Весна. Март. 2010 год.
Глав. Зал. "Инфинити", ночь.
Икар захотел переспать с Солнцем без парашюта.
Но Земля еще никогда никогда никогда не была
так близко. Предчувствие надвигающейся беды.
Пытки попытками нежности. Удары в солнечное сплетение.
Привычка играть на открытых картах крапленой колоды.
Поток сознания превращается в кровотечение. (с)
В квартале красных фонарей я смогу тебя забыть быстрей - это дело двух ночей. У человека, купающегося в деньгах, в своей маленькой роскоши, что далека до чужих глаз, сорить ими во все стороны, размениваться на живой товар, на молчаливых, послушных кукол со стеклянными глазами и пухлыми губами, всегда чуть изогнутыми в подобострастной, льстивой улыбке, всегда все просто и легко, он всегда и все может просто - купить. Габриэль не купался в деньгах, в роскоши, хотя и мог похвастаться многим - и вопреки принятому обществом мнению, он не покупал - он брал, и королевская стать, королевская гордость, амбиции и эгоизм на грани верха порочности, все это было с ним, неизменно, но неизменно приятно. Вся светлость и благородство характера предков-завоевателей, ныне обратившегося в трущобы души и узких улиц своих древних городов, с ветхими старинными особняками и историческими достопримечательностями, хранящими отпечаток былой расточительности всяческих благ. Осыпанные щедротами разнузданного богемного общества, души гнили, вымарывались в грязи и отходах, и их все чаще выплескивали на улицы, на узкие, мощеные камнем дорожки, до тех пор, пока вся власть и боль этого мира не захлестнула с головой. Его поколение - уже другое, отстаивающее другое мнение, сохраняющее другие идеалы, и все в нем не так, все в нем не то; и в руке покачивается безмолвной угрозой не шпага, а обломок армутуры. В душах этих людей - этих тварей - давно уже нет солнца, оно жмурилось, пересеченное пуховыми облаками, жмурилось и уходило все дальше, пока не скрылось за плотной серой пеленой - время хаоса, ставшего традицией. Одни продают, другие продаются. Проституток здесь принято называть «бабочками» или «феями». Убийц, уносящих жизни возами - «святым». А тех, кто приходил и брал - «королями», как звали когда-то великих людей.
Ночь завалилась в кювет. Закрыла время собой.
Застыть оголенными линиями, как расплавившийся когда-то давно, воск, не меняя формы, вне зависимости от взгляда того, кто решился узнать свое виденье его сущности, испытать судьбу, осмеливаясь замереть у самого плеча прекрасной, самой дивной невесты с тонкими сухими пальцами, что тянутся все к живому, горячему сердцу, гоняющему кровь по телу - твари и человека. Быть объектом, как когда-то, как давно, как с кем-то, и слышать мелодичный голос над ухом, переплетать свои пальцы с чужими - и матово, черный лак, и две щепотки сахара ссыпаются с запястья, катится по полу грейпфрут, ударяясь о ножку стола. Впитывать чужое и оставаться в состоянии константы - равнодушным. Сегодня, в компании незнакомого парнишки с демонической аурой, он не смог сдержать улыбки - именно, моток оголенных проводов, пробьет током до позвоночника, но если не касаться - весьма безобиден. И переплетать тонкие ледяные пальцы, греть в изрезанных, грубых ладонях, словно травинки. Настоящий паук с лапками-травинками, такими хрупкими и нежными, что сломать не стоит никакого труда. Катится по полу мандарин, теряется где-то под кроватью, а голос звучит, живо и сочно, терпко, как запах оранжевого праздника, но не для него. Голос ведет беседу по телефону. Профессионал, которому все приходится объяснять по тридцать пять раз - парнишка с черными, смоляными волосами, глазами цвета стылого утра, и страстной любовью к оранжевому. Габриэль запомнил его, как Голос. Голос, от которого светило его солнце под потолком, от которого лопалось что-то в кровяном мешке, называемом сердцем, вытекало слизью, гноем: ведь он всего лишь человек с красным мешком крови вместо того, что должно уметь любить. И сладкая пытка в цитрусовых тонах.
