Утро следователя-практиканта Гаэтано Росси началось очень весело. Сначала он открыл глаза и с удивлением отметил, что радужно заснул на клавиатуре собственного ноутбука, экран которого давным-давно погас, так как поставить его на зарядку молодой человек конечно же забыл. Потянувшись, он откинулся на спинку стула и потер щеку, на которой отпечаталась, по крайней мере, большая часть пластиковых клавиш. Даже домой не ходил. Надо же. Размышления молодого человека были прерваны неожиданным посетителем, который сперва вежливо постучал в дверь, но дожидаться ответа не стал и сразу вошел в кабинет. Вдруг это шеф? Хорошо же он будет выглядеть. Однако, при виде вошедшего у Гаэтано вырвался вздох облегчения. В кабинет старшего следователя вошел полицейский фотограф, обычно сопровождавший группу экспертов. Не успев войти в кабинет, он кинул взгляд на молодого следователя и засмеялся.
Расследование перестрелки на кладбище, произошедшей утром 23 января, похоже зашло в тупик. Полицейское управление внятных комментариев дать не может, хотя многочисленные свидетели говорят, что на погосте схлестнулись все три основных мафиозных группировки города. Весь последующий день грохот выстрелов не нарушал тишины города.
Габриэль устало прикрыл глаза, возвращаясь в отделение по протоптанной в свежем снегу цепочке собственных шагов. Боль в костях и на кромке меча, поднесенного к основанию шеи, ко влажным от лимфы и сукровицы бинтам, сухим веткам от крови волосам, стальному блеску уходящего на глубину штекера - приветственно махни рукой, срезая свое лицо тупыми ножницами, в оргазмическом бреду расслаивая добровольно сознание. Это раздробленный лед под ногами не мусором от застывшей воды, не грязью растопленной земли и пыли, но линия крови, скрежет резины по грязи, закончившиеся в магазине ментоловые сигареты: где же теперь взять их? Есть пределы у человеческого сердца, башка стучит в мировое дно, гудит монорельсом под ногами, когда видишь звезды меж реями. Ровно половина головы, левый глаз будто медленно  выдавливало из глазницы болью. Остановившись на мгновение перед стеклянными дверьми, мужчина придавил висок мокрым от снега кулаком. Не захлебываться смехом и не совершать резких и повторяющихся движений. Сделать из взгляда стеклянное крошево. У него было еще слишком много работы до того, как можно будет позволить себе расслабиться.
Поздравляю вас, дамы и господа, с очередным прожитым бездарно, а может дарно, а может и не прожитым, а может даже и не днем! Видите, при правильном подходе всегда есть с чем поздравить.
Основная проблема стекалась и концентрировалась к камере, из которой недавно увели Джека - вернее, замаскированного под миловидную девицу посильным участием Раэль, усталого и морально раздробленного, все же Джека.
Ледяное - сводит кости.
Героями умирают.
Он открывает незапертую дверь легким толчком ладони, недолго бродит взглядом по стенам и, конечно, обрывкам одежды. Пытливые работники местных газет уже получили свою хавку - не далее, как пару часов назад, в своей камере был обнаружен мертвым тот самый Джек Потрошитель - ах, как это это могло произойти? Его выносили из отделения, не закрыв лицо примелькавшейся всем в новостях белой простыней и все желающие и случайные зрители могли в потрясающем качестве реалистичного настоящего рассмотреть закатившиеся глаза, широкую полосу от скрученной жгутом ткани на шее и приоткрытый рот с запавшим в горло языком и блекло-синими губами. Холодно, и пахнет крепким дорогим табаком от главного следователя и ядрено горящими листьями; они шуршат, подражая ручью, которого никогда в жизни не видели, никто не видел должно быть так же близко, как, несомненно, Джека. Лицо покойного было накрыто простыней только в тот момент, когда каталку начинали завозить в фургон автомобиля. Холод концентрируется в трискеле на груди. Этим зевакам три раза незаметно, но весомо повторили, что тело отвезут в Городскую больницу для судебной медицинской экспертизы.
Лед катится по рукам, струны стали не перетираются пальцами, и катящийся по рукам лед незаметен, его невозможно почувствовать. Невозможно почувствовать. Невозможно. Даже иглы, что вгрызаются в вены идентично глазным яблокам, вгрызающимся взглядом, кажется катоническим кризисом непродуктивных не-сознаний в своих выстроенных пенопластом небоскребах, гнутым рельсовым припорошенным железом, в перебитых палками сосудах, которые наждаком уверенно скребут мозг, а не чье-то конкретное серое небо, - и даже всю эту мразь ему сейчас невозможно почувствовать через белое полотно и белый шум очищенного эфира.
Порошок и отсутствие порошка.
Вблизи урановых рудников, как известно, повышенная радиация, а радиация вызывает мутации.
Придавив недокуренную сигарету, Габриэль развернулся по коридору в сторону своего кабинета, но остался стоять на месте, словно задумался чем-то важным; мутные глаза смотрели в никуда и это никуда было сантиметров на двадцать левее и выше белокурой головы выступившей из тени навстречу суккубы. Терпкий запах выжженой земли, лед в венах, все это зима льется в треснувший пластиковый "тюльпан" допотопного плафона-бра, где час уже билась с зудом кухонная муха. На Раэль он никогда не смотрит прямо - не за чем. За столько лет изучена каждая черта отглаженного до совершенства тела, каждая эмоция как пятно туши на выстиранной простыне.
- Хотя никаких улик так и не было найдено, они как будто растворились...
- Ты прицепила маячок?
- Да, в этом процессе...
Останавливает зашедшую в отчетный тон речь, идет по коридору и слышит, как слышал всегда прежде и должно быть долго еще в будущем, звонкий стук каблуков. Синие туфли. Дверь в кабинет хлопнула, точно гильотина голову отсекая ощущение присутствия. Мягко. Уверенно. Тяжело. Синие туфли остались по ту сторону пространства.
Жителям столицы нашего прекрасного мира нет повода для беспокойства: ситуация полностью подконтрольна властям и мирной жизни города Токио ничего не угрожает.
- Немецкий ублюдок! - я помню, как ты выглядишь. Как ты пахнешь. Как ты трахаешь. Я все помню. Просто сейчас это невозможно почувствовать. Я знаю, все знаю, а вы - те кто умерли, не можете смеяться громче.
Декабрь. 2010 год.
День. Небольшой мороз и падает пушистый снег (-2).
Из кабинета он выбирался медленно, осторожно, как краб-отшельник из собственной закрученной раковины, изнутри выстланной мягким перламутром, но все опасения его были напрасны: в приемном кабинете не оказалось железного взгляда бедной французской шлюшки, все старающейся протолкнуть себя в высший свет одним только размером груди. Первые шаги в открытом пространстве давались с трудом, словно выцеженные из талого снега в керамической чаше. Капля за каплей. Точно направленно, приступы отключки на десяток минут, когда глаза из стекла, а сознание из его крошева. В темя. В ледяную точку в центре скальпа, где разделялись волосы по две стороны. Стоя на пороге комнаты, Габриэль снова и снова открывал и закрывал тяжелые веки, как шлюзы.
Пытка водой для тех, кто не хочет вовремя ложиться спать. Перестук железных копыт лошади. Нет. Капли. Нет. Это скачет по жестяным крышам, по монорельсам, по скоростным магистралям, по головам и могилам старший брат. Врешь. Не догонишь. Я живой.
Еще немного и я услышу, как работают клапаны сердца мистера Тьюро, ухая, как двигатель внутреннего сгорания или диковинные паровые аппараты  в стиле стимпанк. Я спасаюсь в тишине, когда не могу сосредоточиться на работе и только тогда ничего не мешает, словно провал в сон глубокий, что тут колодец. Сон, всякий сон - это психоз и со всем, что присуще настоящему психозу: смешением чувственных ощущений, безумием, абсурдом - так, по крайней мере, утверждал Фрейд. А он был знаток этой сферы.
Автомобиль встретил на стоянке абсолютным скоплением насыпавшего за ночь и долгое утро снега. Хоть кто-то все это время старательно делал свое дело. Минута за минутой. Час за часом. Болеро на харлее по хайвею, мотоциклетный рев в каскадерском шаре крепкого черепа, ключ поворачивается в хорошо промерзшем замке, зажигание, урчание двигателя и подогрев сидения так, чтобы в миг запотели все стекла. На стоянке всего три машины помимо его верного чудовища от выброса безумной фантазии в процесс автомобилестроения.
Мне очень нравится Джей. То, как он запутан в прошлом и лжи, с которой вынужден сталкиваться.
Вспоминания эти слова, Габриэль пристукивает пальцами по обтянутому кожей рулю одному ему слышимую мелодию без особого такта. Вдох. Погружение. В этом предельном уже вне шести возможных чувств состоянии собранности и контроля, он отслеживал даже то, как изменялось дыхание - стало глубже - изменился ритм. Позвоночник с пяти утра раскаленным стержнем, в легких туман табака, но он и боль после ночного погружения в киберсеть оказались на разных железных уровнях, он нахуй послал болевой порог и звон сочленений цепей. Плавно наклонил педаль газа. Брызги воды под ногами маневрируя на льду. I wish I did anything for being able to die live in Scotland.
В нескольких кварталах от управления он провернул руль на перекрестке, безэмоционально слушая шорох шипованых шин по льду при съезде на основную торговую улицу. Нужно было заглянуть в несколько магазинов до того, как у одного из отмеченных на сегодня красным мест закончится рабочее время.

