31 октября. 2013 год.
• ночь: дождь усилился. Ветер не утих. Ближе к середине ночи началась гроза с громом и молниями.
Температура воздуха: + 7
Квест "Хэллоуин"
---> Дом

Это был праздник, лишенный всякого смысла. Они наряжались в глупые костюмы, имитируя мёртвую плоть и рассеченные гортани. Их глаза украшали чёрные линзы, а кожа была покрашена в мертвецки-бледный оттенок. Каждый старался выделиться среди толпы, привлечь внимание юрких папарацци, чтобы на следующее утро прочитать в желтой прессе о своих хмельных похождениях, о разврате, пьянстве и «веселье».
Эти люди, - жужжащий назойливый рой падших тварей, - ничего не знали о празднике, позаимствованном из зарубежных традиций. Они всего лишь стремились влиться в струю народных гуляний, развеяться и отдохнуть от мирских забот. Меряя костюмы своих любимых героев из пьес, кино или даже мультфильмов, они старались быть уникальными. Вероятно, это был тот самый единственный шанс в их краткосрочной жизни, когда они смогут стать не такими как все. Но за многослойным гримом, за масками и линзами оставался всё тот же рассудок, те же мысли и тот же человек. Желание уйти от реальности было обречено на провал с самого начала этой глупой затеи. Люди не менялись, они оставались прежними.
- Зачем тебе маска, Робин? – эхом слышался в сознании грубый мужской баритон Джимми Гарсиа.
Она не знала зачем, но у нее уже был готов прозаичный ответ «чтобы слиться с толпой». Так она и пробормотала на вопрос своего наставника, когда они покидали лачугу, надежно скрытую в канализационных стоках. Еще несколько кварталов они прошагали в молчании, но и без того привлекали к себе куда больше внимания, чем пестрые наряды окружающих. Яркий контраст пары свел на нет всё желание стать невидимкой в гуще толпы. Впрочем, у каждого были свои планы на этот вечер и уже на следующем повороте в мерзкий Киояма, Линкольн остановился и тихо окликнул Робин.
- Если станет скучно, ты знаешь, где меня найти. – Он кивнул носом во тьму влажного переулка и усмехнулся, уже зная наверняка реакцию девчонки на это заявление.
- Последнее место, куда я пойду, это стрип-клуб, Джимми. Ты знаешь моё отношение к нему. – Недовольно буркнула Робин, поежившись.
- Думаю, первопричина куда глубже.
- Иди к дьяволу, Линкольн.
- Как раз туда и собираюсь. – Улыбнулся он и, уже развернувшись, махнул на прощанье рукой. – Я передам от тебя привет Менше, если встречу.
Роберта не ответила, а лишь уткнулась носом в тёплый вязаный шарф, выглядывающий из-под горла куртки, и накинула на голову капюшон, кидающий мягкую тень на её лицо, сокрытое за маской гейши.
«Зачем тебе маска, Робин?» - вновь прозвучал в сознании вопрос Джимми. И она снова не нашлась, что ответить. Возможно, лишь потому, что не желала открывать правды, даже перед самой собой.
Комплексы. В этой невысокой сгорбленной девочке было слишком много комплексов, которыми она начала страдать еще с самого детства. Ей хотелось быть такой как все, жить в теплой квартире, нежиться в объятиях любящих людей, и пить горячий шоколад, приготовленный заботливой матерью, а судьба уткнула её носом в грязь, заставляя искать себе пропитание в мусорных баках, а ночлег в сточных канавах. Девочка не знала, что такое счастье, о котором говорят в рекламах по ТВ. Она не знала что такое любовь, которая не раз экранизировалась известными зарубежными режиссерами. Она не знала ровным счетом ничего и была вынуждена учиться жизни у города. Но как бы чёрная крыса не спешила жить, она так и не успела постичь тайны женского очарования.
Гейша. Это не шлюха, не стриптизерша в ночном клубе и даже не элитная проститутка. Это женщина искусства. Женщина, умеющая покорять с первого взгляда. Завораживающая сладким пением и живописным танцем. Она соединяла в себе всё, о чем только могла мечтать Роберта Оуэн. Вероятно, именно поэтому она выбрала себе эту маску, хотя внутри оставалась той же крохотной чёрной крысой, с невероятной лёгкостью освобождающей от лишнего груза хмельных участников народного гуляния. Она не охотилась за деньгами, а лишь тренировала свои заточенные до остроты бритвы навыки. Это можно было назвать игрой, будь Робин более саркастична.
