…Не тягать сухари из собачьей миски – первое, чему следует учиться подросшим котятам, потому что собачьей пасти хватит на все мягкое брюшко, хватит, чтобы выдрать кишки и, раскидав по двору, самозабвенно играть с оторванным некогда пушистым хвостом. Но правила только и существуют, чтобы их нарушать, не правда ли? Есть и еще одно – некоторых тварей нужно убивать сразу, и рассматривать их лучше через прицел снайперской винтовки, но никак не с пары шагов. И кидать лучше гранату без чеки, но никак не… что? Зажигалка?.. Маленькая пластиковая зажигалка?!
Ассар с тихим рыком обернулся на голос, не мог не услышать, и услышанное ему не сказать, чтобы очень понравилось. Ну, кто? Очередная блюстительница морали? Защитница сирых и убогих? Хозяйка этого наглого демона? О, сестренка… падший даже не убрал рук с талии своего старого приятеля, только по привычке чуть дернул подбородком, в ту же секунду отправив первую попавшуюся на глаза бутылку – пузатую, из-под дешевого виски в краткий полет от мусорного бака до белобрысой головы. Кто успел, тот и съел. Проломил он ей череп или нет, его, правда, уже не особо интересовало, хватило и того, что бутылка разлетелась вдребезги, а засранка мешком осела на асфальт, по-видимому, передохнуть.
Есть такие твари, которых не задавишь и танком. К сожалению, падшие к ним относятся, но это ничего. Так жизнь станет ярче и интересней, так в грязной луже играет развод бензина, так он пляшет под дождевым каплями. Завораживает.
Через несколько минут кончив, он предоставил своей жертве сползти вдоль стены… ну или остаться стоять, со спущенными штанами, гондоном в заднице и открытым переломом, соловея от болевого шока. В этом мире, в этом маленьком мирке с его полутора десятками миллионов живых душ, сильный берет то, что хочет. Сильный делает что хочет.
Ассар присел на корточки рядом с падшей, чью разбитую голову, словно нимб, окружали осколки бутылочного стекла… о да, спасибо, никакой ублюдок в ту бутылку не помочился прошлым вечером, иначе он точно побрезговал бы за волосы приподнять девчонку с земли, вглядываясь в лицо и пытаясь припомнить, видел ли раньше. Похоже, нет, хотя… нет, точно нет. Аккуратно отбросив в сторону крупный осколок, он опустил ее голову обратно на асфальт и через несколько секунд исчез.
Негромкий хлопок. Так воздух заполняет вакуум.
Потом переулок заполнила тишина.