--> Модельное агентство "Подиум"

/Лес
Февраль. 2011 год.
• день: Ясно, воздух слегка морозный. Ветра почти нет, только редкие и слабые дуновения. Солнце светит ослепительно-ярко. Высокие сугробы еще не потеряли своей белизны и чистоты.
Температура воздуха: -7

Как хорошо, что у Блю не было мобильника, а то бы телефон разорвался на части. В участке её давно не видали. Как же на это посмотрит Габи? А воры то не спят, грабежи и убийства. Собаки-ищейки с трудом справляются со своей работой без главного надзирателя, а с ней было бы проще.
Волк шёл вдоль дороги, почему-то облизываясь, уже успев что-то прихватить. Крупная чёрная собака пугала прохожих своими размерами. Демоны считали её оборотнем или неко-перевёртыш, но все варианты не верны.  Ей так не хотелось возвращаться на работу, но хотя бы объявиться там следовало. Собаки, почуяв запах волка, опасливо прятались за угол, но некоторые проявляли смелость. Так уж получилось, что псовая порода имела в роду врага - волка. Но есть и другое объяснение. Первым на земле оказались волки. Те, кто был приручен человек опозорил семейство волчьих. да, как же так, жить ради того, чтобы косточку подали и быть счастлив от этого. Так вот и разгрозилась враждённость между собаками и волками. Только псы бойцовской породы не знали границ и то не всегда.
А вот уже впереди показываются окна здания полиции. Мысленно, волчица улыбнулась.
Брат наверно разозлиться. Затянет мне лекцию и хорошенько проучит..
Лёгкой рысцой чёрная подбежала к здание, поднимаясь по ступенькам. Но, остановившись, она задрала голову глядя на самое верхнее окно, так не желая проходить внутрь.

А страшно-то немного, появляться перед начальством так не хотелось. Придя сюда, волчица даже не заметила ещё одного "волка", точнее собаку, свою кровь она хорошо чувствует.
Пока та была отвлечена, незнакомый пёс тихо подбежал к ней и стал с любопытством обнюхивать.
Это кто? Новенький?
Белая овчарка, уж ясно было, что он так же из полиции. Наверно ищейка, а может и нет. Его заинтересовало, похоже приход Блю. Но ранее лицом к лицу они не встречались. Такой белый и чистый с зелёными глазами.
Волчица смирно сидела на месте удивлённо наблюдая за действиями незнакомца. Да, от неё пахло лесом, а ещё хуже, волками. Раньше считалось, что волчий вид весь перебили и дикие земли расстались со своими телохранителями. Но благодаря Блю, свободные участки вновь заселились "санитарами", процветая.
"А что ты тут делаешь?" - его глаза именно об этом и говорили. Подняв лапу, чёрная высунула язык, ответно и дружелюбно завиляла хвостом, что так не свойственно для волка.
Привет...
Быстро повернув голову к дверям здания и обратно вернув её к глазам незнакомца, типа объяснила, что именно оттуда.
Знал бы ты ещё, что начальство Габи - мой брат...
Так приятно было встретить породистого, да и ещё с желанием поговорить. Сам пёс был похож на убитого её волка Акелу, глядя на него, волчица вспоминала прошлые года. Так как с детства её воспитывали люди, повадки у неё собачьи. Припав брюхом к лестнице, вытянула лапы, игриво махая хвостом.

Какой милый, пуФыстый!
Сразу вспомнились её волчата, которые также веселились. Он явно в шоке, но подавать виду не хотел, да и играть желал больше всего.
Не сегодня Габи..
Мысленно обратилась она к брату, подхватывая игру и поднимаясь на задние лапы. Весело и так здорово, что появился друг по игре. так бы продолжать весь день, если бы не один случай. Город на столько обарзел, что прямо у порога тюрьмы грабят мирных жителей. Овчарка кинулась следом, а Блю осталась на месте сразу не поняв, что их играм конец.
Ну вот..
Огорчённо подумала она, прижав уши. Подобные случаи часты, но для волка они слишком просты. Белый друг же звал с собой на помощь. Он бежал следом, но скорость его мала для погони. Пустившись в след, Блю быстро нагнала собаку. Если ещё напомнить, что волки разгоняются до 60 км/ч и такую скорость держат довольно долго, то не проблема перегородить путь. Так оно и случилось. Прыжок и волчица на пути у автобусу. Водитель резко зажал тормоза и матом обратился к виновнику. Конечно же, пассажиры от резкого торможения слегка "помялись".
Действуй, белый.
Она уже поняла, что если тот работает в полиции, то обязательно в наличии второй облик, без этого никак. Теперь вору не скрыться. Глупая затея воровать прямо у входа полиции, теперь он точно будет это знать.

Ну, здесь как всегда. Парень знает слабое место своего пола и, как раз туда же и нацелился, бедняга, ему следует после всего обследоваться врачу. А мало ли, может ,порезали его на кусочки и былое не вернуть. Пёс был настроен на справедливость и мир, что так редко встретишь в этом городе. Но, кто знает каков он внутри, каков на той стороне, что скрывается в нём.
Они взяли прекрасного ловца.
Если белый ещё поживёт с ней немного, то удивлению не будет границ. Собака гнала вора по дорожке обратно, где всё и произошло. Он перекрывал ему пи отступления, а тот проклято перекидывался фразами. Когда уже двери были близки, и очевидное стало очевидным, мужчины явно сбился с толку, откуда взялась эта умная собака.
В это время Блю шла следом, дело сделано. Вышедшие на шум офицеры, подоспели на помощь выслушав подбежавшую женщину. Один из парней почему-то улыбнулся и обернулся, приметив крупную собаку.
-Блю. Ты своих привела в город? Молодец! Давненько тебя здесь не было, забегай.
Он знал её имя, он знал её, как сотрудника полиции и знал о главной новости волчицы.
Теперь можно уже не представляться.
Присев, чёрная ощутила на загривке руки парня, трепавшие её за холку и теребящие шерсть. Так приятно. Высунув язык, та завиляла хвостом, лизнув того в щёку. Но присоединяться не собиралась. Вора затащили в здание, скорее всего будет допрос, суд и тюрьма.
Обернувшись, Блю искала глазами белого пса, который уже валялся на снегу, видимо прохлаждался. Наклонив голову на бок, волчица бросилась к нему, запрыгнув сверху, осторожно покусывая лапы.

Весна приближается, так можно это назвать. Пёс вёл себя более активно, чем обычная собака, в основном это происходит (по волчьим законам) ближе к весне. Не долго Блю оставалась сверху, пока тот не перевернулся на бок. Возможно, его что-то не устроило или просто не позволил оказаться внизу (что у волков значит - слабый, омега). Знает ли он их закон? Жил ли среди тех, кто лапу не подаёт?
Возможно в облике человека пёс силён и храбр, но волчица же вовсе наоборот. Она скромна и слаба, хотя всё может сложиться и по-другому. Иногда вынуждена проявлять свою силу, человеком.
Он уходил всё дальше и дальше, словно хотел уйти отсюда, звал куда-то с собой.
Куда ты?
Заскулила Блю, но всё же поспешно двинулась к нему. По пути волк продолжал играть. Она укладывала ему на спину лапы, перелезая через и под ним, непрерывно размахивая хвостом. Порой даже успевала задеть языком, то по носу, то по щеке. Кусала за конечности, а главное за хвост, верёвочкой следуя за ним.
Наверно со стороны это странным покажется, как идут чёрное и белое пятно, переливаясь Инь-Янем. Голубоглазая активна на сегодняшний день, и выкладывалась вся в играх. Но как это можно понять? Он собака, он не знает, что если волк прижал уши и хвост, лёг возле лап поскуливая - это признак подчинённости и уважения. А весна на волка тоже отражается, бурно разгоняя кровь в жилах.
Возбужден...
при этой мысли ей хотелось достигнуть той точки, чтобы тот показал свою действительную возбуждённость
-----------------За Алексом

Отредактировано Blue (2011-02-10 18:23:13)

