30 Seconds To Mars - Echelon
-- Неквартира Нелого --
Предположительно сентябрь 2011.
Дата: неизвестно.
Погода: неизвестно.
Время суток: неизвестно.
Длинный коридор. Стены перешептываются. Этот мальчик только-только успел здесь появиться, а уже показал себя. Бойкий характер. Далеко пойдет этот юноша, если сможет выбраться из плена. А ведь он уже пытался и стены аплодировали ему, когда он с равнодушием убирал помехи на своем пути, стремясь достичь выхода. Они подбадривали его тогда шепотом его шагов. Гладил ступни холодный пол. Этот ребенок тогда почти смог сбежать, но его вернули обратно. И главная дверь с восторгом и горечью рассказывала всем о том, как он старался, как горели его небесные глаза, когда он отбивался от охраны. Она поведала и о том, что им пришлось прибегнуть к хитрости и «ударить в спину», чтобы тот упал на пол без сознания. И вот он теперь. Проходит мимо с гордо поднятой головой. С уверенным взглядом. Губы его плотно сомкнуты. На лице омерзение, смешанное с презрением. Они связали ему руки за спиной. Как это отвратительно. Как это низко с их стороны.
И стены жалеют его. Стены хотели бы ему помочь, ведь это страшно. Он не видит солнца, он не дышит воздухом. А еще стены знают, что он верить, что у кого-то, видимо, очень дорогого все хорошо. И он произносит его имя во сне, он шепчет его, сидя в своей клетке и обнимая колени руками. Он улыбается в тот момент, глаза блестят. Они очень радуются за него, у него очень счастливое лицо, когда мысли его с тем, кто ему дорог. Они надеются на то, что мальчик спасется.
Он вернется вечером разбитый и уставший, с синяками под глазами, но даже тогда они будут видеть его стремление получить свободу. И они рады. Он не сдается.
Они остановились. Осень скосил глаза, посмотрел на охранника несколько оценивающе. Получил тычок в бок:
- Не двигайся!
- Иди на хрен… - он оскалился, повернул голову ко второму.
Кулак прилетел точно в скулу оборотня. Он потерял равновесие и рухнул на пол, больно ударился о бетон, но промолчал, стерпев.
- Джейк, ты что творишь?! Начальство за это по головке не погладит. Не забывай, что здесь находятся редкие экземпляры. Некоторые из них стоят больше, чем твоя и моя задницы вместе взятые. Будь острожнее, - он помог встать Осени. Посмотрел недовольно на его «помятое» лицо, махнул рукой, - Идем.
Эвелин сплюнул кровь и прищурился недовольно:
- Я запомнил тебя…
Джейк только толкнул застрявшего на пороге юношу в спину. Эвелин вздохнул и прошел в «лабораторию», где его уже поджидали. Он остановился посреди комнаты. Опустил голову, которая теперь была неподъемное и сильно болела. «Доктор» сновал туда-сюда, делая вид ,что не замечает мальчишку. Что-то проверял, раскладывал на столах инструменты, включал оборудование. Играл на нервы молчанием. В конечном итоге включил какую-то унылую музыку, явно намереваясь добить и без того убитую психику Эвелина. Но, тот все также продолжал переминаться с ноги на ногу. Пол был холодным, да и в помещении было прохладно для того, кто теперь каждый день был вынужден проводить целыми днями, в чем мать родила.
А «профессор» (иначе его просто нельзя было назвать. Мужчина носил очки. У него была седая брода) внезапно очнулся:
- О, тебя уже привели. Располагайся на столе, пожалуйста, - он широко улыбнулся, словно предлагал Осени совершить увлекательной путешествие куда-нибудь за границу Японии.
Эвелени только переступил с ноги на ногу и пробормотал:
- У меня руки… не совсем свободны. Неудобно.
- Ах, да. Прости… прости… - он достал из одного из ящиков ключ и расстегнул наручники, - Все, а теперь давай ложись и расслабься. Надо проверить, способно ли твое тело выдержать более серьезные опыты.
