Можно считать, что обмен любезностями прошел успешно. Боб сидел под боком, недоверчиво поглядывая на сокола и тихо скуля. Его нрав можно было приравнивать разве что к старческому маразму, так что не стоит удивляться резкой смене его приоритетов. Он может быть паинькой, когда ему хочется, и быть несносной тварью, когда ему это совершенно не выгодно. С мозгами дружил, только вот толку от этого было мало. Наверное, потому и увязался за мной – увидел свой шанс на новую жизнь за пределами наскучившей Изнанки. Связь между нами, как ни странно, крепла день ото дня и вскоре он начал вбирать в себя некоторые черты моего характера. Портить всё – одна из них. Сегодня же пёс постарался на славу. Грязь от его лап распространилась по доброй части обширных апартаментов. Но, наверное, еще больше ущерба принес конкретно я, в своей отчаянной попытке остановить обезумевшую псину, хотя, честно признаться, пытался быть максимально аккуратным и надеюсь, не затронул какую-то сакральную византийскую вазу или сервиз бабули, который дорог, как память.
Сокол, между тем, возмущенно вспорхнул к себе, на верхний уровень. Боб лениво и крайне осторожно пошевелился в моих руках, явно пытаясь улизнуть от ответственности. Я держал его крепко, если надавить еще сильнее, то его и впрямь расплющит. Пёс понимал, что дело пахнет жареным, и я не буду жаловать его только потому, что мы находимся в гостях. За каждую проказу он получал своё наказание. Правда, потом припоминал мне его и не раз выставлял дураком в светском обществе, но это дело десятое. Я не боялся оказаться посмешищем в глазах чужих людей, да и близких тоже. Выходить из непутёвых ситуаций – моё хобби. Боб это знал, равно как и то, что наказание последует сию минуту.
Дождаться, пока твои сожители разойдутся по своим делам, на всякий случай, чтобы не напрягать их лишней драматургией наших с псом отношений. Резко развернуться, взять того за шкирку и прижать к стене, ладонь опустить на горло, прощупывая уязвимые места, сильнее нажать мизинцем и большим пальцем, заставив того взвизгнуть от давления. У него жизненно-важные органы располагались несколько иначе, чем у обычной собаки – причуда создателей, которым понадобился смиренный прислужник. Там, в Изнанке, на нём всегда был ошейник, который в случае побега, мог преспокойно снести голову с плеч. Я же избавил его от этой ноши, чем и заслужил покорность миньона. Нельзя сказать, что Боб меня часто разочаровывал, но сейчас был один из тех случаев, который и он, и я запомним на всю жизнь. Это была даже не словесная порка, он всё видел в моих глазах, читал в сознании, и этого оказалось достаточным для того, чтобы сделать из него шелковую игрушку.
- Я всё понял, Фрэнк. – Прохрипел он. – Я всё понял.
Отпустить пса, но не позволить ему упасть. Я умею унижать, но недостаточно жесток для этого. К тому же, сейчас было совсем не до прилюдной трепки. Боб понял, что был не прав. Он сделает свои выводы, и больше не будет повторять подобных ошибок, разве что специально и только по согласованию со мной. Так у нас заведено. Мы оба неуютно себя чувствуем в монотонности серых будней, потому можем поочередно разбавлять её своими причудами. На этом и спелись.
- Он у меня говорящий. – На всякий случай, пояснил я, развернувшись к тебе и перехватывая псину под боком. Тот в свою очередь, лениво свесил лапы и кинул на тебя угрюмый взгляд:
- Мне жаль, если что. – Неохотно пробормотал он, и это были его самые сносные извинения. В остальных случаях он даже хвостом не вильнет, а будет дуться, как пузырь, где-нибудь в мягком углу дивана.
- Ты знаешь, что должен сделать. – Намекнул я псу и отпустил его на пол. Тот что-то пробурчал себе под нос и засеменил в сторону кладовки, некогда указанной твоей сожительницей. 