<-- Die Schatten.
Февраль. 2011 год.
Утро. Температура воздуха: - 5

Мелькание.
Взблески. Высверки.
Маятник густого кисельного движения, мутно-белого, что молоко, стекающее по рукам, по стенам с клетку пола, в сетку монохромного выхода в сеть, пересыщенную пережитками былого времени, уступает. Марево тяжелого дыхания. Причудливо вывернутая спираль жестов, эмоций, чувств.
Есть непременные утренние ритуалы, которые спасают даже если твой "Титаник" набрал полные трюмы океанической соленой воды с кюрасо битого льда, треснули до мельчайшего переборки, пассажиры третьего класса стучат содранными кулаками в заклинившие иллюминаторы.
Горсть ледяной воды в лицо. Шипучая таблетка аспирина с витамином С в полоскательном стакане. Контрастный душ в кабинке. Бритва. Лосьон after shave - алоэ, спиртовая основа. Зубная нить и ополаскиватель. Полотенце, снятое с подогретой металлизированной трубки сушилки. Тальк. Фен. Расческа для волос.
Так надо, это твое очередное доброе утро.
Доброе утро, улей полиции.
Теплые горячие и смуглые руки обнимают за талию на самом входе, стоило только стеклянной пуленепробиваемой двери закрыться за спиной. Пытливый взгляд устроившегося в дневном дежурстве сотрудника - новенького, поскольку лицо его казалось незнакомым - шорох газетной стопки на столе в приемном кабинете, ровный белый свет ударом по глазам в столь ранний час, берущий разгон рабочий ритм и, упреждая все это, под куртку ловко проникают. Женские, мягкие и нежные. Она пришла, как приходила всегда, железным ветром поглощенной светом пустыни врываясь в его жизнь. Только она не мать, она не светлая даже, она ничтожная тварь, созданная только для того, чтобы тебя защищать, это она похитила твое сознание, она заставляла тебя все забыть и остаться здесь. Остаться здесь, чтобы не искать его.
Удар был такой силы, что никакая бы женщина не выдержала, падая мертвой куклой с разбитой головой под ноги своему убийце, однако ее же голова только дернулась. Песочного цвета волосы резкой волной дернуло в сторону и звонкий, нездоровой, чуть надломанный женский смех аурой торжества разнесся по притихшему общему залу отделения.
Тихо. Габриэль говорит, поворачиваясь к женщине, очень тихо и очень тяжело. Словно с его губ срываются сгустки ртути, медленно затекая под тонкую, но тронутую искусственным загаром тонкой бронзы, кожу, и там постепенно застывают, заставляя чувствовать яд и стеклянное предсмертное ощущение боли. Она отшатывается, в его глазах на половину рассыпаясь в песке. Магический элемент, пустое название от забытого ветхого полубога. Глупая прихоть расчетов, которую он намерен уничтожить за неподчинение. Медленный поворот ее головы указывает куда то на восток, уже за пределы проклятого, изъеденного проказой до самого остова, города. Значит она унесла его далеко. Значит он где-то среди стальных серых песков. Держась за его исполосованную старыми шрамами руку, она спешит, поднимается следом на четвертый этаж, вафельные полотенца сахарной белизны, раскрытая тетрадь с пометками из святого писания корявым ломким почерком, одежда священника, сломанной куклой валяющегося на полу, словно капризный, жестокий ребенок поиграл, сломал и бросил надоевшую игрушку на усыпанный осколками пол. В широко раскрытых карих глазах болью былого шея человека с глубокой раной в горле вместо кадыка, неестественно вывернутая, пустующий рукав белой затертой сутаны, полусогнутая в локте, оторванная рука со сложенными к крестному знамению пальцами. Багровое кольцо очерчивало пасть зверя. Золотым тиснением воспоминание.
Тяжело. Грудь мужчины приподнимается едва заметно в попытке втянуть воздух, которого нет. Вместо него струи золотого проклятого песка, царапающие ноздри, пытающиеся наполнить легкие, как старый амбарный мешок с залатанными дырами. Крепкие ребра едва удерживают огромный вес, чтобы не сложиться, не осыпаться внутрь грудной клетки белыми, кровавыми осколками. Два сердца то и дело сбиваются с ритма, пропуская удар за ударом, требуя кислорода, каждой отмирающей клеткой, в рясе черной святая ложь. И тишина такая, что кажется, будто заживо похоронен. А почему кажется? Так оно и есть. Сознание все сильнее затягивало в вязкую темноту. Чувство могилы.
- Локки...
Воздух, отчаянно царапая гортань и трахею, хлынул в легкие, а тяжесть, давящая на грудь, словно бы стала полегче. За неплотно прикрытой дверью кабинета сумрак блаженного рая. Инстинктивно зверь рванулся, как утопленник, в попытке спастись, из последних сил рвется к расплывчатому кругу солнца на рябой поверхности затхлого водоема, но налитые силой, руки женщины уверенно усадили в кожаное кресло, придавив за напряженные плечи, дождались, пока человек протер ладонью прикрытые тонкой белесой плевой нечеловеческие глаза.
День. Температура воздуха: - 5
Лука прокопался с навалившимся бетонной плитой отчетами все утро и весь день - бумажной работы у него накопилось достаточно, если учесть, что он никогда не откладывал на завтра то, что можно сделать сегодня. В корзине для мусора скопилась горка больших стаканов из-под дешевого растворимого кофе, а пепельница из тонкого алюминиевого листа была перегружена окурками. Перед отпуском всегда находились дела, да еще эти разборки в городе. Можно подумать, что все ждали, когда он, Лука, захочет взять отпуск после двух лет работы без отдыха и подпишет заявку у начальства. Он все предусмотрел, в машине валяется небольшая сумка с вещами, и тратить время на возвращение в квартиру не придется.
- Боже мой, сколько человеку надо для счастья, - Лука вытянул сигарету из пачки и закурив выглянул из кабинета, осматривая обстановку на рабочих местах. На рабочих местах с его точки зрения и обзора все было, как и прежде - слаженный механизм машины правоохранительных органов работал пусть неспешно, но в определенно единственно верном направлении. Посмотрев на сладкую парочку коллег, которые живо так обсуждали ножки Айко из отдела по работе с общественностью, следователь вновь плюхнулся на скрипучий стул, покачался из стороны в сторону - стоит попросить себе новый, а этот отправить наконец на свалку - и вновь потянул к себе бумаги. Тело Тейваза было обнаружено в складском морозильнике нелегальной мойки машин, которую раскрыли в воскресение поздним вечером. Дактилоскопическая экспертиза подтвердила личность убитого: в полицейской базе данных нашли отпечатки пальцев, в точности совпадающие с полученными в результате экспертизы. Голова была отделена от тела: определили, что позвоночник перерубили топором, трахею и сосуды перерезали ножом. Отсутствие крови на полиэтилене и шее и тщательное обследование срезов показало, что голову фаэри отделили уже после его смерти. Причина смерти - пулевое ранение в сердце, спина под лопатку под углом, когда он наклонился, и бок: болевой шок и остановка сердца. Показания свидетеля помогли связать два события: убийство Тейваза и "подарок" в особняке местного мелкого графьишки, а информация, полученная в результате допроса стала дополнением к делу. Отличным дополнением к омерзительному делу, - подумал Лука и сложил руки за головой. Только к часу дня он разобрался с бумажной работой и устало потер глаза. Несколько практически бессонных ночей подряд, большое количество новой информации - со всем этим можно было справиться, лишь находясь в раже. Поэтому и не отпускал себя, иначе бы просто заснул. С тоской поглядел на очередной стаканчик дрянного кофе, от которого, признаться, уже тошнило, и отставил его в сторону. Подобрав бумаги, с сожалением вспомнил, что теперь их стоило бы по-хорошему отнести на стол начальства за подписью.
На столе начальства радовал бесшумной работой личный ноутбук с информацией, доступ к которой имели всего два человека из живущих в настоящем - четыре дерзкие нападки на заблокированную кибер-сеть увенчались лишь скоропостижной гибелью хакеров, решивших было выходить в закрытый доступ под неверно подобранными паролями. Кроме него, однако, к деревянной крышке прислонилась бедром незнакомая Луке женщина - ее карие, слегка раскосые глаза взглянули на молодого усталого следователя с оттенком минусовой температуры, однако вскоре вновь переместились на строки карманной библии, которую сжимали тонкие пальцы с ногтями, более напоминающими птичьи когти...Лука помотал головой, снова постучал в дверь, чтобы привлечь внимание так и не поднявшего головы начальства; секретаря в приемном холле не оказалось и следователь взял на себя смелость сунуть голову в проем приоткрытой двери. Полированной ноготь три раза стукнул по поверхности стола, вторя донесшемуся от двери звуку.
Принято считать что неведение - есть спасение, но все же это верная и бессмысленная смерть. Просто потому, что твое сознание пустует, ты бездействуешь, у тебя нет цели в жизни, как и того, что бы ты мог оставить за собой. А если у тебя этого ничего нет, то и тебя не существует. Ты умер или уже мертв. Ты пустой сосуд, который уже никто не сможет наполнить, просто потому что ты вдруг сам накренился выливая все на песок, и оно безвозвратно пропало, впитываемое временем. Ты снова пустой и бессмысленный, как при рождении. Тонкий звучок привлек его внимание. Зверь открыл мутные глаза.
- Лука? Положи на стол, я подпишу, когда закончу со своими делами.
- Так точно. А, Габриэль...
За дверью тоже кипела жизнь: постоянный топот - приближающийся и удаляющийся, приветствия коллег, ругань в сторону автомата и ремарки в адрес начальства - в контрасте с тишиной в собственном кабинете звуки слышались особенно остро. Гул голосов, шуршание бумаг, шаги, повышенные тона, кто-то плачет тихо. А сам - как в вакууме. Короткий упреждающий жест поднятой руки заставил Луку заткнутся и попятиться к двери.
- Ты ведь вроде хотел уйти в отпуск? Собирай вещи, я передам твою волокиту Хируме.
С самого утра казалось, не без боли в душе, что планы следователя по уходу в заслуженный и такой долгожданный отпуск откладывались, находились под большой угрозой и было далеко не факт, что его действительно отпустят, а надежда теплилась только на то, что заявку за отпуск подписали давно. На начальство просто бешеный спрос, когда в городе не так спокойно. И тут, словно манна небесная - глаза следователя вспыхнули святым просветлением. Дверь захлопнулась за его спиной.
Жестокий смех раскаленного ветра в ушах, словно безумный, каркающий хохот женщины, наконец-то добравшейся до злейшего врага, пришедшего забрать самое дорогое, что у нее было. Птичий коготь, окрашенный темным лаком, ведет по желтым страницам маленькой карманной книжицы, тонкие губы шепчут неслышно знакомые строки.
- Ты ищешь себя, бегаешь за своей тенью, а стоило только руку протянуть.
Она стряхивает с брючины россыпь черный чешуи, как блестящих пайеток, разворачивается к Габриэлю и долго, проникновенно смотрит в его открытое лицо, кривящееся от змеящейся злом усмешки, лицо человека, уверенного в себе и своих силах и не пасующего даже перед ней, столь близко несущей смерть. С ее клыком едва ли не капает ядом, слова медовые до истомы.
- С тех пор, как ты вылезла из подземелий, твой характер ничуть не изменился.
Внутри, как силках, билась сила, не находя выхода. Сила, данная ему кем-то, для чего-то с рождения. Огромная сила, способная сокрушать города, уничтожать народы, управлять стихией. Но, чтобы использовать ее, надо знать, как.
Стальные когти растут прямо из фаланг, тревожа кости тупой болью, фантомным ощущением.
Рекламная  пауза, котировки валют и прогноз погоды.
- Подпись у тебя все та же? Пока ты будешь ковыряться по базе, я подпишу. Цени, - женщина с гулким хлопком закрыла библию, положила на край стола и, подобрав стопку неровно сложенных бумаг разного калибра, отошла к дивану. Сколько народу на нем сидело? За одно сегодня четыре человека, а раньше? Приходили, разговаривали, уходили, не задерживаясь. Или задерживали их и уводили со скрученными сзади руками. Сейчас на продавленных кожаных полушках сидит не женщина - свернулась кольцами пустынная змея и черное тело ее влажно блестит в белом свете потолочного светильника. Карие глаза смотрят насмешливо, а руки делают записанное на диски автоматики действия, ручка синими чернилами выписывает немудреные буквы.
- Смотри мне в лицо, живой человек.
Поцелуй в глаза свою смерть.
Кто тебя любит больше нее? Кто тебя ждет вернее нее? В голове тонкий навязчивый зуд, так ноет в лампе вольфрамовый волосок - вот вот перегорит, ты молчишь, опираясь нарочито медленно руками на стол и заглядываешь в эти глаза. Такие родные, близкие, твои собственные. В нем уже нет ничего, что бы принадлежало ему самому. Все твое до последнего вздоха или капли крови. Как и ты. У тебя тоже нет свободы. Ты все равно молчишь, едва прищурив потемневший взгляд и улыбаешься. Той самой странной, призывной улыбкой, обрушивая на его сознание ментальную силу своего разума.
- Работай. Хоть такая от тебя будет польза, - пальцы легли на клавиатуру рабочего компьютера.

