Сейчас или никогда. Астрид взволновано смотрела на Эми, завлекая ее прыгнуть вниз. Времени не было и, несмотря на внешнее спокойство, сердце индиго билось с бешеной скоростью. Ей было не впервой оказываться в  подобных передрягах. Но одно дело – когда ты один противостоишь опасности, а сейчас ей приходилось отвечать и за модель. Бремя ответственности за чью-то жизнь тяжело давил на Кэйнер, которая молилась, чтобы они смогли удачно скрыться. Но ведь ничего плохо не случится, это же всего лишь невинный взлом...
Отзвука выстрела, аристократка чуть не подскочила, на лбу заблестели капли пота.
«Эми... только не это...»
Но не успела Астрид отчаяться, как из окна выпрыгнула подруга. Поймав оную, девушка облегченно вздохнула, после чего нарушительницы со всех ног ретировались с места преступления.
За то время, которое они бежали, Кэйнер успела понять, насколько привязалась к этой девушке. Все это время она считала ее своей мачехой, которая, возможно, станет ей еще одной матерью. И сейчас, когда девушка думала, что Эмили застрелили, она испугалась. Но не столько за жизнь, сколько за то, что она так и не узнала правды. Правды о ней, о ее отце. Пусть так, но ей нужно знать. Что бы это за собой не повлекло...
- Не позавтракаешь со мной? Мои вещи давно ждут меня в аэропорту, а рейс через два часа. Пока доберемся до аэропорта как раз останется немного времени выпить чашку кофе с ароматным круассаном... кто знает, когда еще свидимся. А, подруга?
Обувая наконец-то туфли, Астрид весело кивнула, после чего позвонила своему шоферу, чтобы тот их забрал. Да, время позднее, но это его работа, за которую платится немаленькая цена...
У них было полчаса наедине. Рядом в мини баре лежала бутылка шампанского и любимое виски аристократки. Подмигнув подруге, она открыла бутылку со вторым напитком и налила им в стеклянные стаканы.
- Ну, это был отличный день, так выпьем за эту невероятную встречу!
Они разговаривали ни о чем, смеялись, вспоминая недавние события, и мечтательно оглядывались в будущее, пока Кэйнер все-таки не решилась испортить вечер:
- Слушай, Эми, я не знаю, как скоро мы в следующий раз встретимся, так что я хочу сказать кое-то именно сейчас... эммм, даже не знаю как сказать. Помнишь, я тебе рассказывала про своих родителей? Так вот, я солгала. В модельном агентстве я снималась тоже под псевдонимом...
Глотнув обжигающего напитка, она продолжила:
- Так вот, моя настоящая фамилия – Кэйнер, я дочь Габриэля Кэйнера, того Габриэля, с которым ты недавно порвала. Знаю, время не самое подходящее, но я все это время после нашей встречи я хотела тебе рассказать правду...
Девушка взяла руку Эмили и виновато посмотрела ей в глаза.
«Да, я виновата. Знаю, ложь была невинной, но я все это время чувствовала эту недосказанность перед тобой. Просто ты мне не чужой человек и я не хочу больше лгать, просто не хочу...»

Она сжимала руку Эмили все сильнее, пытаясь найти у нее силы, чтобы открыться, рассказать кому-то то, что никто доселе не знал. Это было тяжело – открывать собственную душу, будить маленькую красноволосую девочку внутри себя, которая уже год спала своим безмятежным снов в огромном погребе воспоминаний. И вот, она наконец-то открывает свои большие зеленые глаза, сонно осматривается вокруг себя, пытается найти то воспоминание, которое настойчиво зовет ее.
А было это четыре года назад...

«На улице раздался едва слышное шуршание листвы. Спящий на подоконнике кот нервно дернул ухом и приоткрыл один глаз, когда внезапно он увидел лицо Астрид, которая постоянно игнорировала дверь и залезала домой через окно. Индиго возвращалась с тренировки.
- Привет, Маркиз.
Голос девочки был веселым, жизнерадостным. Темно-рыжие волосы были связаны в высокий хвост, на руках красовались небольшие царапины и синяки, на ладонях – шершавые мозоли. Запрыгнув в комнату, Кэйнер отряхнула черные широкие штаны от пыли.
Со счастливым лицом она вопросительно посмотрела на Маркиза, но тот лишь опустил голову. Отца дома не было...»

- Мне тогда было пятнадцать лет. Мы жили в огромном красивом доме, жили припеваючи, а точнее жила только я. Его постоянно не было рядом, никогда. А если он и появлялся, то у него не было времени на собственную дочь. Да, я понимаю, что это все работа, но я чувствовала себя птицей в золотой клетке. Я была обузой, ненужным приложением к богатству...
Астрид запнулась, пытаясь собраться с мыслями.

«И снова светлый, яркий день. Маркиз лежал на подоконнике и с беспокойным взглядом наблюдал за хозяйкой. Девочка медленно собирала свои вещи в небольшой чемодан. Темная толстовка с логотипом Бэтмена, щетка, тетради, школьная форма быстро исчезали с полок Астрид, заполняя чемодан.
- Нет, маркиз, я не передумаю.
Вот она схватила фотоаппарат и начала бегло пересматривать фотографии. Вот она с подругами, вот какой-то парень с бутылкой. Но дойдя до последней фотографии, девушка тихо заплакала. То была фотография всей ее семьи, сделанная кем-то, когда Лилит все еще была жива. Пару месяцев назад Кэйнер нашла эту фотографию в альбоме и не помедлила сфотографировать ее. Пусть будет, для вдохновения. 
Вытерев слезы, она решительно удалила все остальные фотографии, после чего поставила зеркалку на место – в ней она больше не нуждалась.
Погладив на прощание кота, девочка взяла все свои вещи и закрыла за собой дверь, чтобы больше никогда не возвращаться...»