- Иди сюда. – Подтянул тебя к себе, положил одну руку на талию, другой перехватил твою ладонь, начиная свой непринужденный танец. - Я подобрал его в Изнанке. На самом деле – Боб славный малый, хоть и характер у него старого скряги. Он низший демон, по природе такой же, как и я. Во многом похож с Бонни. Любит читать нотации, смотреть мыльные оперы и устраивать вылазки в альтернативную реальность. Как-нибудь покажу, тебе должно понравиться.
Ладонью подняться чуть выше, методично поглаживая большим пальцем. Мне не трудно было танцевать с тобой. Даже когда не было музыки, я знал ритм и то, что ты под него подстроишься. Этот ритм отвечал за наши собственные воспоминания. О каждой встрече, взгляде, упреке или ссоре. Мне хотелось отвлечься от настоящего и пожить немного в прошлом, где есть ты, я, твоя старая квартира, клоун в разноцветном трико, перепуганные детишки, офис, моя новая личина, похищение и мирные переговоры в заброшенной части города. Мне хотелось станцевать с тобой танец о нас. Пускай сейчас это и было слегка неуместно.
- Я не знал, что ты живешь не одна. Тогда бы подготовил больше подарков. – Тихо поделился с тобой на ушко и остановился. Взглянул на тебя, ласково освобождая лицо от ниспадающих локонов. – Прекрасно выглядишь.

Отредактировано Frankie (2013-12-09 12:00:40)

- Не напоминай, - угрюмо пробормотал, едва ли не отмахнувшись от насущной проблемы своих взаимоотношений с Флёр. Всё было сложно, ты это знаешь. Ничего не изменилось с тех пор, как мы виделись в последний раз. Столько же ссор в месяц, равное количество выноса мозга и жарких споров с битьем мебели. Порой удивляюсь, как мы еще любим друг друга. Впрочем, со мной и так все ясно – я придурок, которых мир еще не видал, неисправный, добросовестный и отъявленный герой, буду спасать свою девочку до тех пор, пока самолично не сведу нас обоих в могилу, или она не сведет меня – одно из двух. Я влюблен, я помешан, я шокирован, в конце концов. Я, как первоклассник, нелеп и по-взрослому откровенен. Я жду отдачи, а получаю огромную сдачу пятицентовыми монетами, и каждая дробью пробивает сердце. Она будоражит мой разум, заставляет озираться в ожидании подвоха. Она движет мною. Эта девочка внутри Анны Гонзо. Она моя, ты знаешь. Каждая наша ссора заканчивается одним и тем же. Взглядом. Я бы хотел обнять её, поцеловать, утащить под одеяла, шепнуть ей на ушко приятные слова, - хотел бы сделать это и многое другое, но мы не такие. Нам достаточно одно взгляда, чтобы мы простили друг друга. Она улыбнется мне глазами, назовет дураком, а я усмехнусь в ответ. Приглашу её в ресторан тайской еды, что на нижнем этаже нашего дома. Она фыркнет, но согласится. Мы поужинаем, как обычная пара со своими очевидными изъянами. Будем говорить, шутить, смеяться. А потом я всё испорчу и под злачные проклятия Флёр мы нарвемся на добрую кучу неприятностей. Нам придется быть крайне расторопными, чтобы не схлопотать пулю промеж глаз или наручники – на запястья. Но, разве я когда-то давал шанс в себе усомниться?
- И в этом весь заботливый Фрэнк. Да по тебе сцена плачет! – Боб явно недоумевал от недостатка внимания, но был всё ещё занят уборкой территории, что должно было благополучно сказаться на его чувстве прекрасного. Во всяком случае, я надеялся на то, что он начнет ценить чужой уют в той же степени, как и свой.
- Виски, пожалуй.
Только и успел ответить, прежде чем ты увлекла меня к столу, где я в неловкой позе предстал перед достопочтенной публикой. С соколом уже имел личную аудиенцию, но было очевидно, что он не питает ко мне никакой симпатии, равно как и к моему миньону, который с недопустимой дерзостью нарушил привычный ход вещей. Но тот уже поплатился за свой проступок, вручную орудуя шваброй и вытирая грязь с паркета. Такое зрелище можно смело снимать на видео и выкладывать в эти ваши ютьюбы, наберет больше просмотров, чем кот-супергерой и прочие мяукающие создания со своими милыми мордами, давящими на жалость. Было вполне справедливо, что я возлагал на своего питомца большие надежды. Хоть где-то принесет пользу.