-> ? -> сеть улиц

Бесполезно. Трата времени. Нету смысла. Не стоит верить в то, что ты кому-то нужен. От утраты, все равно жалеть будет только каждый сам себя. Про тела забудут в миг. Только по числам будут вспоминать, и то не все и не всегда. Не стоит настраивать себя на красивый финал. Умрешь либо молодым, либо старым. Что выбираешь? Что-то среднее? Так и думал. А где эта середина? За пятьдесят?
Говорили, что раньше люди могли жить столетиями. Когда это было?.. Было ли вообще? Вполне может быть. Человек ничего о себе не знает. Только догадки. Но на них строится психология и философия. Это правильно? Тоже вопрос без точного ответа. Раздражает такой оптимизм, и я закрываю глаза. Пытаюсь уловить звуки океанов, хотя нахожусь на середине материка. Безразличный взгляд под опустившимися веками. Лучше этого не видеть. Лучше этого не слышать.
...Тело угрожающе пошатнулось и думало упасть. Джек ухватился за горло, где уже не бился пульс.
-Так быстро... Это нечестно.
Рука с опасным оружием опять сделала движение, попадая в левое легкое. Глубоко вошло и послышалось тонкое, еле уловимое, шипение. Тело тут же стало легче, но не сразу. Не улавливая звуки Голоса, рука пошла в низ, тщательно разрезая ткани на своем пути.
-Мне нужен отдых. Я требую сон.
Тот, кто все это устроил посмеялся хрипло так глухо. Казалось смех был где-то выше над грязной землей. Джек перестал держать тело. Обезумевшая рука стала наносить колющие раны в области груди. Тело сползло по стене, оставляя за собой на стене кровь. Голос уже ничего не требует, а наслаждается тем, что есть сейчас. Его фигура стоит близко к стене. Чужие ноги распластались под фигурой. Голова печально опустилась на грудь. Текла кровь. но захотелось чего-то еще. Так не хотелось просто развернуться и уйти.
-Не зря же я...
Безумная, дикая, неудержимая улыбка расплылась на все лицо. Глаза горели красным, а по стенам танцевали безумные тени. Он склонился и простым движением руки распорол живот трупу. Это была не больница, а тело не являлось "клиентом", осторожничать тут не к чему. Кровь уже ощущалась и на лице, приятно стягивая кожу. И вот вам анатомия. Все так прекрасно видно. Лучше любого муляжа. Рука ушла под ребра. Наверное был задет какой-то нерв, от чего дернулась голова. Закачалась, как головка у деревянной куклы. Между пальцев ощущается скрытая от глаз плоть внутренних органов. Были вытащены кишки и раздвинуты ребра. Джек сам поранил ладонь, когда двигал кости. Но он не ощутил боли, пока его разум занят перевозбуждением и не может контролировать свои прочие эмоции и рефлексы. Облизывая губы и все глубже проникая рукой. Тело уже было не то что синем, а даже черным. Это еще из-за венозной темной крови, что вылилась из прорезанных вен.
-мне нужен доктор. Нужна помощь. Мне? Нет. Этому миру!
и вроде бы маньяк уже успокоился. Его лицо приобрело безразличный вид, а глаза потускнели. Все было в крови. Домой не вернусь... Скальпель воткнулся под подбородком, и рука поднялась. Рот открылся. От туда тоже вытекала жижа крови. Скальпель прошел сквозь челюсть и насадил на себя язык. Почти до конца, он ушел в плоть. Джеку показалось это забавным. Он удержал тело и засунул руку в рот бозформленного тела. Был найден метал сразу же. Взялся за него и вытащил через рот. Еще один порез на руке. Это все не важно. Кровь смешалась, теперь сложно определить. Безразличный взгляд. Уже нету интереса в этом взгляде. Как быстро все прошло.
Отошел и достал телефон. Джек думал позвонить Гилу, но тот упорно не поднимал телефон.
-Я слышал, что сегодня в замке будет праздник... И что? Было бы замечательно туда явиться. Алиби... Джек поднял сумку с земли, развернулся и пошел прочь от этого места.

----------------(Фонтан "Иори")-----Замок. Фонтан и Алтарь Желаний.

----------Начало игры------------

Август. 2010 год.