- И я решила, что пусть я буду одна, но зато буду чувствовать себя способной хоть на что-то. Я решила добиться всего сама, чтобы он меня заметил. И попросту собрала минимум вещей и ушла жить к парню.
Голос девушки дрогнул, она просто не думала, что признается самой себе, не говоря уже об Эмили. Сжав руку подруги, девушка продолжила, стараясь сдерживать эмоции:
- Поначалу, да какое там. Я месяц, целый месяц ждала, надеялась, что он приедет весь такой важный и заберет меня домой. А по приезду обнимет меня, или отругает, сделает хоть что-то! Но он не показывался, только подослал каких-то двух мужиков, которые следили за мной. Убежав от них, я для себя решила, что не позволю забрать себя домой, не им. Знаешь, как мне было обидно? Его дочь убежала из дома, а он подослал каких-то амбалов, не удосужившись самому хоть что-то предпринять! Именно тогда я и решила, что буду скрываться, чтобы он меня больше не выследил, не забрал домой, потому что я поняла, что сам он точно ничего не сделает.
Вздохнув поглубже, Астрид взяла бутылку с виски и сделала пару глотков.
- Пойми меня, Эми, я не могу перестать любить своего отца, но он не был им. После смерти матери я надеялась, что мы с отцом вместе сможем пережить это. В итоге, мне одной пришлось бороться с собственными страхами. Скучаю ли я по нему? Да, но я не буду его искать, не шагну и шагу в его сторону. Я поклялась себе, что не поддамся Габриэлю.
Кэйнер сделал еще глоток, и посмотрела на Эмили. Вот, теперь единственная, кто смог залезть ей в душу и узнать эту правду.
- Ты ему очень подходишь, Эми. После смерти Лилит он был сам не свой, но я уверенна, что ты смогла заполнить ту пустоту в его душе.
Устало улыбнувшись, Астрид посмотрела из окна на дорогу – они уже почти проехали ту пробку, но времени было еще предостаточно:
- А как вы вообще познакомились? Не помню, чтобы папа хоть как-то был связан с модельным бизнесом.

Ей было тяжело дышать, она нервно сжимала тонкие пальцы подруги, ища поддержки, надеясь, что Эми встанет на ее сторону. Скитаясь в своих старых воспоминаниях, Астрид нервно кусала губу, стараясь сдержать внутреннюю дрожь и страх. Маленькая рыженькая девочка тихо плача внутри пыталась закрыть самое болезненное воспоминание, но оно никак не хотело уходить.
«Пожалуйста…»
- Ты ревновала его?
Кэйнер едва вздрогнула, уставившись в одну точку. Секунда… Эмили даже и не заметила этой перемены, но внутри у индиго время замерло – другое воспоминание взорвалось наружу, подавляя предыдущее со страшной силой. Маленькая девочка уже обрадовалась, когда ее личико охватил страх и ужас. Это была ненависть. Волна необъятной злости, обиды и ненависти ко всему живому, но особенно к нему.
- Возненавидела его еще сильнее… - проговорила девушка сквозь зубы, все также нежно держа руку Эмили.

«- Да как он мог?! Как он посмел?! – девушка ехала на мотоцикле на безумной скорости куда-то за город.
Она перематывала сегодняшние события на крыше, вспоминала тот сковывающий страх, охвативший ее во время разговора с Эмили. Нет, у нее не было ненависти к девушке – эта чистая душа не могла быть инициатором всего, но вот Габриэль…
- Его дочь ушла из дома на улицу, а он мало того что не удосужился обратить на это внимание, так он просто вычеркнул меня из своей жизни и нашел себе замену, которая еще и привилегии может дать!
На резком повороте, Астрид немного заехала на встречку, где на нее чуть не наехала  легковушка. Не обратив на это внимание, аристократка прибавила скорости.
- Конченый ублюдок! Он ей еще и охрану ей устроил! Собственную, блять охрану! Оберегает свою новую любовь, лелеет. И после этого он остается мне отцом? Нет, я сдаюсь, все! Что бы ни случилось, я не буду его искать, никогда! Раз он уже живет припеваючи, то ему больше не нужна дочь!...»

- Мне все равно что он чувствует, - процедила сквозь зубы Кэйнер. – Я тоже пережила Катастрофу, тоже изменилась, и знаешь что? Мне восемнадцать лет и я не сделаю ни единого шага к этому черствому ублюдку. Если я ему понадоблюсь – он сам меня найдет. Он взрослый мужик и сам способен поднять свой зад и приехать к дочери!
Аристократка тяжело выдохнула и посмотрела на подругу – это был взгляд полный ненависти и обиды. Но он был обращен не к модели, а к своему отцу, будто послание, которое следовало передать.
«Я не нарушаю свои клятвы»
Откинувшись на спинку сидения, Астрид закрыла глаза, пытаясь успокоиться. Давно ее уже так не выводили из себя. Тем временем маленькая рыжая девочка выглянула из-за своего укрытия, осматривая погреб. Воспоминание само спряталось в свою нору. От удивления, рыжая быстро начала все обыскивать, пытаясь найти «зверя», но он уже спал на своем месте. Малышка ошарашено села на пол – такого еще никогда не случалось ранее. Значит ли это, что аристократка стала гораздо сильнее за этот год, когда она спала?
Кэйнер наконец-то легко улыбнулась. Посмотрев нежно на Эмили, она обняла подругу:
- Удачи тебе, Эми, не пропадай, я тебя еще найду.
Попрощавшись, Астрид сказала шоферу ехать обратно в отель. Через десять минут она уже будет в номере и сможет хорошенько выспаться перед завтрашней встречей. Допив бутылку виски, девушка кинула оную на пол и прикрыла ладонями глаза...
- Почему, Габи?
и тихо заплакала...