- Всем привет, меня зовут Фрэнк и я перевертыш. – Сорвалось с языка как-то невпопад. Для полноты эффекта махнул рукой, неловко улыбнулся и застыл, как истукан. Что поделать, всегда робел перед семьей друзей, это тоже самое, что и знакомиться с отцом своей девушки. Чувство ответственности просто зашкаливает. – Я хотел сказать, что обычный парень, у которого есть свои тараканы в голове, ну вы поняли.
Попытка выкрутиться оказалась безуспешной. Я был готов поклясться, что у сокола нервно дёрнулся глаз, а клюв заскрежетал от недовольства. С девчонкой было проще – она просто изогнула бровь, своей чрезвычайно выразительной мимикой показывая, насколько я остолоп в их глазах.
С застывшей идиотской улыбкой повернуться к тебе и едва шевелить губами, полюбопытствовав:
- Надеюсь, твои друзья не расисты.
Хотя после событий Катастрофы я был бы не удивлен подобной встрече. Тысячи прожорливых тварей – это вам не кучка малолетних преступников. Нельзя сказать, что Город отделался малой кровью, но все мои друзья были в целости и сохранности. Твои, судя по всему, тоже – иначе ты бы мне рассказала, так ведь?
Впрочем, твой выразительный взгляд давал понять, что я явно преувеличиваю, и не стоит так напрягаться.
- Что у нас на ужин? – бодренько поинтересовался я, обращаясь к явному претенденту на роль повара. Девчонка чем-то смахивала на тебя. Казалось, что вы едва ли не сестры, но тут наверняка была какая-то изюминка. Свои похотливые мыслишки я забросил куда подальше, хотя был не прочь разобрать вариант того, что ты экспериментируешь в своих сексуальных предпочтениях. Мало ли что произошло за месяцы нашего радиомолчания.
- Бобу много не накладывай. Он не такой голодный, каким кажется.
- Вообще-то у меня посттравматический стресс, а на его фоне я ем больше, чем полагается, так что… -Просеменил недомерок в кухню, деловито покачивая задом.
- Четверть порции – в самый раз. – Заверил я, пнув хитрожопого пса в бок. Тот недовольно буркнул в мою сторону «хам», и залез на стул, усевшись там поудобней. Я, в свою очередь, спихнул его обратно на пол и своим взглядом дал понять, чтобы вёл он себя не страннее обычного пса, а значит, жрал со своей миски и не вякал чего лишнего. 
- Не балуй его, ладно? - завершил я свои препирательства, усевшись поудобней, и возложил на хрупкие плечи девочки всё бремя выбора. Боб тем временем скорчил самую милую морду из всех, что была в его арсенале, как бы намекая на то, что он очень даже славный пёс.