----------------Центральный парк---------------->
День: Редкие тучи, снег до сих пор не прекратился, а потому сугробы все растут и растут в своей величине, создавая трудности в передвижении для простых смертных.
Температура воздуха: -5
Конечно, мы с Таблеткой и раньше бывали в больших городах, но случалось такое редко, да и оставались мы там недолго. Поэтому третий день шататься в ритме Токио, принимая эти черные ящики с огоньками и размалеванные таблички за необходимость безопасного передвижения, было, по меньшей мере, непривычно. Обезьяна ерзала в мешке, оставляя синяки на моей спине и периодически бурча. Флейта за пазухой почти не чувствовалась.
В очередной раз перебегая дорогу не так, как хотелось этим катающимся железным тарахтелкам, я заприметил неподалеку не особо высокое, по сравнению со стоящими вокруг громадинами, здание, вдоль и поперек забитое стеклом. И, как минимум, с двух сторон к стеклянному цилиндру липли бетонные коробки с разношерстными окошками. Что-то в нем отличало себя от остальных хранителей бетона и стекла… то ли некая «коренастость», то ли какая-то расхлябанная строгость… да и люди вокруг него ходили как-то странно: подтягивались, оправляли одежду, прически, кто-то улыбался, кто-то, наоборот, покрывался синими пятнами. Даже мартышка с искоркой удивления выглядывала из мешка на коренастую стеклянную трубку, будто мысли прочи… понятно.
- И как ты думаешь, что это?
- Это здание.
- Вижу, что домик. Что там?
Я окинул взглядом ближайшее окружение коренастой стекляшки, прикинул варианты.
- Ну, вокруг много машин с повторяющейся эмблемой, будто они из одной службы, или вроде того… например, центр такси или правительственные службы.
Таблетка вновь задумчиво оглядела здание. Пока она думала, я, как всегда, освободившись от «животного-мыслечтеца», думал о своем, личном (!), а именно – упрекал себя в незнании языков. Если бы знал, мог бы сразу прочитать во-о-он ту надпись, что висит под крышей здания и не может не броситься в глаза. Кстати, такая же надпись красуется и на служебных машинах. Как жаль, что мои способности ограничиваются общением, а письмо, кроме русского, разумеется, мне не дается… хотя, это очень символично.
- Это полиция, Снум. Почти у всех прохожих есть мысли по этому поводу, поэтому расследование было недолгим.
- Ясно… Тогда нам здесь делать нечего. Не хочу работать в полиции, да и не примет меня никто.
Мартышка выпрыгнула/вылетела из мешка на тротуар передо мной и задорно зажестикулировала:
- Так пошли в другое место! Слушай, я услышала у одного дядьки, что тут, недалеко есть шикарный ресторан! «Маска», называется! Там все очень красиво и… дорого! А еще, что там есть музыкальная группа, которая играет песенки и всякие музыкальные штучки по заказам! Подумай! Это как раз то, что нам надо!
Я подумал. Но тут же понял, что думать нечего.
- Отлично, Таблетка! Идем устраиваться.
------------Ресторан "Маска"----------->

Отредактировано Снусмумрик (2011-02-20 19:01:01)