Конец отыгрыша

Отредактировано Астрид Кэйнер (2013-05-29 22:16:43)

Беги. Это всё, что ты можешь. Бежать без оглядки, спотыкаясь в сточных канавах, падая и расшибая губы в кровь, стирая пятки и хныча себе под нос сопливые слова из молитвы. Ты вспоминаешь своего Бога чаще, чем произносишь собственное имя. Твой голос дрожит от страха, а губы цепляются за спертый воздух в жажде глотнуть от него сполна. Ты задыхаешься, перехватывая горло ладонями, и сползаешь по стене, падая прямо на влажную от кошачьих испражнений землю. На глаза наворачиваются слезы, когда ты видишь, как собственная ладонь хватает осколок битого стекла, подносит его к лицу и медленно проникает в мягкую плоть, вырисовывая на щеке окровавленный рисунок того, что в интернет-сообществах называют «смайликами». Ты проклинаешь меня, в который раз за этот день. А я всего-то хочу, чтобы ты улыбнулась, моя маленькая Джессика. Ведь ты любишь это делать – улыбаться и дарить людям свое счастье. Когда-то давно ты была для них радостью, была их маленьким ангелом, солнышком, которое каждый день светилось еще ярче. Ты дарила свою улыбку каждому встречному, всегда смеялась над шутками, даже когда они были не смешными – ты просто поддерживала беседу, была учтива и вежлива, никогда не вздорила и не сквернословила. Была той, кого называют «хорошей», на кого равняются и кому скрыто завидуют, ведь у тебя было всё: семья, друзья, поклонники среди мальчишек старше на два года. У тебя была мечта, цель и планы на будущее, а впереди – вся жизнь на их осуществление. Кто знает, кем бы ты стала. Актрисой, быть может? У тебя всегда была тяга к театру, а в компании ты выделялась исключительным чувством юмора и часто пародировала своих же друзей. Или скромным ветеринаром от своей горячей любви к животному миру? А может быть простой художницей, добросердечным волонтером или же откроешь свою кондитерскую, как мечтала тогда, еще в детстве, помнишь? Моя дорогая Джессика, воспоминания наводят на тебя тоску? Печально смотреть, как ты терпишь боль, извиваясь в судорогах и хватая землю ногтями. Я всего-то хотела увидеть твою улыбку, а в ответ получаю лишь сдавленный вопль.
Хочешь кричать, признайся, хочешь ведь. Чувствуя себя послушной марионеткой в моих руках, ты едва сдерживаешь себя, чтобы не зарыдать навзрыд, но терпишь – отчаянно, из последних сил, не желая доставлять мне удовольствия от крика, тонущего в какофонии из боли и скорби. На языке у тебя вертятся смутные слова из двадцать второго псалма, но ты уже не в силах произносить их. Слишком трудно, так ведь? Пошевелить иссохшими губами, искусанными в кровь. Даже дышать трудно. Именно сейчас, когда моя хватка резко ослабла, и я дала тебе право на несколько глотков затхлого воздуха, конкретно в этот момент ты не можешь дышать без напряжения на своих гландах. Это тебя пугает еще сильнее – зависимость от моих терзаний. То, к чему ты начала привыкать после долгих дней мучений. Воздух кажется уже не таким желанным, верно? Хочется вновь ощутить на себе хватку, снова почувствовать костлявые пальцы на своей шее, так ведь? Я вижу твою усмешку, Джесс. Кривую, агрессивную усмешку, когда ты с хрипом втягиваешь в себя воздух и задыхаешься в приступе кашля, сплевывая на землю вязкую кровь. Поднимаешься на дрожащих ножках и медленно бредешь вперед. Куда ты, девочка? Куда?
Вопрос остается без ответа. Она идет вперед, без оглядки. Мелкими шагами, дрожа всем телом, она совершает то, что можно назвать подвигом. Её силы уже давно были истощены, и наверное, единственное, что поддерживает в ней жизнь – это моё стремление причинить ей как можно больше боли. Джессика Амбер всегда была упорной девочкой, а зачастую даже строптивой. Она не любила подчиняться, и даже когда её вынуждали, всё равно совершала поступки по своему собственному усмотрению. Довольно часто она делала это назло. И там, где люди видели стальной характер, было лишь шкурничество и эгоцентризм. Но не стоит её в этом упрекать. Она всего лишь выживает, снова цепляясь за те краткие минуты, когда я даю ей право на управление общим телом. Она только лишь хочет почувствовать себя живой. И сейчас этому не мешают даже боль от терзаний и жестоких моральных издёвок. Джессика живет. Конкретно в этот миг. Здесь и сейчас. Она жива.
Не видя перед собой ровным счетом ничего, она словно слепой мышонок бредет в неизвестность. Часто спотыкаясь и едва ли не падая, она продолжает шагать по переулкам меж домами. Не замечая разницы между днём и ночью, девочка продолжает идти к одной лишь цели – жизни. Её дыхание уже давно сбилось, хотя шаг был не таким быстрым. Губы беспорядочно что-то шептали, а пальцы на обвисших руках то и дело подрагивали. Её разум затуманен, поэтому она не сразу понимает, почему её тело вдруг резко отпрянуло в сторону, столкнувшись к холодной стеной здания. Карие глаза смотрят на девушку в спортивном облачении, губы раскрываются, чтобы что-то сказать, но слова так и застывают в глотке, а из уст вырывается лишь хриплый выдох. Девочка переводит свой взгляд в сторону и отталкивается от стены, молча продолжив свой путь. Она только сейчас заметила, что солнце клониться к закату и последние лучи спешно покидают темные лабиринты улиц. На глаза наворачиваются слёзы – впервые за долгое время она увидела закат, а кожей почувствовала его мимолетное прикосновение.

Внешность: девочка-подросток, на вид 12 -13 лет. Одета в джинсовые шорты и черную футболку, на несколько размеров больше и разодранную в нескольких местах.  На правой щеке вырезан текстовый смайлик, рана медленно регенерирует. Длинные волосы распущены, спутаны и совершенно не опрятны. На ногтях черный лак. В глазах – отрешенность.