Когда Лоин спустилась вниз, было ещё светло. Когда-то она летала в Токио, но это было давно. Город тогда был совсем другим. Сейчас он вытянулся ввысь тонкими иглами небоскрёбов, расползся вширь жилыми кварталами и пригородами, завесил небо выхлопными газами и раскрасился многочисленными рекламными вывесками. Ангел и раньше мог видеть город глазами Харуки, но подсмотренное не могло сравниться с тем, что сейчас атаковало глаза и уши девушки. Сколько же здесь людей!
Лоин неторопливо шла по улицам, осматриваясь по сторонам. А она ещё собиралась искать здесь того вампира. Да цветок папоротника в пустыне найти будет и то проще! Надо было подумать об этом раньше, но она всегда предпочитала спускаться  в маленькие городки и столицу последний раз посещала лет 50 назад, если не больше.
Ночь накрыла город мягкой лапой, сразу, без перехода в сумерки. Однако темнее вопреки законам природы не стало: огни реклам, машин и окон светили, разгоняя мрак, не давая темноте поглотить город и живущих в нём. Лоин уже порядком устала от нескольких часов бесцельного шатания по улицам. Последний час она просто брела куда-то, не обращая внимания на окружение, чужие лица и голоса сливались в нестройные цветовые пятна и шум. Отчаянно хотелось тишины и покоя, и ещё куда-нибудь сесть. О том, чтобы раскрыть крылья и взлететь, не могло быть и речи - по этим крыльям ангела очень легко отследить, а её ведь наверняка уже ищут. Какая же она всё-таки глупая...
Фонари и люди попадались всё реже, и девушка отчасти была этому рада. Лишь отчасти, потому что встречаемые здесь личности пугали и вынуждали жаться к стенам домов. В темноте что-то пищало и шуршало, поблескивало глазами и жило своей непонятной скрытой жизнью. А впереди, в неясном свете далёкого фонаря, прислонившись к стене, кто-то стоял. Чтобы продолжить путь, ей пришлось бы пройти мимо незнакомца. Лоин было подумала, не перейти ли на другую сторону улицы, но тут же обругала себя за трусость. Не съест же он её, в конце концов!
Девушка неторопливо приблизилась к тёмной фигуре, и тут невидимый меч за её спиной чуть заметно завибрировал. Лоин вздрогнула и остановилась в паре шагов от человека, торопливо соображая, что бы это могло значить.

Ну конечно, трудно не заметить кого-то с такого расстояния. Человек повернулся в её сторону. В тусклом свете далёкого фонаря Лоин с трудом могла различить его лицо - он ей улыбнулся, как ни странно (в переулке было слишком темно, чтобы она могла хорошо различить клыки. К тому же, в тот момент она смотрела в глаза незнакомцу). Эта улыбка заставила её отступить на пару шагов назад, а потом он задал вполне закономерный вопрос - что такое светлое существо делает в этом месте? Мысли лихорадочно заскакали - что я должна ответить? нет, я не заблудилась, я тут кое-кого ищу. не подскажете, где можно найти пару вампиров? Летний воздух был по-прежнему тёплым, но ангелу внезапно стало холодно.
- Нет, я... Точнее, да... Может быть... - она запиналась, ища нужные слова. Тут некто шагнул по направлению к ней. Меч завибрировал сильнее, Лоин услышала противный тонкий писк, раздающийся как будто прямо в её сознании. Хватит уже! Успокойся! - к её удивлению, меч послушался, писк затих и вибрация прекратилась.
- Это место совершенно для вас не подходит.
- Да, я тоже так думаю, - пробормотала девушка. Она больше не отходила, посмотрела в глаза незнакомцу и постаралась дружелюбно улыбнуться. - А вы здесь живёте? Я, наверное, в самом деле немного заблудилась. Как мне выйти... - а куда ей идти? В чужом городе, практически не имя денег, никого не зная - куда она пойдёт? - на главную улицу?
Там она что-нибудь да придумает. В конце концов, ангелы в человеческом обличье не так страдают от жары и холода, как обычные люди. Переночует где-нибудь в парке на скамейке, не в первый раз.

