Апрель. 2014 год.
ночь: небо затянуло облаками. Ночью ожидается мелкий дождь. Тихо и прохладно.
Температура воздуха: + 3
===>Забвение
Я Агирре, гнев божий! – кричал Клаус Кински, когда душа его иссохла до дна под ядовитым солнцем озверевших джунглей из костлявых корней, каннибалов и ереси. Глупый конкистадор, не заметивший как его плот подловили волны Стикса и увели в бесконечность по колено в трупах друзей, подданных и верных.
Глупый Агирре. Если он только знал, через какие леса безумия МНЕ приходиться проходить каждую ночь. Когда с заходом солнца просыпаются безразличные звезды, и на голову высыпается пустыня из микроскопических песчинок ужасов и безумств. Воспоминания о пролитой крови. Кровь может породить только кровь. К вопросам крови он подходил в полной серьезности. Таким его сделала природа. Или как он сам предпочитал судить – Господь. Ведь только Бог мог породить нечто настолько ужасное, настолько чудовищно безобразное и величественное как Кайл. Что-то как бедствие неотвратимое, грязное как смерть и как буйное как стихия.
К вопросам крови он подходил с абсолютной серьезностью. И пусть иногда со стороны это и казалось смешным и ироничным. Как сейчас. Когда ночная прохлада запускает длинные пальцы под ребра и только начинают входить в свои права бесконечно чернее детские кошмары, сталкер вышел на охоту. Это молодняк может пить кровь из бокалов. Это вампиры могут рвать глотки шлюх и потаскух, ужираясь жирной кровью из похоти и пота. Это глупцы могут носиться по улицам выслеживая одного слабого и несчастного. Времена, когда этого хватало, давно канули в лету. В бесконечно пустую пропасть памяти и прошлого. Чтобы хотя бы успокоить лихорадочный зуд в груди, нужно найти что-то под размер его голода до жизни. Его голода до резни, до кричащего безумия, ополоумевшего визга рвущейся плоти и пороховой гари в воздухе. Человек давно не мог подарить ему подобное, а охота на демонов была слишком долгим и нудным занятием.
Кайл ненавидел моменты, когда качество разменивается на количество и его грызло неразделенное чувство проклевывающейся совести. Но такова была ситуация, таково было время.
Когда изголодавшийся до хорошей бойни Бешенный Пёс выходит на улицы.
Крысы в панике разбегались в разные стороны, зарываясь в норы квартир и гостиниц. Распуганные осенние птицы с ревом моторов разлетались по магистралям и автотрассам. Вода шла кругами. Скреблись в окна напуганные ветви, умоляя спасти их.
Но негоже псу грызться с крысами. Пусть на мили он не найдет того волка, чью глотку желает разорвать, пусть и нет нигде никого, чей рык мог бы вызвать в нем яростный азарт и заставит вновь вскипеть кровь. Пусть. Но в городе обязательно должна остаться стая одомашненных псов, послужащая ему ужином. Стая одомашненных, напудренных и линялых пуделей, забывшая об обо всем на свете, кроме запаха чужих задниц.
Босые ноги царапали асфальт. Редкий свет пустых фонарей тонул в матовой серости его кожи. Блестящие алыми переливами глаза хранили торжественное молчание. Лицо хранило скучавшую мину, готовую вот-вот треснуть и вылить это безумие на стены.
Город спрятался от него. Он не горевал. Они небыли нужны друг другу. Пока что.
Знакомая разбитая мостовая. Запустение и холод. Знакомые красные цифры 69.
Это чувство. Как всегда. Старые инстинкты не предают. Предают люди, нелюди и боги. Привычки не предают. Песни не предают. Если бешеный рев рвущейся кровоточащей глотки можно назвать песней, то она никогда не предаст. Это чувство перебегающего между пальцев воздуха, хрипло дышущего под ногтями. Лживая безмятежность и давящая на уши тишина. Тишина давила на мир вокруг китовым нутром. Тишина давила изнутри и красные, воспаленные глаза были готовы со свистом выбраться из орбит.