Милая.
Сознание цепляется за одно слово, воскрешая старые, давно позабытые воспоминания. Дом, семья, крыльцо и кресло-качалка. С кухни доносятся ароматы жареных блинов, шипение масла на сковородке, запах только что открытой банки смородинового варенья. Приглушенные разговоры, смех, шутки. Это как в рекламе по ТВ, как в семейной комедии, американской мечте – они садятся за стол, улыбаются друг другу, читают молитву даже, взявшись за руки и склонив голову вперед, словно бы преклоняясь перед ликом Творца. Они благодарят его за пищу, за чудесную погоду и еще один счастливый день, который проводят рядом друг с другом.  На их лицах вновь мелькают улыбки, отец передает хлеб матери, а та с благоговением передает его в руки маленькой девочки, одетой в светлое платьице. Они счастливы. Воистину, они счастливы каждый год, каждый месяц и каждую минуту. Родителей переполняет гордость за свое чадо, а ту наивную малышку – лишь любовь к своим родственникам, да и ко всему миру в целом. В её больших карих глазах отражается весь мир, лишь самое светлое и яркое, чем он может запомниться ребенку. Нет ни капли страха перед соседской собакой и даже бандой мальчишек-забияк, которые всякий раз норовили дёрнуть девчонку за косу. Нет боязни перед огнем, темнотой и высотой. Есть только любопытство, чистое детское любопытство, с которым она усердно совала свой носик туда, куда разрешали и зачастую не разрешали родители. Детство Джессики Амбер мало чем отличалось от других. Такие же платья, такая же школа и те же друзья. Разбитые коленки, зелёнка и молочные зубки. Игра в догонялки, прыжки на батуте, чуть позже – с тарзанки. Первый поцелуй в кустах, второй поцелуй на лавочке, третий – у крыльца. Румянец при просмотре журналов для взрослых. Осознание своей красоты. Желание выглядеть взрослее своих лет. Первая любовь, разочарование и отвержение. Первый поцелуй с девочкой. Попытка затянуться сигаретой, завершившаяся полным провалом. Очередная попытка стать еще взрослее в свои пятнадцать. По-другому смотреть на мальчиков, научиться кокетничать, испытать вторую влюбленность. И при всем этом суметь остаться милой для своих родителей, для всех родственников и даже своих друзей. Сохранить в себе золотую середину между детской наивностью и совершеннолетней взрослостью. Но в свои семнадцать умереть.
- Мы…
Она говорит «мы». Запинается и смотрит на девушку чуть более осознанно, словно бы до этого витала где-то в своих мыслях, прострации, иной реальности, где была только она и её прошлая счастливая жизнь – её семья, друзья и счастье. Внезапно всхлипывает, кусает губы, пытаясь противостоять хлынувшим чувствам, и раскрывает рот в попытке что-то сказать, но слова так и застывают в глотке. Ноги Джессики обмякают и она валиться вперед, хватаясь за шею девушки и слабо её обнимая. С глаз хлынули слёзы, в который раз за этот день. Ей тошно слышать свои всхлипы, и она пытается заглушить их, уткнувшись носом в плечо сердечной спутницы. Лишь через несколько минут ей удается выдавить из себя:
- Мы… не… в порядке.
Она замирает вместе со своим дыханием. Какое-то время могло показаться, что силы полностью покинули её, но малышка только лишь возвела новый фундамент для ментальной обороны против меня. Сквозь сколько стен потребуется пробиться, чтобы достичь этой невинной малявки, знаешь? Ты, совсем еще юная, такая же молодая и неопытная, с раскрытым сердцем и душой, падаешь перед нами на колени, обнимаешь и уверяешь, что «всё будет хорошо». Говоришь шаблонами, твои глаза говорят нам «я с тобой» и мы успокаиваемся. Мы обе: Джессика – потому что это её утешает, я же всего лишь даю отсрочку для предстоящего веселья. Тебе, такой сердобольной и юной малышке, еще следует преподнести урок. Глубокий урок, в самые кишки запуская чёрную гниль своей проклятой оболочки. И когда ты станешь замечать за собой желание убивать, когда ощутишь насколько тепла кровь на твоих руках – ты вспомнишь этот момент, эту девочку с заплаканным личиком и меня – в глубине её карих глаз. Меня, смеющуюся и улыбающуюся тебе прямо сейчас. И говорящую:
- Как справиться, скажи мне, пожалуйста? – обращается Джессика к тебе, потеряв всякую надежду на спасение в одиночку. – Как справиться с чернью внутри себя? Это слишком…слишком…
Тяжело. Сложно. Не-воз-мож-но.
Джессика это знает. Она понимает, что сама не справиться. Для того чтобы разрезать гортань ей нужна сила воли, она у неё имеется, но противостоять мне слишком тяжело, а малышка была уже изнеможенна. Ей нужны чужие руки, которые можно запятнать чёрной кровью. Нужен праведник, способный на убийство. Человек, способный лишить жизни дитя, внутри которого покоиться темная магия. Поэтому она отстраняется, берет твои руки в свои, передавая из ладошек в ладони осколок битого стекла и прижимает его острый конец к своему горлу, отклонив голову назад.
- Прошу тебя. Прошу. – голос её дрожит, сердце вырывается из груди, а в глазах застыла печаль и мольба. – Я не справлюсь сама. Так надо. Я должна умереть. Прошу тебя! – срывается она на крик. – Убей меня! Убей!
Пока не поздно.
Убей нас.
Ну же?