Толпа гудела и хохотала. Яркие вспышки фотоаппаратов, мелькающих то тут, то там, ослепляли. Люди праздновали то, что были живы, они ликовали и бесновались даже на территории храма, некогда ставшим религиозным центром Города Легенд. Роберта пришла сюда по наитию, даже не подозревая, что здесь её будет ожидать нечто большее, чем вечерняя прогулка. Но когда ладонь метнулась к черному фраку статного мужчины, её судьба была предрешена.
Шах и мат, крошка.

Она могла протестовать. Могла кричать и рваться прочь. В конце концов, она могла ударить его в пах и скрыться в гуще праздной толпы, стараясь не думать о своем разоблачении, как о поражении. Но Роберта Оуэн была не из тех, кто бежит от проблем, поджав хвост к голому заду. Нет, она никогда не рвалась на рожон и не была активистом. Её место было в тени, густой и мягкой пеленой обволакивающей тело. И даже выходя на свет, она чувствовала присутствие рядом своей вечной спутницы, которая скользила то впереди, обгоняя, то сзади, догоняя сгорбленную фигурку чёрной крысы торопливыми шагами. И сейчас, когда запястье перехватили сухие ладони пожилого мужчины, она не испугалась, потому что тень от капюшона ласково падала на её лицо, сравни любящим прикосновениям матери, успокаивающим своё дитя. Она знала, что всегда сможет уйти в более безопасный мир – серый и безымянный, теневой.
Маска не выдавала её эмоций, но по глазам можно было прочесть смятение. Не каждый в городе способен учуять её раньше, чем пальцы достигнут кармана, а в последний раз такое произошло около двух лет назад и в тот раз она пошла на поводу у безрассудного азарта, решившись заглянуть в пиджак мужчины, от которого веяло смертью. Сейчас же Робин неосознанно напряглась от одной мысли, что судьба вновь переплела абсурд и опасность в клубок из нитей жизни двух людей. Ярко-желтые глаза встревожено распахнулись, но стоило мужчине заговорить, как она смиренно пошла следом, даже не стараясь сопротивляться. Этой ночью она пообещала Джимми быть осторожней, чем когда либо, и сейчас что-то внутри подсказывало, что следует сохранять спокойствие и не привлекать к себе лишнего внимания, ведь она и так его уже заполучила, покусившись на мелочь в кармане старомодного фрака.
Находиться рядом с мужчиной было неуютно в том лишь плане, что Робин не переносила прикосновения незнакомцев, равно как и пронзительные взгляды. Потому черная крыса шла тихо, опустив глаза на мокрый асфальт, где в зеркале луж отражались яркие блики фонарей и разукрашенные лица проходящих мимо людей. Они смеялись, праздновали и веселились. Цепляя на себя пестрые ярлыки, они были никем. Жертвами полоумного бога – праздника, сводящего с ума своими дозволенностями. Их было слишком много, этих мерзких личностей. Все они говорили, хохотали и плевались напитками. Несколько раз её задели плечом, что заставило Роберту на краткие доли мгновений прижаться к мужчине, минуя участок из наибольшего количества людей. Она старалась не смотреть в их лица, но они все равно застыли перед глазами, а затем начали расплываться хохочущим пятном, словно бы кто-то прожигал фотографию с движущейся картинкой. Ладонь неосознанно сжала рукав черного фрака, а глаза закрылись. В ушах зазвенели тысяча голосов: детей, женщин и стариков. Они смеялись, жаловались и скрежетали. Они хотели лишь одного – быть услышанными, и Робин услышала их.
Звон раздался слишком внезапно, словно бы колокола находились на расстоянии пяти метров. Желтые глаза резко распахнулись, а ладонь выпустила из своих цепких пальцев рукав фрака. Мужчина отстранился от нее, и лишь теперь она узнала его – своего вечного спутника, отчаянно желавшего избавиться от её навязчивого общества. 