Ещё в шестидесятых годах произошло явное снижение значимости Человека и всей системы поддерживающих его духовно - нравственных устоев. Обнажилась хрупкость человеческой жизни, обнаружились её эфемерность и уязвимость, стало также очевидным, что отдельному идивиду негде искать духовной опоры, ибо рухнули былые верования, убеждения, идеалы. Осталась только суровая реальность с её жестокой борьбой за существование, где побеждают самые напористые, беззастенчивые и бестрепетные люди, лишенные души и сердца. Забавно, иногда водить руку по груди и прислушиваться, не делся ли куда то этот маленький орган.
Показная нервозность. Тонкие пальцы отстукивают очередной беззвучный ритм на правой коленке, иногда дергая ткань джинсов. Взгляд голубых глаз наконец отрывается от пола и поднимается на дамочку в кресле, а точнее на её кукольное личико, мерзость и красота которого, как на ладони. Если... - перед глазами чересчур четко всплывает новая картинка: непонятный черно - красный каравай с двумя шариками: белыми, а посреди каждого голубой кружочек. Яручи кашляет, прижимая ладонь своей левой руки ко рту, еле сдерживая тошноту, сглотнул, отогнал от глаз мутную пелену. Набрал в грудь побольше воздуха. Отпустило. Голос девушки сладок как ложка мёда, приглашение уже получено. Шаг назад и тут же два шага вперед, это демон принял своё окончательное решение, отдавая себе отчет о возможных последствиях всего этого. Не везёт мне в последнее время ни в шахматах, ни в прочих играх с судьбой. Карты у меня средненькие, можно сказать, дрянные - десятки да валеты. Но хороший игрок и с такими посражается. А кто тут я? Не туз, конечно, конечно, и не король, но и не фоска. Так, валетик. Карта нехорошая, сулящая злую шутку фортуны. Не какой нибудь скучный трефовый, а очень особенный, пиковый. Пика - масть не простая. Во всех играх самая младшая, только в бридж - весте кроет и трефу, и черву, и бубну. И плохонькой карте будет в помощь умение нравиться и умение слушать. 
Яручи наконец устраивается на стуле, положив ногу на ногу и прищурив глаза. Светлые волосы лежат неровно, растрепаны во все стороны, не нашлось времени даже пригладить их.
Очередной спекталь, которых, казалось в этой жизни отыграно  достаточно. Мелкие и крупные, триумфальные и менее удачные, но без всяких срывов и освистываний, доселе не случалось, публика была не та. Роль уже понятна абсолютно всем, от сволочного образа, Ручи не отходил никогда.
У окна расположился некий мужчина, на которого парень иногда бросал косой взгляд, допуская очередную ошибку - проявляя интерес к этой личности. Молчание затягивается минуты на две, может три. "Пора уже что то решать."
-Я пришел, чтобы устроиться на работу в полиции, - на удивление, голос не подвел - всё также спокойный, с мурлыкающими нотками, тянущий каждую гласную. "
-И не отказался бы от кружки горячего кофе. Можно? - хамеет для вида Яручи. Скучно. Попытка спасти свою жизнь уже сделана, можно и расслабиться, дав волю творческому вдохновению и профессиональной актерской игре.

Отредактировано Yaruchi (2011-02-21 20:32:40)

Будь в этих голубых глазах перед ним, хоть немного доверчивой чистоты, детской наивности - и она была бы идеалом чистоты этого времени. Яручи бы смог открыть глаза, с мучительным чувством, поглощая её глазами, любовался бы на собранность и совершенство всех её движений. Это была бы мука, сопровождающая безнадежную жажду добиться чего то от красоты, остановить, лишь бы не сгинула в пустоте. Но наяву всё не так, лишь тонкая оболочка скрывает затвердевшую, заросшую, утратившую аромат и мерцание, звезду прекрасного.
Тонкая, точная и довольно прибыльная профессия, охлаждающая ум, утоляющая осязание, питающая зрение яркой точкой на черном бархате, - тут были и цифры, и цвета, и целые хрустальные системы. Яручи буквально допрашивают, словно подыскивая вопрос, способный непроизвольно заставить зрачки расшириться, потерять равновесие. Улыбка машинально превращается в судорогу, сведённую на лице, когда звучит следующий вопрос.
- Детектив или помощник детектива.
Нога демона осторожно ступает на гладь зеркала, с лабораторной точностью делается шаг. Ветер снова переступил грань, поле игре, огороженное желтой в чёрную полосочку, ленточкой. Надпись "main entrance". В скобках сознания, как перед забытьем, мелькали эфемерные околичности, - какой то мост бегущий над вагонами, асфальт заляпанный пятнами крови, погнутое крыло автомобиля.
Новый вопрос. Учимару не слышал треска стекла под своими ногами, оглушенный собственным ужасом, ловя шанс на спасение, стараясь остановить, спрятать, щелкая скошенной судорогой улыбки, бессмысленной, как стук вместо музыки, бессмысленно истекая топленым воском, не успевая не остановить, не спрятать.
- Извините. Я забыл паспорт. - голос звучит как то издалека, не меняющийся ни при каких обстоятельствах жизни. Шорох бумаг, кладущихся на край стола.
Девушка выпархивает из за стола, цокая каблучками по полу. Через несколько секунд уже слышится жужжание кофеварки. Одна минута. Спасибо, фортуне. - Яручи блаженно прикрывает глаза, восстанавливая дыхания, пока оно не стало ровным. Но как только на столе оказывается чашка ароматного кофе, рука дергается слишком быстро, обхватывая её, после чего дергаясь, едва не разбрызгав капли светло - коричневой жидкости по столу. Блондинка забирает бумаги и исчезает из кабинета, оставляя один на один с человеком за столом. На удивление вопрос не предоставляет особой опасности.
- Мой друг был убит неким преступником. - фальшивая трагичность в голосе.
Незнакомец пытается объяснить жестокую реальность этой жизни, но Яручи почти не слушает: уже смело выделывает грациозные движения на поверхности зеркала.
- Я не курю. - Яручи делает глоток обжигающего напитка.
- Может найдем способ это решить? - сразу и без подробностей, Учимару предлагает своё решение проблемы. Любого в этом мире можно подкупить, главное найти свой ключик.

-Я не пойду за паспортом, - голос даже не дрогнул, твёрдо и чётко выговаривая каждую букву. -Пока вы не покажете мне свой. Согласитесь, ведь вы можете оказаться посторонним человеком, каким то чудом перебившим большую часть полицейских служащих, и который сейчас притворяется одним из них. Вы можете быть кем угодно. - речь не имела в себе ни капли здравого смысла, но всё таки была ещё одним ходом на этой шахматной доске.
Нельзя так просто сдаваться, со слезами сбегать со сцены, грубым сорвав разноцветную маску и кинув на холодный пол - зрители не поймут произошедшего, потребуют продолжения спектакля. Маленький мир со своими жителями: только здесь можно завязать толстый узел на бельевой верёвке, затянуть покрепче вокруг тонкой шеи и счастливо умереть, под бурные овации с аплодисментами, последующие крики ужаса и паника уже не будут доходить до слуха этого человека. Гордая, но глупая смерть - хотя именно такие вещи сейчас и популярны в различных кинофильмах и книгах. Если укусил вампир - надо срочно падать на землю и доставать всех персонажей находящихся в зоне видения, словами: "Застрелите меня, я уже не такой как вы. Лучше смерть, чем такое прозябание на грешной земле" - и не объяснишь, куда деваются у этих "смертников", такие вещи как инстинкт самосохранения и банальный страх перед смертью.
В прочем, в реальной жизни не дадут даже досказать до конца очередную гордую предсмертную речь, а доброго героя сочтут идиотом, коли он решит занять часа два у своего врага, чтобы рассказать о человеческих ценностях, ну и пожелать злостному гаду гореть в Аду.
-Просто не очень часто прихожу в полицейский участок. - вежливость выдавливается из себя, как кровь из пальца  для сдачи анализа. Он врёт. Врёт самому себе, нагло и бездумно, ведь на устах были совсем другие слова. Главное, не смотреть ему в глаза. Чёртовы глаза. Буквально вырезают правду, лезут в самую душу. И плевать на то, что у меня нет души, они точно смотрят сквозь меня.
-Нет, у меня нет покровителя. - равнодушный голос, совершенно бесстрастное лицо. Нет, у меня нет покровителя. Есть только я. Хотя тут больше и нет никого. - руки всё ещё сжимают чашку, но Яручи не сделал больше ни одного глотка, как видно вообще забыв об этом предмете. -Я не курю, я не пью, я не продаюсь за деньги. Я добрый и я люблю детей и животных. И я никогда не вру. Я вообще идеален. Надеюсь, что я пресёк следующие ваши вопросы по поводу моей личности. А то вдруг вы решите устроить основательный допрос. - усмехнулся Учимару и разжав руки, вновь пригладил волосы назад. Кружка оказалась на полу, лишь каким то необыкновенным чудом - совершенно не повредившись. Демон старательно делал вид, что не заметил этого.
Зашуршала папка и на столе оказалась заявка по приёму на работу, вместе с ручкой. Яручи аккуратно взял её, неторопливо начав писать ответы на вопросы, попутно мысленно всё комментируя. Итак. Имя и фамилия – Яручи Учимару. Место жительства. Ну, тут всё понятно… – ручка была отложена на заполненный бланк, а Яручи откинулся назад.

Да, я знаю что это - не пост, а коротенькая сказочка про Колобка. В следущий раз будет длиннее и больше здравого смысла. Просто поджимало время.