Ложь.
Все это наглая, очевидная ложь. Ты пытаешься достучаться до сердца девчонки, всей душой желая помочь ей избавиться от того, что делает её сильней, устойчивей, выносливей. Мир грязен, знаешь? Он как поганка, отравляет еще с самого рождения, медленно и незаметно разъедая самую сердцевину – цепляется за душу, ядовитым плющом обвивает её и запускает черную гниль. Духовное разложение не так очевидно, как физическое, потому зачастую люди, которых общество награждает статусом «красивых», «глянцевых», «идеальных», подвергают свой рассудок самоистязанию, в слепой необходимости быть еще лучше, еще выше, еще быстрее. Как учили раньше в спортивных школах. Быть лучше, чем твой соперник. Иначе не победить. Быть быстрее, чем противник. Иначе не выживешь. Быть сильнее – иначе сдохнешь в сточной канаве.  Так и в жизни: либо ты, либо тебя. Одна ошибка, мимолетная оплошность может служить поводом провести скромную службу по сердобольной девчонке. На похоронах будут плакать, восклицать «за что!», ведь она была так молода и красива. Она подавала надежды, хорошо училась, заставляла гордиться, ликовать и праздновать победы. Но в эту ночь она совершила глупость. Опустилась к заплаканному личику маленькой девочки и пообещала, что поможет. Ложь. Какая сладкая и отвратительная ложь!
Джессика пытается вырваться из объятий. Так, словно бы столкнувшись с твоим взглядом, заметила в них отражение своего страха. Она боялась много чего: темноты, крови, диких животных, насекомых и даже клоунов. Но смерть была последняя в её списке, а порой казалось, что она горячо желала вновь столкнуться лицом к лику моей Госпожи. Настолько, что всякий раз, получая крохотное мгновение самоконтроля, натыкалась на нож, разрывала артерии, дробила пальцы, в смутной надежде выжать из организма как можно больше крови, сделать меня слабее, податливей для очередного рандеву со своей смертью. Но она всегда забывала одну простую истину – таким тварям как я, омерзительным и богомерзким, срок отведен куда больше, чем простодушным церковникам, ведущих свою жизнь в строгом соответствии с заповедями Господними. Я словно червь, зловредная опухоль, неизлечима, больна и заражаю своей гнилью других. Это моё предназначение. Моя святая миссия. Моё слово и воля.
А ты, девочка… кто ты такая?
Слабая, хлипкая, дрожащая от просьбы «убей». У тебя был шанс избавиться от меня. Был крохотный шанс спасти тех, кто еще погибнет от моего кинжала. Их будет сотни: матерей, детей, стариков и женщин. Они погибнут одной ночью, всем разом, или поодиночке – как знать? Но я всегда отдавала предпочтение массовым убийствам, демонстрациям, заявляющим о том, что ваша демократия мертва, империя давно померкла, а люди – лишь несчастный сброд, бесцельно прожигающий свою жизнь под модными лозунгами. Все, как один, желают лишь одного – богатства, красивой жизни с первоклассными удобствами. Они стремятся к этому настолько сильно, что забывают про свою истлевшую в крысиных бегах душу. Они умирают, отторгая прекрасное и подвергая себя саморазрушению. Взгляни на них еще раз и скажи мне, их жизнь имеет смысл? Работа, семья, дом. Друзья, которых нет. Дети, которые осточертели. Жена, которая потратила всю молодость на мирские заботы. Где отрада? Выпивка, порочные связи, наркотики. Убийства. Стоны жертв. Последний выдох перед смертью. Все это ошеломляет. Придает жизни сладкий привкус. Возбуждает первичные инстинкты. А ты? Сколько осталось ждать тебе?
- Хватит!
Ей неприятен мой голос. Слишком много слов для такой крохотной головки. Поэтому малышка вырывается из твоих рук, отталкивает в сторону и опрометью падает на землю. Её маленькие ладошки безо всякого стыда роются в груде мусора, куда ты выбросила кусок стекла. Она снова рыдает, осознавая, что именно сейчас собирается сделать. Взять на себя грех, если ты не способна. Самолично уничтожить ту тварь, что ползает в её рассудке. Изгнать своего демона. Лишь кровью. Она понимает, что только так можно меня уничтожить. Только так можно спастись.
- Я устала! – вскрикивает она, найдя стекло. Выпрямляется, но не поворачивается к тебе лицом. Не хочет смущать, или просто боится того, что увидит в твоих глазах – сожаление. – Я просто устала, – шепотом проговаривает малышка, и слова её звучат как молитва. Возможно, Господь и простит её за такое кощунство, но я… разве я могу простить?
Без размаха, просто надавить на глотку, рассекая её одним рывком. А дальше, как в кино. Упасть на землю, почувствовав под собой чьи-то помои. Услышать в висках стук собственного сердца, вместе с ним считая постепенно утихающие шаги жизни – той жизни, что была нелепа, непредсказуема и несправедлива. Джессика пару раз конвульсивно дернулась, но она уже ничего не чувствовала, кроме свободы. И эта свобода была её самым большим обманом.
- Ты… - хрипло говорят её губы. – Ты считаешь, что поступила правильно?
И смеется.
Нет, она уже давно спит. Зато я хохочу, вновь почувствовав как холодна земля под ногами, какие запахи окружают эту сточную канаву, и в каком уголке лежит дохлый труп черной кошки. Ты хочешь поиграть в игру? Хочешь ведь, правда?
- Угадай, когда ты ошиблась, девочка.
Голос изменился. Ты слышишь это. Мимолетный хруст костей, сладкий выдох. Даже не представляешь, как приятно вернуть себе свою внешность. Без этих невинных глазок, маленького немощного тела и хлипких ручек. Впрочем, ты можешь ощутить между нами очевидное сходство – глаза, и душа за их чертогами. Одна на двоих. Моя гниль и её свет. Моя победа и её поражение. Всегда.
- Когда отказалась убить меня? – игриво тебе усмехаюсь, чуть наклонив голову вбок и изучая столь сладкое тело с порочным интересом.
Даже не прыжок, а просто мгновение – и я обнимаю тебя сзади, прижимая к горлу битое стекло, а на ушко выдыхая:
- Или когда позволила ей это самой сделать?