- Эд…
Она всегда называла его «Эд». Возможно, потому что не нравилось его полное имя и приходилось сокращать всего лишь до двух букв, не режущих слух. Осанка её тем временем распрямилась, а в ярко-желтых глазах блеснуло тем, что при жизни Роберты Оуэн редко когда случалось – азарт. Наглый и своенравный, плюющий на правила и традиции. Эта женщина, стоящая перед ним, знала, как добиться своего. Без сомнений, от нее исходил опьяняющий шарм, даже когда тело покрывали серые лохмотья. Она умела меняться, умела угождать, и если вы посчитали её распутницей, то глубоко ошибаетесь. Речь не идет о сексуальных стремлениях. Эта женщина всегда была разной и носила разные имена. Она говорила на разных языках и даже смеялась разным смехом. Она существовала лишь для него одного. Эта женщина была его шизофренией.
- Я нравлюсь тебе, Эд? – смешливо спрашивает она, выглядывая из-под прорезей маски. – Скажи, почему ты стараешься избавиться от меня, когда я тебе так нужна?
Её имя Луиза, хотя она любила, когда уста мужчины произносили ласковое «Луи». Она любила сигареты и коньяк, розы и Шанель №5. Она предпочитала шик и лоск, оперу и балет, Гуччи и банкеты. Она умела нравиться мужчинам и даже женщинам. Вероятно, что она могла бы быть отличной любовницей, если бы её избранник сам того пожелал.
- Тебе весело, Эд? – спрашивает она, улыбаясь. – Посмотри, среди всего этого балагана, ты самый нормальный. Не этого ли ты желал? – оглядываясь, произнесла она. – Мир сошел с ума, Эд. И только мы сохранили рассудок.

Она всегда считала себя живым человеком, а не плодом воображения мужчины, но никогда не обращала внимания на других людей – слишком серых и безликих, чтобы завоевать внимание Луизы. Она была наделена утонченной изысканностью, а её тело напоминало арфу, где каждое движение кистей, поворот головы или взмах ресниц был сродни лёгкой мелодии, затрагивающей струны души созерцателя. Не восхищаться ею было невозможно. Пусть даже она невысока ростом и на лице её рассыпалась горстка веснушек, придающих Луизе лишь каплю детской невинности, она была прекрасна. И если у всех смертных женщин шарм исходил от яркой внешности и дозы макияжа, то у неё он лился из души.
- Я спасла тебя. – Тихо, очень тихо отвечает она, мягко улыбнувшись и подставляя под ладонь мужчины свою щеку. Ей всегда было приятно чувствовать на себе его внимание, особенно когда оно было не лишено нежности.
Луиза не была уверенна, были ли это пальцы мужчины, развязавшие хрупкий узел ленты, но разукрашенная маска гейши слетела с её лица, подобно шелковой повязке, а затем разбилась оземь, расколовшись на десятки осколков. Она не дрогнула, продолжая неотрывно смотреть в глаза мужчины, и лишь на устах её отразилась лёгкая улыбка, слишком нежная, чтобы быть подаренной кому-либо другому. Только ему. Своему Эду.
Их совместная жизнь была слишком коротка, по сравнению с любой супружеской парой, но казалось, что они прожили вместе всю вечность. Их мысли, не разделенные гранью, их чувства, сплетенные в единый клубок. Порывы отчаяния, злости и страсти. Они разделяли друг с другом всё - каждый миллиметр чувств и недосказанных мыслей. Но Луизе было этого мало, она хотела быть его женщиной, а не эхом в сознании. И тогда она заговорила с ним. 
- Здесь опасно. – Едва слышно произнесли её губы.
Она редко показывала свою тревогу, но сейчас ей действительно стало страшно за жизнь мужчины. Людское столпотворение превратилось в нечто иное, потерявшее всякий смысл кощунственное явление. Этот хаос подминал под собой каждого, кто был одет в пёстрый наряд, и лишь они вдвоем остались прежними, словно две светлые души, заблудшие в недрах Тартара.
- Скажи мне, Луи.
- Да? – Охотно откликнулась она, расслабившись под тенью обнаженных ветвей сада. Почему-то здесь ей было комфортно, так словно бы она чувствовала рядом присутствие чего-то родного, сравни домашнего уюта. И лишь прикосновение мужчины сумело вывести её из секундного сладкого оцепенения.
Сделав шаг вперед, она сократила расстояние между ними, и легла ладонью на грудь мужчины, обтянутую черным фраком. Еще мгновение она молчала и лишь потом произнесла:
- Потому что я была нужна тебе. А ты мне.