- Доктор… эм… я тут хотел спросить, - он, все-таки, уселся, куда сказали, - Вы не знаете……
……Запекшаяся кровь в уголке губ, он болтает ногами, покачивается, а по щекам текут слезы. Он смотрит равнодушно и зло на лежащего у его ног человека. Белый халат. На лице страх. Глаза открыты. Он больше не дышит. Он больше не видит. И это уже совсем не важно. Это было неважно с самого начала. Но это имело значение в тот самый момент, когда ученый осмелился сказать, что Лого мертв. Осень способен выдержать все, что угодно. Он даже может быть подопытной крысой столько, сколько нужно будет. Эвелин согласен терпеть боль, он согласен даже на смерть, но он должен знать, что у демона все хорошо. Он должен… он сползает на пол, смотрит, не отрываясь, на то, как растет лужа крови, сочащаяся из черепа мужчины. Рука натыкается на окровавленный скальпель…
Шаги по коридору, отдаются эхом. Звуки множатся, становятся невыносимыми. Ударяются о барабанные перепонки, и, кажется, должны утихнуть. Но… нет. Нет! Они только еще сильнее бьют по ушам. А стены хотят тишины, они устали. Они потеряли счет дням. Они устали смотреть на мальчишку, которого проводят каждый день по этому коридору. На мальчишку, чья спина сгорблена, словно он повидал много ужасного в этом жизни. На мальчишку, который шаркает ногами. У него белые волосы. Он весь дрожит. Мелко. От него исходит только холод и отчаяние. Взгляд его устремлен в пол, а тот в ответ смотрит в эти небесно-синие глаза. Не понимает, почему яркий взгляд погас, почему уверенность сменилась паникой и страхом. Стены шепчутся, они тоже ничего не понимают. Ведь раньше… раньше… когда его только привели сюда… он пытался вырваться, шаги были четкими, голова поднята, а глаза смотрели грозно вперед. Время убило его. И стенам остается теперь только шуршать его шагами, бить звуками, пытаясь пробудить. Но он уже не реагирует и не замечает.
Люди в белых халатах проводят его по коридору. Подгоняют. А он продолжает еле передвигать ногами. И стены видят, что он уже ничего не хочет. Стенам интересно. Они хотят знать его имя. Они хотят знать, откуда на его теле «зимние» узоры. Они хотят знать, почему его тело украшают шрамами. Они хотят знать…
Дверь закрывается. Стены умолкают. Только пол еще хранит совсем слабое тепло его слабых и коротких шагов.
Гадкий запах нашатыря. Эвелин медленно раскрывает глаза. Смотрит в белоснежный потолок равнодушным взглядом. В синеве медленно просыпается мысль, словно не торопится. А тот сопротивляется, желает вернуться обратно в тепло беспамятства. И, все-таки, мысль вынуждена вытолкнуть Осень в реальность, так как его настойчиво бьют по щекам.
Холодно. Мир складывает по кусочкам, словно мозаика, когда юноша вертит головой, дергая руками, и понимает, что не сможет вырваться. Голос его хриплый и слабый, странно тихий, словно оборотень много кричал. В горле встал ком. Он пытается что-то спросить. Содрогается в кашле.
Мир состоит только из одной комнаты. Он принял облик белых стен. Он облачился в медицинские приборы и инструменты. Он угрожающе поблескивал, когда Осень гневно прищурился. Над ним склонился человек, чье лицо было скрыто за повязкой на лице:
- Он пришел в себя, - сообщил кому-то незнакомец, выпрямляясь и натягивая на руки резиновые перчатки, посмотрел куда-то в сторону и улыбнулся, его глаза сощурились и он кивнул.
Мир состоял из тишины. И казалось ему, что он потерял способность к восприятию звуков. И все было ново. Все было в первый раз. Все было более, чем необычно. И он вздрагивал от холода, когда к нему уже неизвестно в который раз лепили провода. Но ему было отчасти интересно, так как он не знал, что произойдет дальше. А потом в голове возник вопрос, и он решил его задать:
- Кто я? – но и тут вместо звуков была тишина – он только двигал губами. Но тогда из этого вопроса стали рождаться все новые и новые «где я?», «откуда я?», «как меня зовут?». И никто не мог ответить на них, потому что никто не слышал его. Он не стал больше пытаться что-то спросить. Он только ждал. Ждал того, что должно было произойти – интуиция не спала, она все знала, она все помнила.
- Привяжи его лучше. Он нам еще живой пока что нужен, - мужчина повиновался голосу, который раздавался откуда-то со стороны. Эвелин попытался повернуть туда голову, но ничего не смог ничего увидеть. Ремни, сковавшие его, натянулись, впились в кожу.
- Так. Потерпи немного, сейчас будет не очень приятно, - было брошено равнодушно, как будто этому человеку надо было что-то сказать. Сейчас он держал в руках шприц с содержимым непонятного цвета. Оборотень моргнул в ответ, соглашаясь, будто знал. Но на это никто не обратил внимания, а длинная игла проникла в вену, выпрыскивая в юношеское тело жидкость.