- Да я тут живу, и ты вошла на мою территорию. Теперь тебе придётся расплатиться!
Ноги Лоин как будто приросли к земле, уж слишком серьёзно это прозвучало в тёмном безлюдном переулке. Внутри что-то оборвалось. Ну всё, приплыли, - пронеслось в голове. Однако, она даже не успела испугаться как следует, как он рассмеялся.
- Ну и шуточки у тебя, - проворчала девушка, серьёзно и внимательно рассматривая собеседника. Насколько ему можно доверять? Ангел никак не мог решить для себя этот вопрос. Он был тут, как рыба в воде. Это был его город, его ночь и его улицы. Она же здесь не просто чужая, - она лишняя, незванная. Лоин теперь поняла, почему высшие ангелы так старательно избегали Токио. Они ничего не могли тут сделать, это была территория Тьмы и Зла. Очищать город от порока было бесполезно, да и слишком много невинных жителей погибло бы при зачистке. Всё-таки обычных людей, которым нет дела до борьбы Добра и Зла, в любом городе большинство. От этих мыслей ей стало холодно и неуютно, но в то же время девушка поняла, что не собирается отступать и сдаваться. Даже если ей удастся спасти хотя бы одну душу в этом месте, её миссия не будет бесполезной!
Незнакомец предложил поискать какое-то казино. Что есть казино, Лоин представляла себе очень смутно. Её подопечные злачные места не посещали, она сама - тем более. Неважно, сейчас она была пойти куда угодно, илшь бы там нашлось тихий уголок для отдыха. Элиот... Красивое имя. И поведение у него... оригинальное.
- Элиот... - она будто попробовала имя на вкус, и неожиданно легко согласилась. - Хорошо, идём искать ваше казино. Можете звать меня Лоин, - и она сделала изящный реверанс, делая вид, что понимает правила игры.
- А вам не нравится свет? - как бы между прочим поинтересовалась она.

- Ну чтож, Лоин, вынужден признать, что манеры у вас есть, но этот реверанс был лишнем, мы не на приёме, а я не герцог
- А мне показалось, вы оцените, - Лоин насмешливо улыбнулась и склонила голову набок. Хорош был бы герцог, живущий в этой дыре!
- Я, не сказал бы что люблю или не люблю свет, он меня пугает и делает больно, и да, я скорее не люблю свет, но с ним приходиться жить, так что вы меня пугаете, но нож в спину я вам вонзать не собираюсь.
Ответ Элиота её сильно обескуражил. И как прикажете на это реагировать? Она, хрупкая и слабая (по крайней мере на вид), его пугает? Вот интересно! Кто ж он такой, что не любит свет и боится девушек? Молодой человек тем временем изящным жестом протянул руку. Наверное, на неё надо было опереться и прошествовать с ним вперёд, к вышеозначенному казино. Но как только ангел коснулся вампира, его будто прошило током. Она поспешно отдёрнула руку, а в голове осталось ощущение чего-то тёмного, очень опасного и вечно голодного. Такого с ней ещё ни разу не случалось за всю её не такую уж короткую ангельскую жизнь. В глазах девушки промелькнул панический страх, но через секунду она сумела взять себя в руки и ответить на молчаливое недоумение спутника:
- Всё в порядке. Идём. - и первой пошла обратно по направлению к выходу из переулка, стараясь не подходить слишком близко к Элиоту. Лоин очень боялась этого странного человека и отчаянно старалась это скрыть. Она прогоняла все мысли о том, кем он может оказаться, потому что стоило бы ей задуматься об этом хоть на минуту, она бы поняла... И тогда ей бы  пришлось вытащить меч и убить его, потому что он - представитель того самого зла, с которым она твёрдо решила бороться несколькими минутами раньше. Но никаких попыток навредить ей не предпринимал и вообще вёл себя не так, как положено злобному негодяю. Даже проводить вызвался. И оружия при нём не наблюдалось, хотя... нужно ли оружие таким, как он?
Дорога прошла в молчании - Лоин пугливо косилась на спутника и всем своим видом показывала, что настроение общаться у неё резко пропало. 

-----> Казино "Блеф"

<-- Здание полиции

Сентябрь. 2010 год.