Если удары кувалдой по швеллеру и были слышны на южном выходе из катакомб, вряд ли военные придали значение раздавшемуся из-под земли далекому непродолжительному набату.
Ему доводилось не раз и не два заниматься и более гнусными вещами, чем хладнокровный расстрел невменяемых наркоманов, не достигших совершеннолетнего возраста, и волей случая оказавшихся на опасной территории, с которой должны были быть устранены самым простым способом, не требующем больших финансовых затрат, но теперь он не помнил ни одной из них не то, что в подробностях, но даже в общей памятной картине, забывал до того еще, как остывал ствол старой, однако безотказно работающей винтовки. Человеческому разуму всяко свойственно ограждать себя от неприятных воспоминаний, что могли разрушительным образом сказаться на рассудке. Вовремя забыл то, что отвлекает тебя от выполнения поставленной задачи, - значит, увеличил шансы выполнить ее и вернуться живым.
Побеждает тот, кто не колеблется.
Записи показывают идентичное время реакции в момент, когда стреляли по снайперу в окне высотного здания и по группе детей, что выбежала вам навстречу. Увидев их, вы что же, совершенно ничего не почувствовали?
Это же просто мишени. Это выстрелы по просто мишеням.
С этого момента окружающая действительность перестала для него существовать. Бегущие по экрану данные - факты биографии, характеристики, материалы следствия, вещдоки, кадры видео - подчас вызывали приступы омерзения.
Мужчина рассмеялся, расцепляя пальцы и хлопая по столу ладонью, подскочила от удара пепельница, скатился по пирамиде крученой бумаги и грязного пепла оставленная последней сигарета - так и не потухшая, ударилась беззвучно о блестящую поверхность, уронила красную голову, стертую в следующее мгновение небрежным движением ребром ладони. Быстрый цепкий взгляд, на мгновение прищуренный, жесткий надлом правого угла рта.
В черных играх побеждает тот, у кого крепче нервы. Если у соседа они вообще имелись.
Feuer frei.
- Нет, я никак не могу согласиться с этим абсурдным предположением.
Заставить куда-то идти свинью, тем более кабана, отличающегося дурным характером, дело неблагодарное. И поэтому животное просто посадили в клетку, оставив дожидаться своей участи рядом с другими. Сильно пахло хищниками и кабан нервничал, подрывая тупыми клыками деревянный остов клети. Маленькие мутные глазки затягивало тихим бешенством. Когда клетку втолкнули в зал, полный народу, резко ударило смесью запахов. Гомон вокруг нарастал. Дверца клетки открылась, и животное, охаживать себя по бокам вытянуло пресловутый скрученный свиной хвост вопросительным знаком - признаком агрессии. Массивная черная туша, весом под двести килограмм поперла вперед. Рыло дернулось, с шумом втягивая воздух. Ковер смялся под копытами, с нарастающей скоростью месящими - вперед. Тварь не интересовало уже больше ничего. Она только знала, что кругом враги.
- Однако складывается ощущение, что виноват не участок, - откинувшись в кресло и закурив вновь - поразительный экстаз перенесенной катастрофы не давал легким почувствовать даже маленькую толику никотина, он весь оседал губах, горле, трахее, стирался грязной тряпкой неустанной работающей отладки механизма, запускался заново автономным путем и ничье больше вмешательство не было ему нужно. Доставляло удовольствие только по-настоящему сильное ощущение, для всякого человека способное стать последним в его ограниченном существовании, в котором всякий шаг - неоправданный риск и невозможность откатить событие назад. Однако же в то время, когда все окружающие, поддаваясь порыву бросить вызов режиму, подсаживались на героин в голубую вену с первого раза, умирали в течении нескольких месяцев - иные держались дольше, если пытались как-то выкарабкаться из затягивающей в прохладный уют могилы - он просыпался каждое новое утро, растирая желтизну прокола до тех пор, пока чувства не притупились настолько, что перестали приносить всякое физическое удовольствие и блаженное забытье разума. Это был переход на новый уровень, которого всякий человек оказывался лишен и ни для кого не было поблажек.
Кабан пер на человека набирая разгон, как паровоз на всех парах. Воздух шумно вырывался из вздернутого рыла. Вот еще немного, совсем чуть-чуть и клыки взрежут жалкое мягкое тело. Грохот выстрела и тяжелая туша неуверенно качнулась, продолжая по инерции двигаться вперед. Шаг, еще шаг... Колени животного нелепо подогнулись и он всем весом грянулся на пол, не добравшись до врага на несколько жалких ладоней.
Фальши в голосе собеседника не заметил бы только глухой слепой аутист, а ныне она, помноженная на легкую смятенность поставленной ситуации, безумным изломом шла в каждом полутоне голоса демона, неумело, кустарно прикрытая напускным безразличием ко всему происходящему фарсу, и весь тот бред, который пытался влить в его голову юнец заставлял раз за разом все шире ухмыляться и всеми силами здравого рассудка удерживать себя от того, чтобы за шкирку не вышвырнуть его за дверь. Во всяком случае, подобными ответами, не несущими в себе никакой толковой смысловой нагрузки, тот только отвлекал его и без того малое время. Чашка прокатилась по полу, замерла. Остатки кофе выплеснулись, замерли в пространстве аккуратной светлой лужицей. Отвратительно.
В какой-то момент его просто накрыло. От раздражения, от усталости, от тихо тлеющей ненависти. Раскаленной иглой ввинтилось в висок, спираль оказалась доисторической окаменелостью - скрут раковины моллюска-аммонита, пришло извне, поднялось из груди, тянущее, болезненное чувство. Левый глаз заволокло черным. В нескольких кварталах тень вскинула голову, щерясь на человеческое отродье. Мужчина сморгнул коротко, словно попавшую под веко пылинку, прикрыл немного глаза - показалось, прищурился - чтобы скрыть напасть, не собирающуюся исчезать до тех пор, пока тень не разберется с проблемами. Проблемами. С ней что-то случилось, но нельзя было сорваться с места, а лишь довериться звериному чутью. Ему пришлось вновь взглянуть на собеседника: снизу вверх, raise your flag, с не скрываемой насмешкой, будто навалили под рубаху по хребту колотый лед, заскрежетала черная запись на старинном сцарапанном виниле.
Да на тебе 210-м кеглем напечатано: Салют, бойскауты, я тут собрался делать ноги из вашей психушки. Дайте мне фору в десять шагов. И стреляйте сразу после воздушного поцелуя.
- Яручи Учимару? - легко разбираемым почерком в узкие поля вписано то малое, что помогает всякому штатному психологу составить портрет человека, решившегося устроиться на ответственную работу, однако, совсем недавно ответственная по этому вопросу сотрудница попросила отгул за свой счет и теперь ему приходилось разбираться самостоятельно со всем наплывом соискателей, что тащились в приемный покой отделения, как пустоголовые куры на модную распродажу, - столь откровенно лгущему человеку здесь не место.
Габриэль сдвинул заполненную анкету в сторону, потеряв к ней интерес.
Стряхнул с сигареты пепел, не сводя взгляда с собеседника.
- Пока я не услышу более-менее вменяемого оправдания, сколько-нибудь похожего на правду, я ничем не смогу тебе помочь.
Допустив хоть одну единственную, малейшую ошибку, становишься обреченным на ее повторение или образование новой, возможно, большей, которая развивает неловкость и разворачивает ситуацию совершенно неожиданным способом, не в твою пользу. Раз за разом, мягко ступая на грабли, она отвечает весьма грубо, впечатываясь в лоб деревянной рукоятью – что же это, природная глупость или взращенный с самого детства идиотизм, патология в поведении?