Он стоял на тонкой черте, границе за которой начнется бойня. Сладкое чувство под лопаткой, когда шага назад уже не будет. Приятное, чувство грани. С одной стороны метафоры…
А с другой уже бойня.
И лишь легкая улыбка.
Привычным движением открывает дверь. Под босыми ногами осколки керамики в наивной попытке разодрать ступни. Внутри первого этажа как всегда запустение, как всегда разбитая мебель и кровь поверх осколков стекла и глубокой пустой тишины. Пустая барная стойка, пустые раскрошенные стены, пустой путь в пустоту вампирьйх глоток. Никого. Пока что.
Знакомая дверь со знакомым замком. Искомой комбинации он, конечно же, не знал, как и они не знали о его прибытии. С безмятежным лицом Кайл касается подушечками пальцев гладкой панели, наблюдая как плавиться пластик. Фиолетовое пламя послушным зверьком сорвалось между пальцев, охватив ненасытной пастью непослушный огрызок технологии. Панель скукожилась, оплавилась и сдалась. Бесцеремонно толкнул дверь ногой.
Впереди – длинная лестница и приглушенные звуки музыки. И лишь легкая улыбка отделяла его от искомого.
Шлепанье босых ног по идеально гладким ступеням.
Перед скучающими глазами предстала обыкновенная для клуба 69 картина. Казалось, с момента его рандеву со смертью ничего не изменилось, кроме него самого. Все тот-же зал в безвкусных черно-красных тонах, с той же безвкусной стойкой, безвкусными столиками и безвкусными кровососами. В воздухе витал запах грайнд хауса, запах вампирш в порванных легинсах и красной помаде и вампиров с зализанными до подбородка челками и полными непонимания и недопонятости взглядами. Пахло кислой кровью и мертвой плотью.
Эти – мясо. Еще даже не псы, а мясо.
Они заметили его появление, наверное, еще когда он шел по босой улице. Не буквально конечно, но косвенно чувствовали тревогу и напряжение, что так не вязалось с дешевым чувством безнаказанности и могущества, так раздутым в их пустых головах. Они начали ежиться, когда он гипнотизировал взглядом надпись 69 и в инстинктивном страхе перед стихией начали жаться друг к другу, пытаться искать выход с тонущего корабля. Но крысам было уже не убежать.
Когда он вошел они могли лишь только смотреть на него удивлением и непониманием алых глаз.
-Бешенный Пес – испуганный вздох собрал страх и тишину воедино. Немая сцена.
Смотрящие в никуда зрачки мелко задергались, и грубая маскировка скуки и безразличия сходила слоями как лук, оголяя кровоточащее мясо безумия. Губы дернулись и расплылись в улыбку, дотянувшуюся до ушей и пошедшую дальше, оголяя заостренный, акулий оскал конических зубов. Глухой рык внутри скотобойни. Мясо.
И прежде чем кто-то что-то успел понять, частокол зубов вцепился в первую открытую шею. Хлюп, сдавленный хрип, бульканье, разодранная вампирья глотка.
Никакой пощады. Только резкие движения безобразной смерти.
Кто-то за барной стойкой дернулся, проливая на пол длинный бокал 3ей группы резус отрицательный, и тут-же ринувшаяся к нему черная тень плавным движением руки рассекла ему грудь от кадыка до брюха. Остывшая требуха упала на пол перед ним, щедро орошая кафель и кожу брызгами чужой, отнятой крови. Но Кайл пришел сюда не за кровью. Он слишком стар, чтобы кровь могла утолить его древнюю жажду. Лишь только отнятые в буйстве схватки жизни.
Резкий скачек и громкий крик – это кривой кинжал из дамасской стали описал длинную дугу и место горла Бешенного Пса нашел худой живот слабого кровососа. А дальше карусель мясорубки закружилась еще быстрее, оставив причудливые метафоры снаружи, оставив внутри только бойню.
Кто-то смекнув чем дело пахнет ринулся к двери – смерть застигла их в спину. Плавный, змеиный росчерк когтистой лапы – и тяжелое сердце убегающего покинуло не дышащую грудную клетку. Плавный разворот, шаг крест-накрест, секущий удар ногой расколовший чей-то череп надвое.