Jean-Pierre Taieb – Running After My Fate

Тссс, слышишь это? Стук твоего сердца. Складывается впечатление, что ты спешишь куда-то. Быть может убежать, хочешь вырваться из моих объятий, спрятаться в свою конуру – безопасную, на первый взгляд. Но даже когда ты будешь ложиться спать, когда будешь принимать ванну или сидеть в любимом кресле, укутавшись в одеяло и пересматривая любимые кинофильмы в стиле нуар, тебя неизменно будет преследовать тот холод, который испытываешь прямо сейчас. Это твой страх, девочка. Предвестник смерти, её дыхание на твою нежную, молодую кожу. Словно бы предупреждая, что сейчас, еще чуть-чуть, и ты окажешься совершенно в других объятиях, а где-то там, в загробном мире тебя встретит первородная пустота – мгла, из которой рождаются самые худшие кошмары. В своих мыслях ты уже далеко отсюда? Пытаешься вспомнить своих родных, любимых и даже ненавистников? Свои последние слова отцу или матери? Жалеешь о том, что была плохой дочерью или, быть может, уповаешь на то, что судьба обделила тебя теплом семейного очага? Что же ты, девочка, почему молчишь и только собираешь в себе образы, жадно накапливая их? Зачем, скажи мне, не молчи! Хочешь подпитаться силами для последнего реванша – игры в салочки со смертью, или же тебе так спокойней умирать – в полном повиновении, немощном, слабовольном, страждущем и убогом. Что шепчут твои губы? Громче!
- Убила? – вторю, прижимаясь губами к твоему ушку. Язык бесстыдно касается ласковой кожи, намерено щекоча, а, быть может, вызывая и рвотные позывы от чрезмерной близости с другой женщиной. Осколок сильнее давит на горло, пуская первую кровь, тонкой ломаной линией скользящей по бархатистой коже. Несущественно, смешно даже считать это ранением, хотя простому человеку не обойтись без первой помощи, чтобы исключить всякого рода заражения, а они, как известно, плохие спутники, без должной обработки ведущие в больничную койку, затем и могилу. Ты ведь способная девочка, хорошо училась в школе, должна знать о последствиях моих шалостей.
- Повтори это, - молю тебя, словно бы находясь на грани экстаза. Ладонь скользит по грудной клетке, но в этих прикосновениях нет той доли похоти, с которой извращенцы жмут соски в состоянии эрекции. Я лишь изучаю тебя, позволяя себе крайние вольности, словно бы наслаждаясь игрушкой, которую заслужила на день благодарения. Нащупываю слева твоё сердце, положив на него раскрытую ладонь, будто бы пытаясь схватить кровеносный мячик, прыгающий то ко мне, то от меня. Большим пальцем поглаживаю тебя, успокаивая. Хотя, признаться, мне было плевать на твое состояние, возможно, что не до конца. – Скажи, ты познала любовь?
Именно в такой ласковой интерпретации, хотя могла поинтересоваться в более грубой форме – той, что ты от меня ожидаешь. Пытливо заглядываю в твои глаза, склонив голову набок, и усмехаюсь, словно бы мы были подругами, которые собираются каждую среду для задушевного разговора, с той лишь разницей, что чай с плюшками был осколком у твоего горла, а увеселительный диалог – каждая фраза, ценой в жизнь.
- А знаешь, это может быть весело.
Резко перехватываю и разворачиваю лицом к себе, так чтобы ты чувствовала своей спиной влагу трущобной земли, нависаю сверху, одним взмахом разодрав ткань футболки. Левой рукой хватаю тебя за горло и подтягиваю к себе. Заглядываю в глаза, пытаясь отыскать там что-то кроме страха, быть может, силу воли. Вижу, как губы содрогаются в молитве, как они жадно раскрываются в попытке захватить больше воздуха, и целую их – настойчиво, дерзко и грубо, - так, чтобы ты не сомневалась в моей власти. Конкретно в данный момент. Ты моя.
Так же неожиданно разрываю поцелуй, оттолкнув тебя обратно на землю и все еще не отпуская из захвата слабое горло.
- Что ты знаешь о смерти, сладкая? – наклоняюсь к твоему лицу, чтобы шепнуть на ушко: - расскажи.
И ослабляю хватку, продлевая часы твоей жизни, одновременно с этим невесомо скользя осколком по обнаженной коже, вдоль: от горла до пупка. Ты должна знать, что тебя ждет.
Так не молчи же. Говори.