Все происходило обыденно и немного суетливо. Незамысловатая болтовня, немного пререканий и безобидных угроз. Стол, накрытый светлой скатертью. Серебряные приборы, правильная сервировка. Освещение не слишком яркое, даже приглушенное. За окном стужа, морозный ветер бьет в окна, безуспешно пытаясь напомнить о приближении Рождества. Снежинки цепляются за стекло, скатываются и застывают ледяной кляксой. Боб под боком. Хрипит от радости, уплетая добротную порцию еды, едва она коснулась миски. Тарелки на стол. Красиво оформленные блюда, можно даже сказать художественно, со вкусом и от души. Стакан виски греет ладонь. Легкий ветерок от взмаха крыльев, где-то сверху, скрежет клюва, от сокола разит дружелюбием. Ты сидела рядом, удобно. Можно достать до тебя при любой необходимости, мимолетным движением, как будто случайно коснуться пальцами твоего запястья, просто потянувшись за бутылкой виски или еще какой ерундой, типа салфетки, зубочистки, куском хлеба, добавки к порции. Ты не отдернешь ладонь, никогда. Может быть даже улыбнешься, но останешься сидеть, как сидела. Не потянешься вперед, не положишь свою ладонь сверху моей. Не заглянешь в глаза и не скажешь, что рада видеть меня. Мы не в тех отношениях, чтобы вести себя так раскованно. Зато нам дозволенно кое-что другое. Что-то за передами понимания твоих сожителей. Танцы, пляски до упадка сил, крах казенного имущества, авантюры среди бело дня, глупые затеи, угон тачек, поджог, погони, раздолбайство. Мы можем пойти против закона, уже не раз ходили, и мне казалось, что тебе нравилось. Мы можем ворваться в банк с масками монашек, можем тряхнуть стариной и заново ограбить МакДак. Можем делать все, что угодно, оставаясь при этом безнаказанными. Ведь у меня есть одна крутая причуда – мне всегда все сходит с рук. Такой я засранец, таким мать родила. Что же касается тебя… всё сложно. Всё как у обычных людей. Ты так хочешь и прилагаешь все усилия достичь в этой жизни стабильности. Оно и понятно, ты – человек, со своими потребностями и мечтами. Человек, у которого всего несколько десятилетий на то, чтобы прожить достойную жизнь, чтобы что-то сделать, оставить после себя след в истории, что-то изменить, кого-то направить на путь истинный, кому-то дать пинок под зад, кого-то нагнуть, а еще кому-то помочь подняться по карьерной лестнице. Твоя жизнь не лишена смысла. У тебя есть всё, чтобы считать себя состоятельной. У тебя семья, друзья, карьера. Ты только переступила свои двадцать, а уже имеешь то, на что у многих других уходит целая жизнь. Они проводят её в беспощадной борьбе, сражаются за славу и признание. Ты же получила всё на скорую руку, но заслужено. Без сомнений. В твоей работоспособности я не сомневался. Равно как и в том, что ты всего добилась по чесноку. Не знаю, приходилось ли тебе переступать через моральные принципы, идти по головам конкурентов и быть заядлой карьеристкой, не знаю и вряд ли когда-то узнаю. Не те вопросы, которые хочется задавать тебе. Это твоя жизнь, твои правила, твоя душа. Ты не любишь нравоучений, я помню. Моя забота иногда очень смахивает на назойливые наставления, я не всегда слежу за языком, поэтому между нами возможны разногласия. Но, в любом случае, я был уверен, что какой путь ты бы не выбрала, я его поддержу. Так поступают друзья. Бурчат, крутят носом, но принимают такой, какой ты есть. Со всеми достоинствами и изъянами. Пока что я считал тебя красивым человеком с красивой душой. Ты мне нравилась. Я тянулся к тебе, не всегда того замечая. Рядом с тобой, мне казалось, я найду что-то с родни покоя. Тому, что больше нигде не смогу ощутить. Это как перезагрузка от реальности. Я нуждаюсь в ней. Больше, чем один раз в год. Но не всегда удается признаться себе в этом. Да и жизнь моя, ты знаешь, бывает слишком быстрой, даже для меня самого. Поэтому я здесь, в твоей квартире, на этой кухне, окруженный славными ребятами и рядом с тобой. Поэтому я тянусь за бутылкой виски, случайно задевая твою ладонь, разливаю по опустевшим бокалам и ставлю её рядом с собой. Я всё же джентльмен, не забывай из какого я века. Я привык ухаживать. Мне это приятно. Я такой.
- Это долгая история. – Усмехнуться, пожевывая пищу.