Воздух вокруг заполнился криками боли и отчаянья. Подоспел охрана – здоровенные лбы в строгих костюмах и с одурманенными от собственной силы рожами. Они даже не поняли, как носферату смог черной молнией ринуться к ним, и легко рубящими плоть ударами вырвать из мясистых тел мясо вперемешку с костями и потными костюмами по сотне евро каждый. Начиналась паника, он упивался ею. Вот впереди испуганное лицо вампиреныша, еще вчера залазившего в окна к девственницам. Его лицо не потеряло выражения искреннего удивления и детского испуга, когда длинные пальцы ушли глубоко в его кудрявые волосы и резким движением буквально открутили пустую голову от туловища, переломав все шейные позвонки. Обезглавленное тело тряпичной куклой улетело в угол, опрокинув стол.
Кайл двигался быстро, слишком быстро и каждое его движение размывало в воздухе его очертания, оставляя длинный масляный шлейф в пространстве. Руки двигались свободно, резкими движениями разрывая вены и артерии, оставляя длинные мазки кровавой кисти на пустых стенах. Звуки музыки потонули в хлюпанье, бульканье и всхлипываниях. Кровь щедро обагрила открытую грудь и лицо. Скрутиться как пружина, резко прыгнуть вперед – и очередная жертва пала под тяжелыми когтями хищника. Вчерашний охотник – сегодняшняя жертва. Сегодняшнее жертвоприношение на алтаре безумия и идола силы. Ночной охотник пирует лишь ночью. Но приходит Темнейшая Ночь, и приходит Бешенный Пес.
Было уже просто некуда бежать. Отчаянье. Ему было абсолютно все равно – кого убивать. Вампиры и дампиры, женщины и мужчины, неофиты и адепты: перед смертью все были равны. Все были жертвенными животными. Агнцы и козлища одинаково хорошо подходили под кривые когти и клыки. Движения рук-крыльев разрубали все: плоть и кости, железо и дерево. Наивные попытки защититься и убежать лишь только веселили его, подпитывали его задор и голод.
Здесь не было волков, что могли сразиться с ним, и стая щенят щедро расплачивалась с ним за такое неуважение.
Голову последнего он открутил с особым удовольствием. Медленно. Наслаждаясь ,как хрустят сначала суставы на шее – а потом и позвонки. С упоением слушая визг. Он слышал, что для вампиров здесь варили наркотики…
Что может быть слаще десятка отобранных жизней, холодной кровью растекшихся по пальцам?
Он тяжело и хрипло дышал, от чего кровь в его пасти устрашающе бурлила. Все его острое лицо было измазано в крови, по груди бежал не один ручеек, а руки были не по локоть – по плечи в крови. Безобразные, бесформенные оболочки и внутренности были разбросаны под его ногами как игрушки, разбросанные капризным и жадным ребенком по полу. Оторванные руки Кенов и растерзанные тела Барби на полу, столах, стойках. Тяжелый липкий пар поднимался от мертвых тел, мгновени, назад накачанные чужой кровью, а сейчас – лишь пустые безобразные сосуды. Полопавшиеся бурдюки из грехов. А среди них – чернейший сосуд из всех, забравший каждый их грех себе без остатка.
И это еще не все – он знал, что дальше его ждут. Знал, что тут есть второй, еще более безобразный зал из красных перин и диванов. Вип-зал для Вип-дерьма на красных диванах. Там сыновья знатных домов и птенцы мастеров коротали ночи, посвящая себя легкой крови и праздности.
Туда он и шел, оставляя на полу кровавые следы, как озверевший вол на снегу.
Медленно открылась дверь. Щелканье затворов, и как в плохом кино – десяток стволов смотрящих ему между глаз. Они решили не извращаться, и просто пристрелить его, вылить ему на голову ведро свинца, как только он откроет дверь. Тридцать с лихвой детей ночи в дорогих костюмах и личинах грели его окровавленный силуэт через черные зрачки стволов, но что-то мешало им спустить курок.
И это что-то витало в воздухе и чувствовалось как отчетливо и громко. Это что-то можно было разрезать ножом, сложить в банки и продавать на столы узурпаторов и тиранов.