Кажется, кто-то потерял бдительность.
Чувствовать цепкий захват твоих ладошек и мячиком отскочить в сторону, когда ты бесстыдно пнула меня ногами, как… дешевую игрушку? Скорее, как отвратную и убогую тварь, имя которой еще не успела придумать. Все мысли занимают… что? Ненависть, четкая ярость, не знающая границ. Без сожаления и чести, стоишь перед поверженной девчонкой, ладони сжимаются в кулаки, да так, что костяшки хрустят от натуги. Кричишь слова, смысл которых я никогда не разберу, но одно знаю наверняка – ты всё еще боишься. Наконец-то нашла способ обратить свой страх в исступление, а значит, тебе нужен был всего-то небольшой стимул, заставляющий переходить к действиям. Что же это было, скажи мне? Поцелуй? А ведь раньше никто не жаловался, только и могли, что требовать добавки, лаская мой слух протяжным «еще». Знаешь ведь, та тварь, которая сейчас ползает в грязи и смраде, имеет особо чувственную ауру, обычно она притягивает таких, как ты, делает податливыми, безотказными, слабовольными. Но ты, моя сладкая… даже не представляешь, как я рада твоему негодованию, этому решительному блеску в глазах и стуку твоего сердца. Слышишь, как в висках отдается тяжелое эхо? Как церковный колокол, только и может, что давить на сознание своим гнетущим «бумм-бумм». Оглушает, заставляет тебя терять контроль… быть может, даже озираться? Ведь мы не одни здесь, разве ты не знала?
- О, нет-нет-нет!
Поверженная дрянная девчонка просит тебя о прощении. Громко рыдает, поднимает ладони вверх, заявляя о своем смирении. Она обезоружена и, казалось, потеряла всякую смелость, вжимаясь в стену зассаного квартала, словно бы в твоем обличии увидела не иначе, как лик смерти.
- Прошу, не трогай меня! Ты победила! Победила!
Это была игра? Все то, что произошло за последние полчаса. Трудно в это поверить, особенно когда в памяти всплывает образ маленькой темноглазой девочки, которая самолично обрывает нить своей жизни, выпуская наружу то, что следовало бы держать взаперти. Но ты видишь перед собой совершенно не того, с кем собиралась бороться на кулачках. Не демона, вовсе нет, хотя внешность осталась прежней и даже в глазах можно угадать её помыслы, если бы ты смотрела в них, заглянула еще глубже – туда, где скрывается лживая, надменная усмешка, где губы её тихо напевают «еще чуть-чуть». Тогда бы весь план стал для тебя очевидным, но ты и без того скоро догадаешься. Ведь не глупая, я знаю.
- Чего ты стоишь?! Проваливай!
У тебя был шанс длиной в минуту. Ты могла развернуться, уйти, убежать, чтобы вспоминать эту ночь в своих кошмарах, навсегда оставив себе образ малышки по имени Джессика. Ты могла перерезать мне глотку – я бы позволила, подпустила бы поближе и моя шея сама бы нашла осколок стекла. Всё, что от тебя требовалось – держать её крепко, эту хрупкую стекляшку, мнимую игрушку для игры в «потрошителей». Но ты стоишь… стоишь до тех пор, пока не услышишь крысиный писк со стороны, потом еще и еще. Ты знаешь, сколько маленьких грызунов можно насобирать под мусорными баками? Знаешь, сколько дохлых кошек можно найти в этих злачных местах? А как на счет людей? Их трупы ты считала на желтых страницах некролога? Как часто попадается на глаза настойчивая надпись «Пропавшие без вести», их имена… ты помнишь их имена?
- Смотри, ты разбудила моих друзей. – Шепчут губы, когда я, затаив дыхание, наблюдаю за горсткой смелых крыс, с прожорливым интересом бросающихся на твои ноги. А ведь их не так легко смахнуть с себя, скоро ты это поймешь. Их пасть, как и всякого, на кого обращена магия смерти, держит хватку крепче бульдога. Объятия мертвеца приветливей даже твоего папаши, поверь мне на слово. – Осторожней, они хрупкие!
Вру, нагло и фривольно, как шут гороховый. Смеюсь, и в этот раз ты не расслышишь истерику, не увидишь вычурных слёз, летящих, словно пыль в глаза. Я хохочу, наслаждаясь тем представлением, что сама затеяла, и только лишь дёргая за ниточки своих мёртвых марионеток. Кусать, кромсать, рвать. До обглоданной кости, до последнего вздоха.
- Обернись! – едва слыша себя от смеха, кричу, словно бы пытаясь уберечь от очередной угрозы. Помойная, грязная и облезлая кошка с распоротым брюхом, её ты не сразу заметила, зато я даю подсказку. Дарю тебе очередной шанс спасти свое горло от зловонного яда, который может попасть в твою кровь. Любопытно, ты веришь комиксам? Сейчас и проверим.
- Больше шума! – вскакиваю, картинно вздымая руки вверх. Никогда не играла в эту игру – «стань сумасшедшим», а оказывается, она забавная. 
Ты слышишь писк. Их становится все больше, а первые уже глотнули твоей плоти. Что дальше, моя сладкая?
Резко рвануть вперед, перехватить твое горло и прижать к стене, на несколько сантиметров приподнимая над землей, чтобы прошептать в твое ушко исковерканное до неузнаваемости:
- Dich nichts an Miststück.
Почувствовать, как по спине крадется худая сточная крыса, перебегает на плечо и внимательно смотрит на тебя своими впалыми глазницами. Ожидает приказа, и я не заставляю себя долго ждать. Марионетка прытко перебегает на твое плечо, запутывается в волосах и грызет первое, что попадается её острым зубкам – твое ухо.
- Тебе ведь весело? – бахвальски срывается с губ.
Я знаю, что весело.

