, только удалившись от голосов на достаточное расстояние, чтобы слышать их приглушенные отголоски, но чтобы не могли услышать их: сова все так же держала незнакомку за запястье, напряженно вглядываясь в ту сторону, откуда они только что ушли.

Чужие люди пришли в этот лес за свежей алой кровью и сильными, не принадлежащими им жизнями: со своим блестящим оружием и кипящей злостью, пришельцы, отличные от охотников древнего племени, с миром выходившими на охоту за всяким зверем и не бравшими ничего от природы лишнего, кроме того, что действительно было нужно им или их детям. Чужие приходили за потехой и развлечением, платили за которое перерожденные духи. Они ломали молодые деревья и топтали травы, распугивали птиц и зверей, оставляли на свежей зеленой траве выжженные круги костров, которые не обкладывали камнями и не посыпали песком.
Это их, чужих, слышали голоса сова и фея, это они побежали по следу двух девушек, которых видели - ты слышишь? - не людьми, внешностью подобными им, а всего лишь дичью да трофеем, который можно повесить на деревянном круге на стену и хвастаться своим замаранными друзьям каждым прожженным сигаретным дымом и горькой выпивкой вечером.
Девушка коснулась тонкими пальчиками щеки чужачки и кровоточащий порез исчез с ее щеки так, словно никогда его не было: осталась только капелька подсохшей крови на прохладной щеке. Лес забыл это женщину так же, как когда-то забыла она его, увлеченная злыми страстями, лес оставил ее, как оставила она его, но в этот раз пришел на помощь в трудную минуту, всегда готовый принять под сень своих ветвей всякого заблудившегося в чьи-то сторонних жизнях и судьбах оступившегося ребенка, да указать ему верный путь. Только не вспомнила женщина об этом древнем завете, не пришла залечивать раны души к тому, кто всегда был с нею добр и приветлив, а решила сама справляться со своею бедой и болью, - только сейчас, глядя в ее темные глаза, сова понимала, что ничего у самонадеянной женщины не получилось и душа ее так и осталась разбитой злым человеком, наспех стянутая нитями случайных знакомств и связей, которые ничем не помогали, да только слегка сдерживали разлетающиеся во все стороны осколки. Когда-нибудь, фея, ты не сможешь уже их собрать и склеить вновь, когда-нибудь будет поздно исправлять ошибки прошлого и просить у кого-то помощи и пока ты пытаешься жить чужой жизнью, эта жизнь разъедает твою душу изнутри: а ее ты не сможешь поменять, сколько бы тел не прошла.
Следуя кивку чужачки, Юха посмотрела в сторону светлых стен, проступающих из-за стволов деревьев, но раздосадовано покачала головой: она не знала, что это за место и не была уверена, стоило ли им туда идти, но и оставаться на месте было больше нельзя. Совсем близко хрустнула ветка и девушка резко развернулась на звук, самоотверженно закрывая своей узкой спиной женщину, но вместо фигуры злого пришельца из белого мира перед ними оказался дикий боров, вперивший свои маленькие глазки в тех, кто помешал его покою в дневном лежбище. Только кроме того, боров не двигался с места и глаза его были сухи и неподвижны - словно мертвым мгновением застыл он на месте и не издавал никаких звуков.
Нащупав руку женщины, сова крепко взяла ее за ладонь и первой медленно двинулась в сторону указанного ею дома.
Обернись на мгновение и увидишь - этот кабан мертвым лежит в пожухлой листве, три дня назад убитый в спину пулей из ружья охотников, а сейчас тело его оставлено в родном доме: только не дождутся молодые детеныши своей матери, не будут вскормлены ее молоком и тихо погибнут с голоду под старой упавшей корягой.