Раэль. Вызов передан: пост регистрации и справок - следственный отдел - секретариат.
Красные туфли на тонкой шпильке выстукивали плавным ритмом медленного фокстрота мелодию по затянутому в плотную перчатку ковролина полу приемной - она не знала, куда деть свое время, не знала, чем занять неуемное сознание, но не смела лишний раз показаться в опасной близости к двери и мужчине, к которому с первого мига встречи тянула полированные когти: слишком сладкая душа хрустела бы на ее сахарных зубах дольше, чем иные, но все планы рухнули карточным домиком на волнуемой штормом палубе, карты разлетелись по всем сторонам света духами четырех слепых стихий, и она осталась одна, чахлым деревцом посреди безжизненной пустыни и долго еще поднималась, брошенная на колени. Развивалась тяжело и уверенно, как опасная болезнь, подтачивающая червем из самого нутра. У такой болезни нет никаких явных или скрытых симптомов, живешь уже второй год и вроде бы все еще в абсолютном порядке, но она уже настойчиво разрушает некогда крепкий и сильный организм. Медленно, неуклонно, неотвратимо. Спохватываешься - бороться уже поздно, дело зашло слишком далеко и вылечиться нельзя, можно лишь научиться жить с этой болезнью. Кажется, в единый миг становишься дряхлым стариком, хотя на самом деле это превращение длилось годами.
Настойчивый звонок стационарного телефона привлек внимание секретаря; вернувшись к столу и перегнувшись через него, чтобы дотянуться до трубки, Раэль без особого интереса ответила на вызов. Знакомый голос заставил вибрировать динамик. Гнусавый и громыхающий, это голос человека, который не сомневается: то, что он говорит, интересно и слушатели будут внимать, не пропуская ни слова, как бы медленно он ни говорил, - служащий приемного отдела по делам особой важности - пальцы демонессы перебрали три тонкие папки с красным маркером - требовал ее немедленного присутствия, поскольку сам был занят и в целом в долгу своем не видел прием нового кадра под сень своего отдела. Пускай. Беспокоить непосредственно Габриэля не посмел и вызов был послан на номер секретариата - забыл ли он, с кем действительно не стоит связываться, решил ли рискнуть и без того недолгой жизнью, или настолько был занят, что...
Гибнут люди.
Исчез в тумане без вести Норфолкский полк. Сгорела на костре девушка Жанна, мать Мария шагнула вместо еврейки с тремя детьми заживо в кремационную печь Равенсбрюкка, старый варшавский доктор занял свое место на нарах рядом с детьми в вагоне по пути в концентрационный лагерь смерти. Это плохая примета скверных времен.
Гибнут люди.
Вначале вы надеваете костюм. Вы надеваете его на пробу, посмотреть, насколько он вам подходит. Точнее, вы надеваете его, чтобы посмотреть, насколько ему подходите вы - то есть насколько вы подходите для роли, которую выбрали. Оправляя подол узкой юбки-карандаша, поднимая волосы и проходясь по ним мягкой щеткой, оттирая темную кость красивых рогов, поправляя макияж на ангельском лице, извечно отмеченном пороком, который она не скрывала даже от обычных людей, поправляя крупную грудь в темном бра, оглаживая бока, чтобы примять вздувшуюся блузу, Раэль не смотрит в зеркало. По сути, она не смотрит в него никогда больше, уверенная, что с каждым годом ее привлекательность не уменьшается.
Спустившись на первый этаж, девушка мельком окинула холл, с первой попытки вычисляя из жмущейся в угол кучки человека, который пришел с уверенностью в собственных силах: не азиат, высокий, с выразительными чертами лишенного холености лица, одетый не броско и с выдержанным вкусом; однако, спящий. Звонко стуча каблуками: от каменных плит пола звук разносился характерным звоном подкованных лошадиных копыт на свежей мостовой, Раэль подошла к соискателю, позвала мелодично и одновременно громко прищелкнула пальцами над самым его ухом. В самой меньшей мере культурный жест не вызвал никакого замешательства - используя свои возможности на полную катушку, она редко привыкла себя ограничивать даже в мелочах:
- Молодой человек...молодой человек! Вы пришли устраиваться на работу? Пройдемте со мной.

Раэль
Почудился душный и теплый аромат тропических вуалехвостых женщин под газовыми накидками принцесс индийского кино, они лавировали меж по-больничному светлых пластиковых кресел, разнося сладости и напитки вместо сложенных стопками документов на подпись. Обман, фокус-покус: таких женщин здесь не было и быть не могло, в руках и только тайное веяние духов с водами альпийских гор, гранатовых яблок на узком запястье, давленого винограда, перезвон бубенцов на стройных лодыжках, запах фруктового воска для волос, помад и притираний по рецепту византийской царицы Зои. Влажные отблески подведенных египетских глаз, белые зубки горностая, которого кормил кусочками мяса юноша, переодетый Чечилией Галлерани с портрета Леонардо да Винчи. Багровое выдавилось сквозь кулаки. Всего лишь вяжущий гранатовый сок.
Раэль всегда улыбалась не размыкая онемевших губ, когда дело касалось работы и вот теперь, идя впереди молодого человека по коридорам управления, она не меняла выражения своего идеального, по-своему кукольного лица; однако, ей казалось, что за несколько дней она физически постарела лет на десять, пускай это не пугало, а вселяло уверенность и не давало устало согнуться плечам. Изящная рука толкнула дверь в хорошо освещенное помещение на первом этаже. Так как это место оказалось в столь неудобный час единственно свободным, то и выглядело оно не слишком подобающим к проведению собеседования: одни только стены, выложенные светло-серым кафелем, уже навевали далеко не самые приятные мысли, а накрытый темным ковролином, который сразу же съел звуки шагов, пол, только дополнял общую гнетущую картину. Положение спасало только большое окно со светлым видом на душный даже по-морозу город, раскинувшееся по правой от входа стене. Демонесса обогнула стол, расположенный посередине помещения - то ли комната использовалась для допросов, то ли еще для чего в том же духе - опустилась изящно и плавно на стул, коротко кивнув. Аннета, Жозеина, Инга, Виктория... - перед ней никогда не стояло затруднения в выборе, каким именем прикрыть свои дела, и, столько устроившись на невысоком стуле, она начала говорить без малейшего оттенка фальши:
- Меня зовут Ивонна Ривера, я заместитель управляющего и сегодня вам придется говорить со мной по всем, интересующим вас вопросом, - поскольку сейчас этот урод занят совершенно другими делами, а регистратор, которая должна была сидеть на моем месте, ушла в декрет. Она положила на стол перед собой те бумаги, с которыми долго таскалась по всему зданию с тех пор, как вынесла из кабинета, придавила сверху тяжелой ручкой в металлическом теле и только затем, проведя ритуальное обживание чужого места, чужого имени и статуса, подняла взгляд на собеседника. Улыбка, застывшая на пухлых губах, ни на йоту не поменяла прохладного оттенка, но вот глаза, до того пронзительно-голубые, неуловимым образом изменили свой цвет на блеклый, серый: как помнила Раэль, у той, кого она замещает, были именно такие, - насколько понимаю, вы пришли устраиваться на работу уже с определенной целью. Какую должность вы бы хотели занять? Что желаете получить от работы? Есть ли у вас какие-то рекомендации?