Death In Vegas – Dirge

Это так нелепо – глотать воздух губами, словно бы жалкое подобие скользкой рыбы, выброшенной на берег. Чувствовать свою абсолютную беспомощность перед слабостями собственного тела. Немощность своей телесной оболочки, её хрупкость и мягкость, податливость в момент чрезвычайной близости к лику смерти. Горло уже сжимают её ломкие пальцы, а грудная клетка скрипит от натуги. Едва ли слышится сухой скрежет по костям, это мой смех, увязнувший на затворках сознания. Моё ликование и торжество. Ты слышишь?
Отшатнуться назад, вскинуть голову и упасть обратно на землю, откинутая твоим беспощадным ударом. Придавить собой несколько послушных марионеток. Услышать хруст костей, даже без лишнего писка – они всего лишь выполняют свою работу. Мои маленькие солдаты. Ушлые помощники, пушечное мясо, которое так самоотверженно лезет на рожон. Даже без моих приказов и контроля над неживой плотью, они все, все до единого, желают лишь одного – отведать твоей плоти: нежно-розового мяса, отборного, из лучших сортов городского сада костей, молодого, жилистого и сладкого. Рвать сухожилия, насквозь протыкать эластичные мышцы, разрывать голосовые связки и пожирать всякие органы, что попадаются под острые зубки прислужников, но только в последнюю очередь – жизненно-важные, иначе, в чём веселье? 
Ты все еще лелеешь надежду на спасение, но даже не догадываешься о том, что заведомо мертва. Пятисекундная передышка не решит твоей судьбы, это всего лишь необходимая отсрочка от неизбежности, твой золотой билет на фабрику произвола – единственный шанс на спасение, толчок к движению: беги. 
Чувствовать щекой влажный от собственной крови асфальт. Раскрыть глаза, услышав скрежет металла и твою беспорядочную возню рядом. Усмехнуться, нащупав языком выбитый зуб.  Сплюнуть вязкую слюну и перекатиться на спину, насмешливо оценивая тебя взглядом.  Что ты думаешь, скажи мне. На что ты надеешься, сжимая в руках ржавую монтировку? Это ли твоё спасение? Твой миниатюрный шанс, мизерный и такой ничтожный, что хочется всласть посмеяться над этой шуткой, доводя его до полного абсурда, абсолютного нуля. Тебе всё ещё хочется жить, дышать и потеть? Платить по счетам, заполнять бюллетени и читать колонку некролога в желтой прессе. Чего ты хочешь от жизни? Справедливости, добра и мира – не это ли твои идеальные принципы? Принципы миллионов, клонированные, идеально смонтированные в головы тысячи тысяч бестолковых, безмозглых овец, уткнувшихся в свои электронные ящики и прожигающих жизнь в благоговейном неведении. Они обвиняют шутов и убийц, восславляя пороки священного престола и потакая желаниям верховного лидера. Они так низменны, что самолично копают себе могилу, танцуя под дудку общественного мнения. Они – это ты? Бесхребетные пустышки, нелепо болтающиеся на вывернутых кишках. Стоит их идеальному миру рухнуть, как они падают вместе с ним – никчемные, невежественные куклы. Ты с ними?
Разумеется…
- Чего ты ждешь? – шепотом плюнуть в пустоту. Смотреть на тебя снизу вверх, даже не собираясь поднимать свое тело с земли. Здесь холодно, мокро и неудобно. Спина ноет от боли, копчик нащупывает скользкий камень или чьи-то полудохлые кости, плотно жмется, прилегает, мурлычет. Меж пальцев бегает дрожь, украдкой распространяя зловонный дух в каждом баке, каждом тёмном переулке и квартире на милю вперед. Это приглашение. Всякой неживой твари, что не была погребена под землю, моё навязчивое, любовное приглашение отведать праздник живой плоти. Я сзываю их на ужин, девочка. Я зову их к тебе.
- Убей, - произношу одними губами, сладко растягивая слова в ликующей усмешке. Ты ждёшь. Не движешься, собираешься с силами или боишься вместе со мной оборвать жизнь малышки по имени Джессика? Ах, весьма щекотливый вопрос, не так ли? Умру я – умрет и она. Что, если в последний момент, ты будешь видеть не мои страдания, а её глаза, переполненные горем и безучастием? Что, если мир вокруг тебя сойдет с ума? Если об этом узнают люди, о том, что ты сделала – убила маленькое беззащитное дитя, хладнокровно, без доли сожаления оставила её на съедение помойным крысам. Где твоя отвага, где гордость, благодушие?  О чём напишут в газетах? Что скажет мамочка?
- Бей! – кричу тебе, хохочу и бьюсь в судорогах. Бей меня, чёртова сука, бей, пока не поздно!
Ровно секунду ты видела меня после этого. Больше чем мгновение, я посчитала этого достаточным. Моя прелюдия обычно растягивалась на долгие часы, люблю вгонять людей в депрессию, плачь и позор. С тобой же будет несколько иначе. Мы и так уже наигрались, не так ли?
Встать за твоей спиной, цокнуть языком, привлекая внимание. Ты разворачиваешься, слишком стремительно для обычного человека, чрезвычайно быстро и сильно бьешь в ответ, но, думаешь, для меня этого достаточно? Твоей мелкой попытки навредить моему телу. Это как пощечина на пике страсти. Скажи, что хочешь меня.
Выбить локоть в суставе, свернуть его в два счета. Раз и два. Ты вопишь, но мне этого недостаточно. Бью в коленную чашечку, ноги подкашиваются. Нагибаю тебя вперед, чтобы упала лицом в грязный асфальт, прямо в плотное покрывало из дохлых крыс, они расступаются перед тобой, и даже не нападают. Ждут, равно как и я жду твоего признания.
Нелепое оружие уже не служит между нами преградой. Ты разворачиваешься, пытаешься ударить ногой, отшвырнуть, как у тебя раньше получалось. Но не сейчас. Я бы могла оторвать тебе лодыжку, ты знаешь. Но я лишь выворачиваю её, оставляя в неестественном положении, едва ли не безвольно болтающуюся на дряблых нервах. Вновь слышу вопль, мне нравится.
Хватаю тебя за горло, приподнимая над землей. Держу крепко, не бойся. Со мной ты никогда не упадешь. Разве что разочаруешь, но ты ведь хорошая девочка, правда?
- Что, что такое?
Ты еще не раз пыталась отбиваться, но всякая твоя попытка грозила очередным увечьем.
Хватаешь воздух губами, задыхаешься от возмущения и нехватки кислорода. Я притягиваю тебя ближе, заглядываю в глаза и копирую быстро сменяющиеся выражения на твоем лице. Делаю это достаточно артистично, всегда любила играть на публику. Я в бешенстве, я в злости, я в панике и не собираюсь умирать. Мне больно, мало воздуха, слишком мало шансов. Губы задыхаются рядом с твоими. Ты боишься, я боюсь вместе с тобой.
- Позволь мне объяснить тебе кое-что, девочка. – Шепчу тебе в губы, сильнее сжимая пальцы на горле. – Ты слаба для того, чтобы одержать надо мной победу. Ты ничтожна в своих попытках помочь. Низменна, как эти крысы, пожирающие остатки друг друга. Ты моя кукла, но сломана и бесполезна. Я помогу тебе. Сделаю тебя сильнее.
Веришь?
Лучше бы тебе поверить и перестать брыкаться. В конечном счете, ты не умрешь. Не в эту же секунду.
Пальцами перебираю выпирающие от напряжения ребра, цепляюсь за них ноготками, не стыдясь задевать кожу. Останавливаюсь у небольшой впадины меж ними. Замираю вместе с тобой.
- Будь со мной. Будь рядом. Обещай. – Молю тебя так, будто бы мне важно, что ты чувствуешь при этом. Словно действительно хочу, чтобы ты жила, несмотря на все муки и страдания. Я сделаю тебя лучше. Сделаю сильнее.
Удар.
Хруст.
Крик.
Внутри тебя кровавая прореха размером с кулак, ты не видишь, но можешь ощущать. Это больно. Больнее всего, что ты чувствовала в своей жизни. Слишком быстро и слишком остро. Но ты всё ещё живешь. Дышишь и твоё сердце всё ещё бьется.
- Запомни этот момент, девочка. – Сладким шепотом тебе на ухо. – Как близко...
Когтём поддеть сердце, заставляя его кровоточить. Тебя пробирает озноб, но это даже не от шока. Это моё проклятье, моя воля. Тёмная змейка скользит меж пальцев, сползая к порочному плоду. Обвивает сердце, вгрызается и затихает, ожидая подходящего часа.
Всякий раз, когда закрываешь глаза, что ты видишь? Я и есть тьма. Я в тебе. Навсегда.
- Спи.
Ты падаешь, и я даже не смягчаю этот удар. Что это по сравнению с той болью, что ты испытала?
Прислужники беспокойно толпятся у ног. За время нашего веселья их стало куда больше, но грядут и новые гости, куда крупнее и прожорливей.
- Кушать подано, - был мой приказ.
Я обещала сделать тебя сильнее.
Я соврала.

.