Он знает, что Луиза никогда не врала. На какие бы шалости и авантюры она не шла, как бы ни старалась привлечь к себе его внимание, и как бы с ним не спорила, она всегда говорила правду. В этом была её особенность и ценность присутствия рядом. Она была честна, но только перед ним одним.
- Я бы не смогла выбрать, Эд. – Шепчут её губы. – Не заставляй меня делать выбор. Никогда.
Её взгляд променял мягкость на твёрдость, уста сомкнулись и могло показаться, что она не промолвит больше и слова. Но мужчина ожидал, и она продолжила:
- Я забрала себе твоё помешательство, Эд. Ты помнишь? Раньше в твоей голове клубился рой мыслей, сотни проблем твоих пациентов, их крики, вопли и плачь. Я же пришла, чтобы освободить тебя от них. И забрала себе эту опухоль. – Ладонь её поднялась выше и проскользила на шею. – Теперь ты не слышишь их голоса, только лишь мой. Но даже будь у меня выбор, я не смогла бы отречься от них. Ведь я с ними единое целое: они создали меня, как ты создал их. – Уста шелохнулись в улыбке. – Мы можем только жить, Эд. Больше нам ничего не остается.
Она хотела продолжить, но вовремя остановила себя, отвернулась и отстранилась на несколько шагов назад. Ладонями обхватила себя за плечи, словно бы почувствовав холод, пронзающий её хрупкое тело.
- Ты жаждешь вернуться к ним. К людям. А стоит ли? Посмотри. – Лёгкий кивок в сторону кровавого бесчинства. – Они жестоки и эгоистичны. Глупы и безрассудны. Их разум хрупок, а деяния черны. Они больны, а ты здоров. Нет, не наоборот. – Покачала головой, встревожив каштановые локоны. – Чем этот мир лучше нашего с тобой? Скажи мне три причины, если сможешь.

Отредактировано Robin (2012-11-04 22:51:54)

… для всех этих людей звезды — немые. А у тебя будут совсем особенные звезды…
Антуан де Сент-Экзюпери. Маленький принц
В её жизни не было ничего теплее его улыбки, нежнее его прикосновений и приятней его присутствия рядом. Луиза могла поклясться в том, что чувствует себя счастливой, лишь когда слышит его голос внутри себя, как если бы они жили друг в друге, будучи неразделимыми частями одного целого. Порой ей казалось, что так и есть – нет ни формального сумасшествия, ни психических отклонений, задокументированных в медицинской карте, есть только два мира, в которых живут две души, и точка соприкосновения, построившая мост меж двумя реальностями. Она нашла его в своем мире, а он почувствовал её в своем. Так началась их утопия, прозванная обществом как сумасшествие, - слишком идеальная, чтобы быть правдой.
Ей хотелось верить своим мечтам, но верила она только словам мужчины, а он повторял лишь одно – её имя. «Луи» - нежно и мягко, как любимую женщину. Она знала, что скрывает за собой интонация его хриплого голоса. Знала, что кроется за недосказанными мыслями в его сознании. Порой даже предугадывала его фразы, одну за другой, и потому бывали времена, когда они общались молчанием. Он мог читать Дойла, а она сидеть подле него и заново переживать приключения Шерлока Холмса. В его голове могла крутиться давно позабытая с детства мелодия, и этой же ночью она напевала ему материнскую колыбельную. Они были одним целым не просто на словах, у них была одна память, одно сердце, одна душа и лишь одно «но»: они существовали только друг для друга.
- Не говори так. – Слишком резко вырывается из уст. – Не говори, что потеряешь меня.
Её ладонь ложится на руку мужчины, а спиной она прижимается к его груди. «Слишком маленькая в его объятиях», – так она всегда думала, находясь в его руках, и ей нравился этот контраст, ведь даже каблуки не сокращали расстояние до его лица.
Дождь усиливался, и Луиза только сейчас заметила, что промокла насквозь. Какое-то время она сохраняла молчание, отстраненно наблюдая за тем, как сотни тварей вгрызаются в глотки друг друга, с животным остервенением и жаждой крови меньше всего они были сейчас похожи на людей, даже те, что имели людское обличие. Ярко-желтые глаза с печалью и осуждением смотрели на бесчинства, окрашивающие территорию храма в красный оттенок крови. И почему-то сейчас этот цвет казался вопиюще ярким, слишком неестественным и странным. Он резал глаза, сравни яркой вспышке в кромешной тьме.