Он жалел, что не было времени разделать тушу по всем охотничьим правилам.
Опалить щетину ячменной соломой, а не паяльной лампой - так сало будет вкусней.
Бокал красного вина и тосканского бальзама, облить кровавые свежие, совсем сочные еще куски кислым и острым. И на профессиональной стали теплые ломти в костровый жар. Зашипел, закровил на угольях средневековый горячий харч.
Здесь торговали людьми, дорогими песчинками суточного характера, за которые можно провернуть практически любую на вкус махинацию или вертел сквозь нутро, что уже могло конкурировать с иными азартными играми, где ставками было обрезание нулей у суммы вкладов или досадный проигрыш более зубастому конкуренту. Он же предпочитал торговать уже товаром мертвым и с верной гарантией обездвиженным - разложенным по прочным морозильным объемистым коробам, сгруженным в сумки переносных холодильников с тугим ремнем через плечо, в прозрачных пластиковых пакетах на яркой позитивной застежкой, в склянках набором аккуратно собранных зубов, каждый из которых бережно завернут в силиконовую капсулу и лежит в растворе на самом округлом дне, в железных, окислившихся тарах, из которых подгнившая печень сочится с угла на полированный пол аэропорта, но нет волнения, нет сомнения, ведь не кровь Медузы окропляет ливийские земли, змеями погибели обращая плодородие в пустыню, а только человеческая старая юшка, пенясь, проступает через ненадежный консерв и скоро объявят чрезвычайное положение и маленький городок задохнется от мора и животного бешеного гона: прививки от столбняка не помогают, не стойте в бесполезно долгих очередях, не ждите гуманитарной помощи, вы только тратите свое и чужое время. Не лучше ли в последние часы пойти и обнять свою жену и детей - все не одному отходить.
Солнечные улочки Таормины приветствуют всякого гостя.
Решительность ферзя, уготовившего для привольной, несмотря на перчатку, руки некую чрезвычайную деликатность, была за миг очерчена в заметке уголков глаз, налившихся бледнеющими чернилами недоумения и легкой травмы озорства. Эбонитовая фигура на поле с разнящимися оттенками шагнула вперед, и рельефная заминка губ на звенящей границе между пиететом и благосклонностью, тронула тщательно упакованную в обертку привилегии сна кожу, то и озвучил хриплый жест в латентный Гринпис. Живой товар всяким лучше мертвого, но мертвый проще провести через таможню.
Мертвец задорно салютует отгнивающей рукой посреди спиртованного камбуза.
Мальчик с пеналом в руке - на крышке девочка Миядзаки оседлала белого дракона с лисьей мордой.
Трое в форменных фуражках таможни. Полицейские формы.
Мотоциклист дорожного патруля в искореженном белом шлеме.
Женщина, как манекен на столе - нижняя часть тела раздавлена и искорежена колесами.
В глухой усмешке не звон отточенной стали, а лишь горький едкий порох снайперской винтовки.
Warum verlier ich mich? Когда они умирали, ты не смеялся - ты орал, как сумасшедший, потому что от драйва до самого мозга закладывало уши, слезились глаза от бьющего в лицо самума, не пули, не мошки, чужие души свистели сквозь пальцы и кровавыми росчерками под козырьком оставляли неровные разводы, под глазами и на сбитой переносице черная полоса и мнимая защита тонкой вязаной маски, крутит механизм, искрит механизм, небо звенит - когда они умирали, только ты мог испытывать то заполняющее с головой счастье, безумное упоение не боем, но уничтожением живой плоти, разложением настоящего, дышащего; и в воспоминаниях твоих до сих пор тонкопалая кисть мадонны, склоненная к уродливому бугристому черепу мутанта, ощерившему молочные гнилые зубки в сторону обнаженной налитой груди. Бусинка соска в кровавом ореоле гнойных язв. Когда они умирали, ты оживал. Warum verbirgst du dich? Komm her! Zu mir. Zurück zu mir!
Выдыхая азот отголоском ядерного могильника изнутри по легким, он, тот, настоящий, изучал зрелище, приоткрыв одно веко. Мужчина поднялся со своего места, обошел кругом стол, без всякого внимания вслушиваясь в известное уже, трепетно дрожащее "я", такое, если облить средневековый пласт масла кислотой, экстатическим сном или смаком любовного отравления, и доверчивый звереныш, спрятавший свои клыки, подходит сам на расстояние броска и даже ближе. Габриэль остановился за спинкой стула, его тяжелые руки ладонями легли на неширокие плечи демона, крепко, до боли стиснув скрытые под одеждой, кожей, тонкой жировой прослойкой, мышечной массой, тончайшего белого пластика кости, не давая возможности ни приподняться, ни рвануться в сторону; поймавшие отблеск настольной лампы когти, матовые, прочные, только слегка надавили на материю. Благотворительная интонация мецената, уступающего шаг до красоты полета в преисподнюю, угнетающий запах сигарет и, куда более резкий, близкий до рвотного позыва, химического, опасного. Это щелчок к давно раскушенной капсуле цианида.
- Zeig mir deine Zähne. Öffnen Sie Ihren Mund Junge, - у него достаточно сил для того, чтобы удерживать юношу одной рукой в необходимом положении, придавив к железной спинке стула поперек груди, и, пользуясь этим достатком, мужчина накрывает нижнюю часть лица Яручи освободившейся ладонью, когтями надавливает на щеки, заставляя на рефлексе открыть рот: наросты с тупыми концами упираются в бледную кожу, терзают мышцы и не дают ни закрыть, ни прикусить. Ни отвернуться, - Мне все равно, с чего все началось. Это грустная сказка со счастливым концом и скоро твое тело сгниет в тюремной камере, а бессмертная душа, должно быть, найдет новое, но и в нем не обретет покоя. Судного дня не будет, страдания продлятся вечность, и новые, новые переживания не смогут закрыть собой ту память, что не тушью, а молотом осталась на твоем рассудке. Ты тронулся умом или слишком перерос свое время, но ничто из этого не сыграет для тебя особой роли. Твоя жизнь столь же никчемна, сколь и твои убеждения - умерев, ты оставишь после себя только ворох несбывшихся надежд и грязных сугроб собственного достоинства.
По привычке, выхваченной из дней, когда опасность, как потрепанная маркитантка, следовала за ним по пятам, собеседник во время разговора словно постоянно сканировал все передвижения, которые могли быть расценены, как маневры, все фразы пытался расщепить на волокна под призмой сомнения, но теперь не мог возразить в ответ, не мог заткнуть уши - от голоса Твари не скрылось бы ни одно живое существо, он не звучал в висках, не застревал в памяти, а погружался без промедления до самых нежной розовой сеточки коры головного мозга.
- Ты убийца и все этим сказано, иные твои признания никому не нужны. Они - лишь пустой звук, - он убрал руку от лица юноши, брезгливо обтер пальцы о его же плечо, вновь вдавив в спинку стула с обеих сторон. Наклонился к уху, усмехнувшись без злобы и раздражения, но с тем неизменным оттенком снисходительности, который столь явно проскальзывал в самом начале разговора, - это не то место, где можно заслужить прощение. Это - определенно не место для зубоскалистых чумных щенят. Тебя не убьют, но уничтожат. Ты хочешь этого?
Повисшую тишину кабинета нарушает тихий короткий смешок. Мужчина выпрямился в полный рост, оставив руки на плечах Яручи, взглянул в окно: серый город с серыми людьми не менялся из года в год и только незаживающие раны великой войны были видны еще тем, кто знал, где искать. Некоторые нарывы были совсем еще свежи.
Lauf weg und bleib stumm.
Твое сердце быстро бьется, потому что ты от чего-то убегаешь.
Твой пульс так быстро несется, потому что позади тебя смерть.
Она красива и умна.
- Но все можно исправить, - руки отняты, скрещены на груди. Спустя мгновение, Габриэль отступил на шаг назад, - если ты еще не решил посетить казематы. Если же решил, Яручи Учимару, поспеши, пока не все еще заняты.
_____________________________
*Warum verlier ich mich? - Почему я теряю себя?
Warum verbirgst du dich? Komm her! Zu mir. Zurück zu mir! - Почему ты скрываешь себя? Вернись обратно. Ко мне. Вернись ко мне.
Zeig mir deine Zähne. Öffnen Sie Ihren Mund Junge. - Покажи мне свои зубки, открой ротик, мальчик.
Lauf weg und bleib stumm. - Убегай и молчи.

ВходВыход и Вестибюль>>>>>

День. Температура воздуха: - 19

Топ-топ. Так забавно идти по протоптанной сотнями судьб-ниточек дорожке. Каждый оставил свой след, своё тепло, свою любовь, свою злобу. Каждая снежинка, безжалостно раздавленная острой шпилькой. Те трупы вековой давности, лежащие под этим белым покрывалом. За что они боролись? За вымышленные идеалы, распетые бардами? За пленительную красоту женщины, как в легенде о Елене? За охватившую их храбрые сердца любовь? Может, им совсем не больно и не жалко своих жизней. Ведьмы видят только добро. Аурами во времени. Но не реальностью в жизни...
Видение. Оно переливается радугой. Привычной радугой. Магия.
Жаль, что протоптанной кем-то дорожкой нельзя пойти и в этом, реальном мире. Сорванные с корнем камыши, тропинка, выложенная галькой. Каждый верный шаг сопровождается её шуршанием - предвестник. Невозможно оступиться. Скучно и противно до коликов в животе.
Не завидуй им, детка. Человек - сам кузнец своего счастья. А так же дорогоукладчик. Гальки у тебя предостаточно...камыши на пути всё растут и растут, как сугробы. Возвышаясь до небес...грея местечко в раю. Да, в раю. Не думай о плохом.
Наконец перед глазами возвышается огромное здание. Доставший шарики мозга пейзаж, заевший, затёрший все страницы сюжетов детективных книг. Здесь было всякое. Даже Холмс позавидует.
Низкие облака будто кольцом охватили верхние этажи, всё же боясь прикоснуться к холодным стёклам вплотную. Может, у них есть на такую дерзость причина? Боязнь увидеть эти груды белоснежных бумаг, режущих пальцы. Десятки работников, ненавидящие этот суматошный расклад их жизни. Мечтающие об отпуске где-нибудь на Кипре, о море, о пляже и куче выпивки. Скорее, их пугают души умерших в тесных камерах. Многие расшиблись об цементные, серые стены. А особенно хорошие фантасты придумали небылицы, чтобы пугать новых работниц. Рейчел известны все легенды этого здания, до единой. Все подробности. Даже имена сих глупцов, группы крови...
Рейч казалось, что руки молодого человека сильно замёрзли. Не просто пройти час в таком состоянии - известно не понаслышке. И не только руки - он выглядел довольно странно. Словно этот мороз пробрался в его мозг, пытаясь заморозить. Но что-то усердно отогревало. Наверное горячая, алая кровь, выпрыгивающая из сердца и текущая в его венах. Точно. Вспомнила? Ты ещё не слышала стука его сердца...
Это заставило девушку идти чуть быстрее. Усталым он не выглядел. Крепкий орешек, однако.
Зайдя в здание, Рейчел почувствовала сотни иголок, легонько колющих по тонкой коже лица.
Тепло.
Мысленно поздоровавшись со всеми встречными коллегами, ведьма двинулась к двери своего кабинета. Простой как 2х2 - деревянная, потёртая, с табличкой рядом. На них чьё-то имя. Правильно. Твоё.
Ключ мягко вошёл в скважину. Тихий щелчок, удар рукой - знакомься. жертва. Это твоя первая камера пыток.
Пнув старый, разваливающийся стул к середине комнаты, Рейчел усадила туда парня. Грубо. Без всяческий объяснений. Пусть поймёт, куда он попал...
Резко развернувшись к молодому человеку лицом и облокотившись об край стола телом, Рей сдёрнула с себя пальто. Попадание прямо на вешалку. Виртуозно.
- Замёрз?

Отредактировано Rachel (2011-03-14 21:31:13)