В самом деле, я мог рассказать её за один присест, в двух словах, коротко и ясно. Что тут скрывать: по дурости влез в твой гардероб, примерял лиф, оторопел от твоего эффектного появления после душа, а дальше нехитрые пробежки по крышам. Умолчать про поцелуи. Это личное, я даже Флёр о них не рассказывал, хотя уверен, что Бонни и так сдала меня с потрохами. Впрочем, их было не так уж и много, этих поцелуев. И думается мне, они для тебя имели не большее значение, чем вся наша сумбурная встреча. Поцелуи и поцелуи, что с них взять. Так мне хотелось думать. Не придавать им большого значения, стараться не задумываться о том, что могло бы быть, не будь я таким дураком пару лет назад. Такие мысли не приносят морального удовольствия, даже душевного. Это просто мысли, просто констатация факта – было. Я не жалею, что пошел наперекор желаниям Бониты. Ни капли не жалею, что захотел поцеловать тебя и даже более того. Мне даже не стыдно, что с этого началась наша дружба. И я всё ещё наивно полагаю, что мы приходимся друзьями друг другу. Такими не до конца простыми, со своей смешной историей, с пикантными подробностями только для нас двоих. Мне так удобно. Тебе, пожалуй, тоже.
- Бесподобная утка. – Справедливо воспел кулинарные способности девчонки. – Поделись-ка секретом, мясо ты на медленном огне тушила, так? Где-то около получаса? Потому что я как-то раз решился на такой подвиг, но моя утка сбежала. Причем в прямом смысле этого слова. Боб постарался. У него, знаете ли, есть своя особенность – он портит всё, к чему прикасается, и часто пудрит мозги безобидными иллюзиями. Не удивительно, что он мой миньон, верно? – Кинуть взгляд на тебя, усмехнувшись. Сколько раз я портил наши встречи, сможешь сосчитать? Мне кажется, всякую из тех, что приходилась на наши судьбы. Их было не так много, но ошибок я допускал с лихвой. Впрочем, не могу сказать, что корю себя за это. Было, во всяком случае, весело. Хотя мне до сих пор не ясна твоя реакция, когда я бросил тебя в океан. Девушки должны любить такие шалости, так учат романтические комедии и легендарные баллады. У меня было мало опыта общения, в особенности такого дружелюбного и сердечного, как у нас с тобой. Видать, ты не такая, как все. Не это тебе нужно. В мыслях спрашивается: что тогда?
- Хватит юлить, Фрэнк! Рассказывай, как было. – Пёс бесцеремонно ввязался в разговор, запрыгнув на стул и наглой мордой уткнувшись в край стола, огромными глазищами сопровождая всякие манипуляции с едой. Что сказать, упорства ему было не занимать. Я решил спихнуть его обратно на пол, но по выражению лица девочки понял, что пёс такой же гость, как и я, да и поплатился он уже за свою бестактность. Хотя, лично мне казалось, что её просто забавляла эта говорящая псина, не каждый день увидишь такое существо, родом из Изнанки. Меня, собственно, тоже не всякий день увидишь, но мопс пользовался всеобщим спросом по определению. Даже ты на него глядела порой чересчур мило. Так смотрят на котят, которые пытаются запрыгнуть в коробку, что в два раза меньше пушистого тельца. Или котят, которые просят их погладить, неловко тиская свою хозяйку по руке. В общем, на котят так смотрят. А Боб был псом, причем достаточно дерзким, но сейчас вел себя куда любезней прежнего.
- А, ну тебя! Я сам расскажу! – Махнул лапой пёс, после чего каким-то волшебным образом над нашими головами раскрылось живописное облако. Так художники изображают мысли главных героев в комиксах, иногда этот трюк используется в мультфильмах. Боб же не преминул возможностью продемонстрировать свою сообразительность в вопросе повествования. Облако брало свое начало аккурат из его наглой морды, с которой он уставился на меня, едва ли не хрюкая от самолюбования, мол, гляди какой я находчивый! Останавливать его и прерывать это комедийное представление я не решился. Просто потому, что самому было любопытно, как он обрисует нашу с тобой первую встречу. Да и сожителям твоим будет куда интересней пронаблюдать все, от начала до конца моего эпик-фейла, чтобы вконец убедиться, что ты связалась с конченным укурышем, а вовсе не интеллигентным парнем, коим я пытался представиться в начале нашего застолья. Бороться и оправдывать свою репутацию я не собирался. Я такой, какой есть. Ты любишь меня таким. Как отреагируют твои друзья – вопрос десятой важности.