Это был страх. Первородный страх перед чудовищами. Перед монстрами, живущими в детских снах. Чернейших силуэтах в ночи. Детский монстр, живущий под кроватью, внезапно стал более чем реальным, и пришедший в Темнейшую Ночь окатил их кровью и белоснежно-белым страхом.
Дрогнули руки, дрогнули души из золота и дерьма.
Оскал, не сходивший с лица, стал еще шире, лишив лицо всяких намеков на человечность. Он лениво потянулся вперед. Трясущиеся пальцы на курках, бегающие из стороны в стороны зрачки против холодных в своем безумии песьих глаз.
-Я, Агирре, Гнев Божий.
Выстрелы были ему ответом. И дикий, дикий рев, разлетевшийся громогласным эхом тесных четырех стен. Бросившись вперед, грудную клетку первой жертвы он просто проломил. Растоптал. Растер кости и внутренности по треснувшему кафелю. Порох приятно свербил в забитой кровью пасти. Порывистый, режущий крик страха и бесстрашия, выстрелы и хруст. Молниями расходился воздух, пряча кровавые всплески между красной мебелью и обоями. Лампочки залили кровью, и они шипя задымились и лопнули, пока Бешенный Пес веселился. Удар за ударом проламывал он себе путь среди глоток с голубой кровью. Но судя по мазкам на стене и пятнам на полу, голубая кровь такая же красная, как и та что в наших венах. Взмах лапой – и череп вытащен из головы, оголяя желтоватую кость переполненным смрадом воздуху. Ударом ноги переламываем колено следующим, и вырываем кадык, танцуя гремучий танец костей без мяса. Он даже не смотрел в глаза перед тем как ослепить и вырвать требуху, он просто убивал. Он просто ел их боль, запивая жизнью. Десяток нежизней питали его собственную смерть, кормя его бездну звуками бойни. Сломанный пистолет в переломанном запястье, испуганные глаза и чувственные губы, всхлип
-god save us…- и десница бога спасает дух от бренной оболочки, загоняя прямой нос прямиком в мозг, а душу – прямо в ад. Я Агирре, Гнев Божий, Темнейшей Ночью моя Охота прольется на вас, бастарды и шлюхи. Не во имя господа, так во имя гнева я искупаюсь в вашей крови. Хватка за горло, легким движением подняв здоровяка над собой, перекинул на пол и полным чувства движением размазал череп о пол, омерзительно хлюпая липким мозгом о пятку.
И мозг последнего прилип к пятке, как жвачка. Все, больше никого.
Хриплое дыхание, рвущее глотку. Вся грудь вампира чесалась страшным, зверским зудом. В горле бурлила, кипела кровь, стекала по открытой пасти и лилась на пол. Все тело дрожало, не в силах выдержать того счастья и бешенства, что заполняли его изнутри. Кожа трещала по швам и была готова вот-вот лопнуть. Бог посетил это место, оставив свой отпечаток везде. Бог растекся по полу тонким слоем крови, оставил мазки себя на стенах, раскинул себя плотью замученных и пах кровью. Пах внутренностями. Сухой запах железа и тканей заполнял это место до краев, щедро приправленный порохом. Голубая кровь, кровь бастардов – все слилось в единую кровавую лужу, такую сладкую на вкус. Вампир провел ладонью по небритому лицу, размазав кровь и кожу небрежными подтеками, с нескрываемым удовольствием чувствуя приятную сытость. Слабых жизней было много, и умирая они несказанно повеселили его, и их жизнь обильными потоками вливалась в него, заливая до краев. Это божественное чувство.
На негнущихся ногах вампир стал подниматься. Мимо барной стойки, мимо обезглавленных и обескровленных с блаженной улыбкой.
Улица была по-прежнему тиха. Открыл украденную пачку сигарет. Вообще он не курил, но сегодня можно. Сейчас можно. Поджег ломанную белую палку пламенем он большого пальца.
Бешенный Пес вернулся в город.
Бог смотрел вниз с безразличных и безучастных небес.
Кончил и закурил.
Отредактировано Кайл (2013-04-08 07:46:56)