Дождь.
    Мы пришли в уныние при виде девушек, подвергающихся дрессировке. Было неприятно видеть, как отдельных людей или целые команды принуждают насильно что-то делать. Нельзя, чтобы тот, кто сильнее тебя, видел твои слезы. Иначе он решит, что ты просишь о сострадании. Ты молчишь и смотришь так пристально, обреченно.
Мелкая, колючая морось в лицо, по капюшону, который постоянно приходится ловить, потому что ветер, потому что несущиеся автомобили, потому что люди, толкающиеся по тротуарам, потому что...
На втором перекрестке от полицейского управления Габриэль остановился в ожидании зеленого света и, открывая мятую пачку сигарет, запрокинул лицо к небу. Капюшон ухнулся на спину. По лицу завели жаркое танго холодные капли. Ноздри щекотнул знакомый запах - удар аристократического копыта стеклянного коня. Пачка сигарет падает в глубокий карман, закрытая за ненадобностью.
Дождь.
Принятие предполагает одновременно и понимание, с кем имеешь дело, и осознание возможности для изменений у близких, причем в любую сторону и в любой момент. И это риск. Риск, что все пойдет не туда. Обычный такой риск, который всегда присутствует в близких отношениях. Но без принятия понимание ситуации и степени риска служит скорее аргументом против того, чтобы в ней оказаться. «Со смертью ничего не поделаешь, чего не скажешь о великой красоте мяса», – так говорил Фрэнсис Бэкон, художник двадцатого века, объясняя, почему он изображает смерть и разложение. Должно быть, Габриэль всегда восхищался его душевной позицией, ведь это отношение к мясу говорит о том, что Бэкон был знатоком смерти, хоть и предпочитал это скрывать.
Ха, кто бы не предпочел на его месте.
На светофоре мужчина свернул на другую улицу - против направления, в котором двигался изначально, - узкую, словно тонкий ручеек, вливающийся в широкую реку. Он не знал, но чувствовал, куда должен был идти и шел за этим чувством, за тонким эфемером запаха на самой грани восприятия - но не сознания даже, а более изящной в этом вопросе интуиции.
    В проулке воняет дерьмом и сыростью. Мясо, до хруста сожженное заживо, мясо, изрезанное холодной сталью, мясо с пулей в кишках. Самые важные вещи в нашей жизни происходят без видимого начала. Самые важные вещи. Стерты табу. Планка духовности выброшена в мусорный ящик. Давит-давит-давит. Внутри и снаружи. Отторжение. Отторжение. Безразличие и раздражение. Забинтованная рука медленно отпускает рукоять ножа, когда под подошвой хрустит битое стекло и один из троицы малоприятных особей смеет повернуть на звук свое худое лицо с перебитой переносицей. Некоторых жизнь ничему не учит. Не успевает.
- Сладкая... - бродячие собаки у стен мясокомбината, больные, с изъеденными язвами телами, они ждут отбросы производства, чтобы наполнить ими своим гнилые желудки. Сладковатый запах разлагающейся плоти слизью оседает в горле. Они смеют притрагиваться к той, к которой нельзя подойти.
Его счастье могло не дожить до утра. Здесь, на бойне, он отобедает досыта. Все отлично, его просто слишком притягивает.
- Sie - meine Magnet, - она похожа на девочку из сказки. Сироту, торгующую спичками в новогоднюю ночь. Ей холодно. Босыми ногами но грязному прошлогоднему снегу она не ходит, но танцует. Край платья нежной, небесной голубизны измят и запачкан. Девочка. Милая. Этой эпохою многое сломано, что уж там мы.
Габриэль не нашел куклу по забывшемуся со временем запаху, не нашел по оставленному случайно ментальному следу и вообще - не искал. Он просто пришел к ней и не видел помех в том, что кто-то еще находится в неприятной близости: как комары по болоту вьются.
- Schalten Sie Ihren Rücken, nicht gähnen. Das wird heute angeboten werden, Straßenhunde werden?
Недолгий, захвативший внимание публики полет цветка - тварь чувствует запах крови, свежего рисунка на тонкой светлой коже. В свете играющего огня – едва ли более, чем метнувшаяся по плавной дуге тень, волею случая попавшая в ладони. И помни, что каждый человек в этой вселенной - всего лишь вспышка в небе,
цвет, яркость и продолжительность которой зависит только от него самого. Цветок с шелковыми лепестками.
Разбитый фонарь. Счастье, вжатое узкими плечами в стену.
Дождь.

