- Я никогда не чувствовала себя живой, да и не хочется мне этого чувства.. Но когда-нибудь, мне захочется, а время уйдет..
И все же, Дюмах никогда не сможет до конца осознать, вымысел ли это, или же реальность, проступившая сквозь тысячи тягучих слоев, что окружали его как гигантские сети паутины. Дюмах всегда был осторожен и обходил каждую коварную ловушку десятым шагом. Ведь когда ты существуешь, заблудившись в темноте и не способный определить, где же последняя точка опоры, естественно, твое мышление меняется. Ты существуешь не от шага к шагу, а вовсе в иной реальности. Где опора – одна единственная – твоя местами потертая память, по которой бегут глубокие трещины, разрушая опору. Память, похожая на постаревшую кожу кресла. В такие моменты совершенно точно очень кстати приходится полное отсутствие веры. Надежды во что-то. Любви к чему-то, будь то химическая формула, или же самая прекрасная девушка, которую можно было бы повстречать в тот момент, когда она пускала ручьи твоей крови вот по этому самому ковру, по которому теперь ступаешь, аккуратно прощупывая босыми ступнями дорогу к дому, где диван, и притаившийся за ним контрабас.
- Я всегда очень хорошо чувствовал людей. Но каша, что варится в твоей голове остается для меня загадкой, - Дюмах медленно бесшумно шагал по битому стеклу, смягченному застывшей кровью. Тело Дюмах извивается под темной пропахшей сигаретным дымом одеждой. Он осторожно нес кофе, играя в старую любимую игру, заключавшуюся в задаче не пролить ни капли на изгаженный ковер, - И это главная причина, по которой я все еще не уверен, что ты не вымысел.
- Вас уже не будет рядом. И меня никто не сможет научить, как правильно поступать.
И все же.. так или иначе, осознание и признание этого перед собою и уж тем более перед кем либо еще не имело ни малейшего смысла.
- Возможно, ты просто героин, - тихо мурлычет Дюмах, жадно втягивая аромат кофе чуткими ноздрями, - и я не против.
Чему простой человек, осевший на дне океана способен научить искру от вечного огня? Даже если человек научился дышать здесь и чувствовать себя как дома, когда давление воды со всех сторон пытается разорвать его на куски. Разве может утонувший спасти утопающего? Ведь здесь, на дне он совершенно один, смотрит наверх, сквозь толщу воды и видит, как где-то наверху кто-то ходит по поверхности. Поверхность разъедаема трещинами в тот момент когда ее пронзают каблуки. Кто-то бродит в пугающей дали и не рискует нырнуть, а тот, кто все же решается – плавает значительно выше. До настоящего дна им еще далеко.
И Эмили тоже, еще очень далеко и неважно, на что он ее подсадил и как часто она погружается в схожее с ним состояние. Неважно кто ты и насколько сильно любишь или ненавидишь своего избавителя, что по счастливой случайности является не более чем растлителлем. Истинного дна ты касаешься, когда клубы оседающего дыма вперемешку с пылью становятся для тебя роднее, чем городской воздух, что свежим потоком продавливается сквозь затхлую атмосферу квартиры, чьи стены завешаны старыми картинами. Некоторым из них уже более двадцати лет.
- Мне нельзя прощаться с Вами. Это слишком грустно, чтобы вернуться сюда вновь. Лучше пусть будет как есть – встречи без расставаний.
Удивительно, почему ты не способен полюбить палача, что заносит топор над твоей шеей, но вполне способен проникнуться им, когда он убивает тебя медленно, на протяжении долгих месяцев.
Дюмах чувствует дуновение свежего воздуха, проникающего в его атмосферу, подобно клубам отравляющего газа, и оно соскальзывает по его спине склизким холодным червем, заползая под рубашку.. Дюмах морщится, встречая нежеланного гостя. Жадные ноздри раздуваются, улавливая малейшие черты Токио. Дюмах может распознать любой оттенок запахов и слышать мельчайший звук. Он даже слышит тихое сопение Эмили, когда он осторожно протягивает ей большую чашку с кофе. Дюмах не знает какого она цвета, на этом участке памяти лежит глубокая трещина. Зато он точно знает, что стоит рядом с окном, которое в следующее мгновение распахивается, а кофе, придерживаемое мелко дрожащей рукой, все еще дымится в воздухе.