- Дело было вечером. 
Так начинается большинство его историй. Я продолжал жевать, поощряя своим молчанием питомца.
- Идет такой Фрэнк, вот этот самый тип! – тычет вилкой в облако, где образовался живописный пейзаж трехлетней давности. Токио, жилой квартал, знойный летний день. Я, в точности я, одетый в ту же майку и джинсы, такой же лохматый и плюгавый. Неряха, в общем. – Идет такой, гуляет, и думает, что бы такого каверзного сделать. Как бы насолить кому, над кем бы надругаться. Он вообще хам, это тип!
Ну, разумеется, я хам. Что тут спорить.
Молчу, жую, киваю. И только вилкой кручу, поторапливая. Мол, ближе к делу.
- Так вот, идет такой, идет. Долго гуляет. До той степени, что уже вечереет. Вдруг видит – дом!
Поразительно! Дом, вы слышали? Это ж надо, дом в жилом квартале встретить.
- И знает уже, состроил в своей голове коварный план. Идет на преступление.
Краски сгущаются. Облако мрачнеет, картинка дребезжит, становится черно-белой. Воспоминания в стиле нуар, это уже интересно.
- Под кровом темноты, злодей крадется на второй этаж…
Брехня всё это. Но я молчу. Пускай будет темнота. Пускай остается злодей. И эта странная ухмылка на моем лице, напоминающая злокачественного маньяка из Уолт-Стрит.  Боб, похоже, пересмотрел «Город грехов». Опять.
- Спальня. Приглушенное освещение. Чуть дальше плещется вода. Приоткрытая дверь ванны, ускользающий пар. Вор, застывший у самой двери. Взглядом скользит внутрь…
Толкнуть стул. Легонько, иначе раздавлю в щепки. Тот покачнулся, пёс едва удержался на лапах, упал на жопу и поперхнулся на полуслове. Смекнул, что выбрал слегка не то направление повествования.
- Этот парень извращенец, но не в той мере, не подумайте. Он возвращается в спальню и оглядывается на наличие примечательных вещей. Открывает шкаф, изучает одну полку за второй. И вдруг…
А дальше немая сцена в несколько дублей. Обнаружил лиф, почему-то красный. Покрутил в руках и одел на себя. Даже сзади застегнул, хотя в действительности у меня так и не вышел этот хитрый маневр. Вдруг появляешься ты, почти обнаженная, только обвернутая в полотенце. Смотришь на меня. Я на тебя. И разбегаемся – кто на крышу, кто за одеждой.
- Так всё и было! – как будто закончил он свое повествование, ухватив со стола утиную ножку и развалившись на стуле, довольно пожевывая мясо.
- Если судить строго, то да. Так всё и было.
Усмехнуться тебе, мол, не говори им про Бонни, не надо. И без того ясно, что я делю свое сознание с кем-то другим, а быть может и с целой оравой чокнутых демонов. Перевертыши никогда не отличались адекватностью, их всегда влекло на авантюры, этим они горазды. В том, что я спёр твой лиф была не только её вина, но и моё любопытство. Оба хороши. Она ухватилась за момент, я подчинился.  И по наклонной. Впритык. До трех поцелуев.
- Хэй-хэй! Я еще не все рассказал! – ехидно бормочет псина. – Дальше еще интересней.
- А погода сегодня достаточно лётная, не считаешь?