- Какая мразь...
Почти восхищенно. Почти до оваций. Почти. Не из этого времени, не из этого мира. Де-жа-вю. Неожиданный поворот, да? Он бездумно водил пальцами по стойке. Казалось, лакированная поверхность прогибается - еще немного, и она превратится в тягучую мягкую массу, куда можно будет сунуть руку. На узорных гранях стекла поигрывали рыжие и алые блики, и мужчина отодвинул стакан, чтобы не видеть этого. Гул в ушах, вобравший в себя все голоса, музыку, движения, перебрался в виски и теперь вибрировал там тупой пульсацией. Раз - он поворачивается, два – он ловит его взгляд, три – через какое-то время он кивает и улыбается. Открой глаза. Опомнись! Разве ты не видишь, что стоит ему захотеть, и он перегрызет тебе горло только ради забавы? Не для крови, не для мяса, ведь полно их, мелких, слабых, годных только на суповой набор, но не доходящих ценой до настоящего развлечения. Неужели алкоголь настолько притупил в тебе чувство опасности? Стоит только подняться и уйти – он не последует за тобой. Ну же? Рывок - и его запястье сжимают теплые крепкие пальцы. Настойчивая хватка, грубая, резкая, и кисть выкручена до хруста, и демон сдернут, словно ребенок, с только занятого места. Быстрее. Сильнее. И тварь скалится в зеленых глазах, смеется, как стая гиен, над тем, кто затеял игру, кто показался похожим - Голосом, и не может отпустить. Освободился? Отлично, так даже интереснее. Сопротивляйся, игра будет динамичнее. Только вот очень жаль, что сегодня не будет ставок ценою в жизнь. Но это сегодня.
- Моя корона - терновый венок.
Так легко вынырнуть из окутывающего разум тумана чувств и желаний. Одарить в ответ не ударом - но резкостью. Зудит рана, расползаются ткани и срастаются хрупкие сосуды, ворочаются покровы, словно черви в плоти с отдушкой, но на щеке - где коснулась узкая ладонь - нет даже отметины, не мотнулась голова, и не больно. Неприятно. Словно брошенная в лицо тряпка, только что снятая с крючка, чистая, от которой не успел увернуться. Не мерзко, не паскудно, но приятного мало.
- Mir ist Wurst... - пожимает плечами, скалит зубы, но не двигается, не отпускает чужой руки. Словно в капкане со стальными зубьями. Реальность превращалась в мешанину звуков и запахов, вертелась, выгибалась перед глазами, повинуясь всеобщему импульсу; разгоряченные тела окружили танцпол, извиваясь, вертясь, с головой накрыл жар, сладковато-удушливые человеческие запахи, щекочущий ноздри - крови. Наверное, это место просто кишит вампирами. Жесткая, на сжатых в тонкую линию губах, улыбка не сходит, но свободной рукой оборотень хватает нож за теплую рукоять, практически нежно, практически любовно, и прижимает острием к запястью демона. Смотрит в глаза, надавливает предметом боевого искусства на тонкую кожу над венами - со внутренней стороны чужой руки. Так, чтобы пошла кровь. Кончик заточенного оружия все глубже, с проворотом, огибая вены, - die Scheiße...