- Я всегда считала, что это я Вас выдумала. Разве нет?
Дюмах качнул головой в знак неопределенности. Он опустился на низкий подоконник, со стороны которого дул свежий воздух и господин Этьен почти видел, как он разгонял туман, клубящийся вокруг него и куклы и оседающий на их волосах. Честно сказать, Дюмах давно заметил, что запах никотина давно впитался в кожу гостьи.
- О, это хороший вопрос, - героин растянул губы Дюмах в легкой улыбке. Темные вьющиеся волосы изгибались в попытке слиться со свежим воздухом, но были больше похожи на пропитанные смолой иголки, - но ведь наркотики не могут браться из неоткуда, а никотиновая пыль не оседает на волосах и коже просто так, - когда гостья опустилась рядом на подоконнике, кончик носа скользнул по белым, как утверждал старый кот, волосам. Простой жест, стремящийся найти опору, подтверждение догадки, малейшее соприкосновение с настоящей реальностью, что прячется где-то за мутным стеклом, на котором нацарапана химическая формула восьмого* счастья. - В любом случае тебе повезло. Я лучшее, что ты могла себя представить после эфедрина.
- Мне иногда кажется, что разговоры с Вами, важнее и нужнее, чем то, зачем я сюда прихожу, - это был вечер легких улыбок, что радикально отличались от своих вымученных клонов. Неизвестно как, неизвестно когда, но рано или поздно они начнут входить в привычку и это могло бы считаться маленьким диагнозом, как тот который Дюмах поставил Эмили в тот момент, когда она впервые отозвалась на вежливое мурлыканье наркомана. Так или иначе, это напоминало свет, пробивающийся сквозь отчаянную мглу, в которой единственным звуком, пожалуй, был звон исцарапанных пузырьков. – Принести Вам в следующий раз хороший молотый кофе?
- Ммм, предложение звучит так, словно ты все же пока не собираешься исчезать, - нос напоминающий клюв мелкой птицы все еще бродил меж мягких прядей волос, с любопытством втягивая спектры ароматов, откладывающихся на коре головного мозга своеобразным оттенками, которые в свою очередь не имели цвета, но с огромным энтузиазмом раскладывались на информативные спектры. По мозгу словно пробегались щекотливые волны, далекие от экстаза, но в какой-то мере напоминающие именно его.
Господин Этьен знал, что , пожалуй, слишком увлекся, а потому предпочел оторвав любопытный нос от шевелюры куклы, аккуратно повернулся всем своим естеством к распахнутому в городу и свесил ноги из окна, ловя изрезанными битым стеклом ступнями порывы ветра, к слову сказать на редкость теплого в это время года. Ветер лизал ступни, с которых лениво капала кровь, и бледное лицо, и прикрытые веки и вьющиеся темные иглы волос, что казалось не стоило не трогать, в противном случае рискуешь порезать пальцы.
- Ах, этот чудесный мир, - шепчет Дюмах в то время как остывает его кофе, - я уже забываю как он прекрасен. Он похож на любимого человека, чей образ рассеивается в памяти, спустя долгие годы его смерти, - поглощаемый запахами и звуками нового мира, старый наркоман почти не слышит как копируя его, гостья свешивает ноги в пустоту и царапает ногтями свою кружку, - Постепенно ты забываешь, как звучит его голос, не можешь в точности воспроизвести в памяти тот блеск в его глазах. – господин Этьен слышит, как над его головой хлопает крыльями птица, - Я ужасно давно не пробовал хороший кофе, но.. несмотря на то, что я страшно польщен твоими словами, ты все же не забываешь, что я убиваю тебя, верно?
- Эмили? – спустя минуты, а может быть часы, или даже сутки Дюмах делает первый глоток кофе и чувтвует как тот, подобно сиропу, медленно течет по стенкам глотки, - расскажи мне, какого цвета этот мир?
_________________________________________
*Восьмой – одно из жаргонных названий героина.
Отредактировано Dumah Etiene (2011-06-20 22:58:47)