- Это же та самая девчонка, да? С ней ты зажимался на кры..!..ше! Аргх…
Схватить его, скрутить и пасть прикрыть, чтобы не сказал чего лишнего. Спросить позволения отлучиться, в большей степени у твоих друзей. В две секунды оказаться у балкона, открыть его, выйти наружу. Сказать Бобу пару ласковых. Благо, дверь была достаточно плотной и звукоизолирующей, так что никто не должен был услышать наши распри. Пообещать ему, что в долгу за испорченный вечер воспоминаний я не останусь. И пинком отправить восвояси. Тот взвизгнул, падая с высоты небоскреба, но уже в следующий миг отрастил себе крылья, на скорую руку переквалифицировавшись из говорящего мопса в говорящую сову. Постоять так с минуту, наблюдая за успехами своего питомца. Тот был достаточно виртуозной птицей и любил это дело – летать, равно как и я. В целом, мы были с ним схожи во многих вещах. Но всё усложнялось тем, что он был по уши влюблен в Бонни, а значит, питал к тебе не совсем радушные чувства. Будь она здесь, я бы не смог с тобой нормально пообщаться. Но она была рядом с Флёр. Она обменяла свое ехидство и жажду потех на присутствие рядом с Флёр. Это не значит, что она переросла свой юношеский максимализм, нет. Это значит, что она разделяет мои чувства. А порой я боялся, что они у неё больше, чем у меня. Боялся, что Флёр предпочтет её вместо меня. Ведь у меня слишком много изъянов. Я грешен. Я помешан. И я ничто.
- Прости. – Я знаю, что ты рядом, но не оборачиваюсь. Извини за шаблонную сцену из кинематографа шестидесятых. Мысли зашкаливают. Тяжело быть живым, когда внутри ничего нет. Даже сердце, и то не бьется. – Он полетает и вернется. Ему не стоило говорить об этом.

Отредактировано Frankie (2014-06-07 23:45:30)

Есть такая дрянь – любовью кличут. Она разъедает мозг. Вгрызается в печень и переворачивает наше сознание. Она теряет рассудок, и мы сходим с ума вместе с ней. Она руководит нами, дёргает руками и ногами, заставляет двигаться подобно чокнутому арлекину, делать безумные вещи, прыгать с высоты дубайского небоскреба, позабыв пристигнуть ремни парашюта. Она закрывает глаза там, где они должны быть широко раскрыты. Делает нас слепыми и свято уверенными в том, что чтобы ни происходило, это явно к лучшему. И всякие ошибки можно будет замять своим до нелепого простым «прости». Вот такая эта любовь. Она живет внутри. Глубоко, настолько близко к сердцу, что если и вырывать, то с этим кровоточащим органом. Она любит шептать на ухо. Любит обвиваться вокруг шеи, наподобие удавки. Любит ласкать сладкими речами. Гладить по голове и целовать в висок. Она как пуля, выпущенная из револьвера Colt Anaconda, только с разрывными снарядами. От каждой её улыбки сводит судорога. От каждого взмаха ресниц взрывается пуля у виска. Она чудовищно прекрасна, эта любовь. И вместе с тем откровенно опасна. Она кокетка и сварливая дрянь. Она Коко Шанель среди смрадного общества. Она глоток бурбона после рабочих будней. Белокурая красавица конца шестидесятых. Родинка возле пухлых губ. Она – томительный взгляд и пышные ресницы. Она – это все, в чем можно нуждаться. Смысл жизни на кончике ножа. Она – это доза легализированной марихуаны. Ты можешь пичкать себя этой дрянью сколько хочешь, можешь забываться в наркотических приходах, блевать себе под ноги и снова бежать за дозой, а закон ничего не скажет. Закон учтиво поднимет выпавший пакет с травой и любезно поинтересуется твоим здоровьем. Закон тоже сидит на этой дряни. Мэр, шериф и даже Папа Римский, все они продали души за глоток женской любви. Никто не безгрешен. Любовь подмяла под собой каждого, а меня в первую очередь. Она разорвала мне мозги, выпотрошила и напичкала ватными тампонами. Я стал игрушкой, дрянной неваляшкой в её ловких пальчиках. Я арлекин. Чертов идиот. Она победила. И всё потому, что даже сейчас, находясь за сотни километров от нее, я всё равно думаю о ней. И это сводит меня с ума. Это гложет. Убивает. Делает меня слабым. Ты никогда не спрашивала, каково это – любить? И я никогда не отвечал тебе: «дерьмово». Любовь – сложная штука, переменчивая и чертовски неуравновешенная. Она конченная идиотка – эта любовь. Но эту дурь стоит курнуть, хотя бы один раз в жизни. Проблема в том, что попробовав её однажды, тебя затянет в водоворот из страстей и полночных судорог. Я знаю, о чём говорю. Мне семьсот с лишним лет, а она сумела побороть меня одним своим взмахом ресниц и копной рыжих волос. Будь я проклят, если скажу, что не люблю Флёр. Она всё, что осталось у меня от прежней жизни. Она – мой багаж. Единственное сокровище, которое у меня есть. Моя жизнь. Всё заключено в ней – в этой смертной девчонке.