Наступила тишина. На него смотрели так, словно он был одним из чудес света – широко раскрыв глаза в удивлении. Когда, спустя некоторое время, к незнакомцу вернулся дар речи, он выдавил из себя:
- Нет реакции…
Но Осень ничего не понимал. Глаза его закатились. Внезапно стало трудно дышать. Мир сузился, погрузился во тьму, чтобы через мгновение вернуть мальчишку в реальность и скрутить тело невыносимой болью. И только тут он услышал себя. Крик заставил отшатнуться ученого, закрыть уши руками. На Эвелина смотрели все с тем же равнодушием, когда он пытался хотя бы двинуться, ведь тело требовало движений, тело знало, что это избавит от невыносимости происходящего. Он с трудом хватал губами воздух, чтобы продолжать кричать, когда его в очередной раз выгибало дугой от новой волны боли. Ремни, сдавившие запястья, все-таки порезали кожу, выпустили алую кровь на свободу. Она стала стекать на пол, красить пол кляксами, образовывать лужу. А Осень продолжал кричать, продолжал содрогаться, продолжал выгибаться настолько, насколько это было возможно в его положении. На глазах навернулись слезы, когда к этой пытке прибавилась и другая.
Он бежит босиком по снегу. Ветер холодом обдает его тело, а он не может перекинуться. Он не знает, как это делать. За спиной слышны выстрелы. Ему что-то кричат вслед. Он проваливается под воду, начинает тонуть. Он не может найти выход. Раздается выстрел…
Тишина. Только часы тикают, отсчитывая каждую секунду. На них день. Осень ходит из угла в угол, ломает нервно пальцы. В душе непонятная паника. Он садится на табурет, который ему сделал старик Панико. Качается на нем, прижавшись локтями к столу. Он сидит так долго. Стрелка часов отсчитала больше часа. И лишь тогда в дверь постучали…
Он лежит на диване. Он лежит так уже месяца три. Почти не встает. Почти не говорит. Старается ни на что не реагировать. В ушах знакомая мелодия. Его воспоминания где-то в Канаде. Она представляется ему слишком идеальной теперь, когда мечта уехать куда-нибудь сбылась. И, все-таки, не смотря ни на что, Осень не может сказать, что он ненавидит Логоса, скорее всего, тот его просто иногда слишком сильно бесит. И, кажется, что если демон станет спокойнее, то все будет намного лучше…
По щекам текут слезы. Эвелин последний раз выгибается. Чувствует металлический привкус во рту. И теряет сознание.
Он недавно пришел в себя. Он лежал все там же – в своей клетке. Запястья перебинтованы. Он смотрел на них в кромешной тьме и не мог понять, что случилось. Хотя, он уже привык к тому, что порой приходилось просыпаться и видеть бинты. Тело все саднило – на нем отпечатались следы от ремней, которыми его стягивали.
Бинты же побагровели, окрасившись алой кровью оборотня. Он же лежал и смотрел на свои руки, по щекам стекала соль. Все болело. Каждое движение становилось невыносимым и он бросил все попытки лечь так, чтобы не чувствовать настолько сильно холод. Стало сложно дышать, и поэтому он медленно вдыхал и задерживал дыхание на некоторое время. Расслабиться тоже не удавалось. И, все-таки, он продолжал смотреть на свои запястья, постепенно вспоминая все, что произошло.
И то, как он убил кого-то из исследователей, и то, как слепо резал себе руки, бормоча бессвязно: «Я не хотел… Я нарушил обещание…». Теперь он жалел о том, что не покончил тогда с собой. Время оказалось сильнее. Все было слишком страшным, чтобы можно поверить в реальность. Недели две он думал о том, что он вот-вот проснется в их с Лого квартире и тот будет рядом. Но ничего не происходило, и теперь он верил в то, что демон мертв. Как же сильно он хотел, чтобы все это скорее закончилось. И каждый раз, когда его душа уже была готова отправиться на тот свет, врачи все равно возвращали Эвелина к жизни. И мир смеялся над ним. И он понимал, что с ним будут играться вечно. Смотреть на то, как он извивается и кричит от боли, как сжимается от страха. И вот он уже не в состоянии сопротивляться. А они придумывают все более изощренные способы пытки и все также не дают ему умереть.
Иногда ему снится «прошлое», он уже не верит в то, что это правда, в то, что это происходило в его жизни. Сейчас он согласен вернуться в самое начало. В тот день, когда он только очнулся у Лого в квартире. Он бы прожил это время по-другому. Он бы ценил каждый день. И он точно знает, что в тот день он бы не сел на мотоцикл. Он бы остался в квартире. Он бы сделал все для того, чтобы с демоном все было в порядке. И сейчас, когда он думает об этом, на глаза опять наворачиваются слезы.
- Прости меня, - он еле двигает губами, почти беззвучно шепчет, - У меня не хватает больше ни на что сил. Прости… - он все-таки сгибается пополам, закрывает лицо руками, - Лого, прости меня…
Он пролежит так до тех пор, пока оставшиеся силы не покинут тело, а усталость не погрузит оборотня в мучительный сон.
Отредактировано Осень (2011-10-06 19:20:36)