Абсент. Поднимаясь со своего места, Габриэль подходит ближе, держит, уродует чужую руку, но не опасаясь даже худшего наклоняется к обрамленному черными волосами лицу. В девятнадцатом веке многое было по настоящему. Джентльмены запивали настоящие шпанские мушки настоящей спиртовой настойкой спорыньи, после регулярного употребления которых отправлялись в самые настоящие могилы. Но если не злоупотреблять, то эффект изумительный. Прогулка за ручку с зеленой феей, которая ждет, действительно любит тебя - и светло-изумрудная ладошка куда мягче, чем костлявая рука смерти. А ведь, по сути, одно и то же. Только фантик более яркий и шуршащий. Лезвие замирает, вгрызшееся в живую плоть. Габриэль мягко касается губами губ демона напротив, прикусывает нижнюю, и нож продолжает свое движение, требуя платы, возмещения, за то, чего трогать нельзя, за то, что нельзя творить, и это, должно быть, больно и неприятно, когда кровь стекает по руке, струится, но не приведет к смерти. Возможно не приведет. Во всяком случае, умелое обращение не повредило вены на запястье демона - но красиво и ярко, солоновато дохнуло содержимым кровяного мешка. Маленькая смерть, как микроинсульт. О чем думаешь? Чего хочешь? Я могу тебе это дать. Что ты хочешь заполучить? Меня? Поиграем.
Паника разума и конвульсии тела в коконе собственного заржавевшего рассудка, стянутого паутиной множеством тонких паучьих лапок. Задушено пискнет мобильный телефон в узком плене кармана джинсов, пробегут по бедру мурашки от вибровызова, и он опомнится, выпустит рукоять ножа из руки и отклонится назад. На спинку стула. Цветной экран с какой-то голой бабой в изображении рабочей панели услужливо подскажет, что утро наступило и всем жителям сельской местности, носящим погоны на плечах, следует явиться на место проведения недавних боевых действий.
Утро это война.
А на войне, как на войне.
Веселая мелодия оборвалась прикосновением большого пальца к округлой кнопке - эту дрань за горло, заткнись, с.ука. Вдох. Вдох. Встал. Поясница, чтоб ее, как дубовая чурка; ворочается, трескается и рвется что-то в глубине заботливо расковырянных ран, что-то, умудрившееся срастись неправильно, а Габриэль даже не замечает этого, как не замечает больше демона рядом. Очнулся от наркотиков, вылез из дурмана сизого дыма, и совершенно собран - хотя и страшно будет смотреть в зеркало на заострившиеся черты лица, припухшие от недосыпа веки и болезненный вид смотрящих с лихорадочным блеском глаз. Но это, конечно, ерунда. Ему теперь придется забегать домой только для того, чтобы найти сносную одежду и выветрить из себя по пути все эти запахи, всегда сопутствующие настоящему веселью в разноцветных клубных лучах: кислоты пота, горькости сигаретного дыма, сладости наркотических веществ и хмеля. Совсем слабого по сравнению со всеми остальными радостями окружающей его, но постепенно затихающей, жизни. Ночной клуб, как и всегда, заканчивал свою работу утром, пусть веселящиеся пары, а кое где даже тройки и настоящие четверки, выползали из него крайне медленно. Неторопливо и вальяжно, так скажем.
Но, может быть, они просто не могли по другому?
Габриэль подхватил со стойки забытый кем-то бумажник, подкинул на ладони, и собрался было уходить, как неожиданно вспомнил, что делал. Черта с два. карета не превращалась в тыкву, лошади не становились обратно мышами из амбара, а принцесса никогда не надевала платье: просто в регенерирующей организме стукнулось что-то о кого-то и чуть недоуменный взгляд остановился на демоне. Рога и черные волосы, из под которых грозно сверкают аметистовые глаза. Процесс идентификации прошел совершенно успешно и просто на звучное «ура-ра-ра!». Вытащив из кармана сложенный вчетверо листок квадратной бумажки (такие, конечно, все не раз видели в самых различных офисах, обычные квадратики с клейкой полоской, веселого желтого или, может быть, даже вызывающе-розового цветов), мужчина уронил его на полированную, но старательно заляпанную руками да лицами, стойку. На бумажке этой, само собой, был написан номер его мобильного телефона и имя, но в немецкой, верно правильной транскрипцией. Совсем неприятно для японца.
Развернулся. Накинул на плечи пальто.
Озарение. Инсайт.
--> Улица --> Die Schatten --> Полицейское управление.
Отредактировано Gabe (2010-03-05 10:03:11)