К сожалению, не могу сказать тоже самое про тебя. Не потому что ты для меня ничего не значишь. Ничего подобного. Иногда я могу показаться треклятым придурком, который не ценит твоего личного пространства, вламывается в твою жизнь, переворачивает все верх дном, ставя под угрозу твою карьеру и все труды, которые ты с таким упорством вкладывала в развитие своего бизнеса и беззаботной жизни. Но я отнюдь не такой, каким кажусь твоим друзьям. Я предан. Тебе я тоже предан. Беспричинно, просто предан. Мы называем друг друга друзьями, хотя это вряд ли наиболее подходящее слово для наших отношений. Скорее шаблон, так проще объяснять: и людям, и себе в частности. Для друзей мы слишком замкнуты в своих головах, а последний наш откровенный разговор вылился в откровенную близость. Если ты спросишь меня, что я чувствую к тебе, я бы ответил: «смятение». Мне кажется, что тогда, на крыше пятиэтажки, мы чуть не совершили бестолковую глупость. Кажется, что ты не просто так зудишь у меня в груди, вынуждая на спонтанные встречи. Это ведь не просто от балды я бежал, что бы удивить тебя сюрпризом. Не просто так пытался разорвать связь, а потом украл с целью извиниться. И сейчас я здесь не просто так. Хотя причина ясна, как день.
Знаешь, иногда мне кажется, что я чересчур много думаю. Особенно в последнее время, когда внутри никого нет и не с кем поругаться на отстраненные и ставшие такими обыденными темы. Похоже, я всё-таки старею. Становлюсь таким же сварливым и зудящим старым пнем, каким представлял себя лет так через тысячу.
И все же, странно, что я именно здесь сейчас. Тогда как имел сотню мест на примете, куда мог податься в предновогоднюю ночь. Меня мало кто смог бы приютить по своей воле, но я ведь такой незаурядный парень, довольствуюсь малым.  А ты…
- Я тоже соскучился.
Отвлечься от собственных мыслей, положив ладонь сверху на твою, слегка сжав её. Так люди показывают благодарность за проявленное внимание, а я слишком давно перенял их привычки, начав считать их своими собственными. Слово «человечность» было для меня синонимом «благодетели», что для демона служило достаточно неадекватной оценкой.
- Хочу знать, что у тебя на уме.
Развернуться и опереться копчиком об балкон. Тебя подтянуть к себе, аккуратно взяв лицо в ладони и убирая непослушные пряди назад. Мужчины любят так смотреть на женщин, хоть и мало кто признается. Им нравится запоминать каждую эмоцию, мелькающую на лице: от смущения до красоты. Я же делал это, потому что у меня были развязаны руки. Мне было так комфортно: находится с тобой на грани дозволенного и при этом считать это более чем естественным.
- Что ты скрываешь от меня, Астрид Кэйнер?
Погладить висок, заглянув в глубину твоих глаз. Чуть наклониться, чтобы шутливо произнести:
- Что, неужели нет ничего такого, чем ты бы хотела поделиться со старым другом?
Мне кажется, у каждого из нас есть то, о чем он никогда не говорил вслух, но всякий раз пытался произнести при встрече. Кажется, что мы с тобой как раз те друзья, которые могут делиться секретами, чтобы потом скрывать их от других за семью замками. В конечном счете, мы были едва ли не семьей друг для друга. Немного чокнутой и неуравновешенной, но достаточно крепкой, чтобы называться семьей.
- Тебя ведь никто не обижает? – Подёргать за щёчку, как будто бы тебе семь лет отроду. Усмехнуться и серьезно добавить: - Я ведь и убить за тебя могу.