- Я бы всё равно нашла тебя, Эд. Ты ведь знаешь. – Тихо произносит она, расслабленно положив голову на его грудь, прикрыв глаза и улыбнувшись. Стоять вместе под нарастающим дождем и слышать глухой шелест капель, разбивающихся о черную ткань зонта, можно было вечность или даже больше. Она старалась не слушать стоны умирающих, а лишь улавливать биение его души рядом. Совсем рядом.
- Как думаешь, у меня было детство? – Спрашивает она, открыв глаза. – Я хотела бы, чтобы было. В маленьком прибрежном городке, где все друг друга знают. Чтобы у меня было свое место. Знаешь о таком? Место, о котором знаешь только ты. Чтобы там можно было расслабиться и побыть наедине со своим мыслями. А иногда прокричать наболевшее, чтобы освободить душу от печали. Я хотела бы жить возле моря, и… - она поворачивается к нему лицом, заглядывая в уставшие глаза мужчины, - это совсем на меня не похоже, правда?
Она была разной, но всегда находилась подле него. Игривая, ласковая  женщина, любящая своего мужчину. И сейчас впервые в её взгляде, насыщенном нежностью, скользнула усталость, сродни той, что читалась в глазах мужчины.
- Ты давно не говорил с ними. – Задумчиво произносит она, прижимаясь всем телом к нему и заключая в объятия. – С пациентами.
Они никуда не исчезли, их голоса все еще жили в общем сознании, а потому порой приходилось уделять им внимание, иначе Луиза давно потеряла бы рассудок, если бы не делилась своей болезнью с Эдом.
- Адам все еще комплексует при общении с женщинами. Натали считает себя слишком толстой при весе в сорок килограмм, а Генри боится темноты и монстров под кроватью. Но знаешь, он так вырос за последний год. Цитирует «Маленького принца». Хочешь послушать? – чуть ли не с мольбой спрашивает она.
Устала. Просто устала сдерживать их голоса внутри себя.

Отредактировано Robin (2012-11-08 01:22:15)

… я прислушивался к ней, даже когда она умолкала… Она моя.
Антуан де Сент-Экзюпери. Маленький принц

Рядом с ним весь мир начинает терять свои очертания: дома, дороги, люди и машины – все они рассеиваются по ветру, словно бы их не существует и это лишь плод их общего воображения. На замену ему приходит другой мир – более привычный, родной и идеальный. Город, где знакома каждая узкая улочка, где встречается аромат свежей выпечки, а вдалеке слышится грохот морских волн. Небольшой, но милый городок, где люди – неидеальные, смешливые и эгоистичные, - люди, как они есть, простые, смышленые и двуличные, без шаблонов и ярлыков, накладываемых фильмами для семейного просмотра. Городок этот не огражден от устали и печали. Он такой же, как и сотни других, расположенных в прибрежной зоне. До него медленно доходят слухи и сплетни из Голливуда, возможно, потому что никому они не нужны. Здесь всегда слышен шум морского прибоя, крики чаек и шутливое моряцкое «не дрейфь!». Запах свежей рыбы на рынке и тухлой – в тёмных закоулках. Здесь моряки набивают себе черную кошку на удачу, а правое ухо прокалывают серьгой. Пронырливые юнги переворачивают глиняную посуду вверх дном, чтобы выгадать себе еще один денёк на суше, а женщины лишь обманом попадают на борт. Здесь суевериям верят больше, чем заповедям Господним, и с одинаковым энтузиазмом празднуют День Человека Моря и Рождество. Здесь любят музыку, танцы и кулинарные пиршества. Этот городок мал по своим размерам и сквернословные люди могут прировнять его к деревушке. Но это её дом – город-мечта, в котором живет Луиза, потому что этот город построил для нее Эдуард.
«Я хотела бы вернуться туда с тобой», - слова так и застыли в её безмятежной улыбке, не решившись сорваться с губ. Она и не заметила, как ненавистная содомия начала перетекать в мягкие очертания её собственного мира: брызги крови превратились в морской бриз, затхлый запах сменился на свежий и бодрящий, а крики чаек заглушили вопли умирающих. Они так и стояли, обнявшись под зонтом, на краю утёса, где снизу опасно грохотали морские волны. По-прежнему шел дождь и ветер дул в спину, словно бы нарочно подталкивая ближе к краю. Луиза поднимает глаза, понимая, что не желает разрывать эту приятную связь. Не хочет вводить в их разговор голоса пациентов, но в тоже время она не смеет нарушать свое слово.
- Верю. – Напоследок отвечает она, но уже в середине слова слышится доверчивый голос Генри. Он оказался совсем рядом с мужчиной – высокий, черноголовый и светлоглазый. Луи не соврала, сказав, что он подрос. Язык не поворачивался назвать его «парнем». Юноша, только так. Молодой, со светящимися солнцем глазами и мягкой улыбкой, он вызывал лишь светлые ассоциации. Добрый и отзывчивый, по-детски наивный, но с глубоким внутренним миром. Этот юноша был образцом душевности.
- Когда говоришь взрослым: «Я видел красивый дом из розового кирпича, в окнах у него герань, а на крыше голуби», они никак не могут представить себе этот дом. Им надо сказать: «Я видел дом за сто тысяч франков», - и тогда они восклицают: «какая красота!». – Говорит Генри с присущей ему смешливостью. – Почему все взрослые забывают, что они родом из детства? Почему не могут прыгать по лужам и радоваться весеннему дождю? Почему ходят на работу, которая не приносит им счастья? И почему они не умеют летать?
Последний вопрос Генри произносит с наивностью ребенка, но Эдуард должен знать, что в нем скрыт несколько бОльший смысл, чем могло показаться сначала. Юноша улыбается своему другу. В его глазах светится весь мир. Казалось, что огорчить его невозможно, но на деле было куда легче, чем отобрать погремушку у младенца.
- Люди по определению не умеют летать, глупенький. – Вмешивается в разговор кокетливый голосок Натали. Невысокая девчонка с длинными русыми волосами появляется спустя секунду после произнесенных слов. Это можно было назвать её «подчерком». Девушка любила выделяться среди своего окружения: в школе, на конкурсе красоты или даже в библиотеке, куда редко ступала её нога. Она была из богатой семьи, но деньги не смогли заменить ей отца, зато Эдуард смог.
- Из-за его россказней я ем больше шоколада и поправилась уже на два килограмма! – жаловалась она, недовольно надув губы. – Как мне теперь добиться внимание Адама, если я такая толстуха?!
Натали всплёскивает руками, выражая крайнюю степень недовольства. Она уже давно пытается привлечь к себе внимание хмурого и всегда отстраненного Адама, который на два года старше неё, а потому он казался ей куда более симпатичным, чем одногодка-мечтатель.
- Ты давно не посещал нас, Эдуард. – Раздается тихий голос парня, сквозящий упрёком. Он всегда был холоден, но не лишенным эмоций. Ему было трудно подбирать слова в диалогах, и еще более некомфортно он чувствовал себя в таких сборищах, как это. Но Адам скучал, и ему не оставалось другого выхода. Он хотел общаться с Эдом так же сильно, как и все остальные.
- Я уверен, что у него были на то причины.
- А я уверенна, что шоколад не приносит счастья. И что такое гормоны?
- Он променял нас на другой мир.
- Приведи в порядок свою планету, Адам.
- Почему родители не назвали меня Евой? Я могу поменять имя? Могу же??
- Он не хочет знать нас. Он желает быть с ней.
- Перестань…
- «Мы в ответе за тех, кого приручили», так говорит твоя сказка!
- Адам, какая у тебя фамилия?
- Он не покинет нас. Не покинет.
- Он уже прощается с нами!
- Хватит…
- Он хочет уйти
- вернуться
- к своему миру
- он
- больше
- не друг!
- Адам!
Мир дрогнул. Небеса разорвало яркой вспышкой молнии. Ноги Луизы подкосились, и она только сейчас заметила, что их оттеснили к самому краю утёса. Она что-то кричит, но лишь по губам можно прочитать имя мужчины. Грохот грома разрезает напополам их собственный мир, возвращая в реальность. Собственное тело становится непослушным и ватным. Луиза чувствует внезапную слабость и хватается за фрак мужчины, чтобы удержаться на ногах. Левая ладонь нащупывает кровоточащую рану в области живота, а с побледневших губ срывается лишь одно слово:
- Нет.
Не этого конца она хотела. Не этот фальшивый мир должен быть её прибежищем перед смертью. И лишь одно заставило её губы изогнуться в улыбке:
- Эд…

----> Съемная квартира (Cyr)

Отредактировано Robin (2012-11-16 01:26:07)