1. Ты - мой магнит.
2. Не поворачиваться спиной, не зевать. Что будет предложено сегодня уличными собаками?

Происходящее на периферии сознания. Брось, девочка. Ты же давно научилась держать эмоции в руках, а чувства - в холодильнике. Ты давно поняла, как нужно вертеться, чтобы жить и по возможности не чувствовать боли. Так что брось эти высокопарные сентиментальные фразы и скажи правду - как она есть, голую и острую.
Расскажи, какие видения по ночам не дают тебе покоя, заставляют просыпаться в холодном поту и открывать-закрывать окно. И кто спасает тебя в эти ночи?
Брось, девочка. Все это глупости. Ну зачем так? Жестоко и бесперспективно.
Да. Я нахожу это смешным. Очень смешным. По правде сказать, более смешного и жалкого зрелища я еще не видел в своей жизни - кучка подростков напала на беззащитную девушку, кучка отродий вольных сук, именующих себя «оборотнями». Они щурят глаза и показывают неровные желтые клыки. Они выпускают когти, которыми только гордость соскребать. Зрачки шире возможностей?
Остается только развести руками. «Не мешай, дедуля. Или хочешь присоединиться?»
- Мое счастье...моя Эмили... Закрой глаза. Закрой и не открывай ни в коем случае. Не смотри. Не слушай. Тебя здесь нет - ты в лесу, где светит солнце и шумит водопад.
Лес, в котором он встретил тот фрагмент своей души, которого не хватало всю долгую жизнь. Лес, из которого не хотелось уходить - лишь бы не забыть ее улыбку и прекрасные глаза, чуть удивленные, слегка напуганные, но ласковые и понимающие. Сердечко, бьющееся в груди трепетно и нежно. Как можно было дышать раньше.
   Малиновый закат заливает бескрайнее небо над Токио. В его отсветах черная лоснящаяся шерсть выглядит измазанной в густом вишневом варенье, из-за которого слиплись волоски друг с другом, а на коже бисеринками остался не пот, а сахар - если бы его слишком много было в литровой банке. Тварь сидит, обернув передние лапы длинным хвостом. Она чувствует себя отлично, она уверена в себе и том, что не должна применять особой силы. Но она точно не хочет, чтобы девушка, смятенная и растерянная без того, видела ее.
Игру начинают самые нервные.
Те, у кого руки чешутся от безделья.
Молодой парень, мальчишка еще совсем, прыгает в его сторону. Смелый? Глупый. Насквозь? Навылет. В уголках его рта - белая запекшаяся слюна. Признак того, что при наиболее плохом раскладе он попытается свернуть ему шею. Он перекидывается тяжело, больно, долго. Закатывает глаза и, должно быть, в деталях чувствует, как ломаются его кости и тянутся, тянутся жилы. Как сменяется один ряд зубов другим, как западает в удлинившемся черепе; пока один удар тяжелых лап черной твари - она почти сливалась с обшарпанными стенами переулка - не оборвал его боль и его превращение. Под когтями хрустнули шейные позвонки не то шакала, не то человека; существо подняло свою узкую морду и, как оказалось, весьма вовремя для того, чтобы получить по голове удар ножом. Да, это верное движение. Проломить череп и волку и медведю именно с таким уклоном. Сверху вниз. Молодец. Пять из пяти с поправкой на ветер. На принявших весь удар черных роговых наростах осталась только глубокая царапина, а в пасти - кисть, в последней судороге скрючившая пальцы. Словно надеясь, что может еще удержать нож, кусок мяса цеплялся за его иллюзию, но царапал воздух.
- Не смотри, не слушай, не думай, Эмили...моя прекрасная Эмили...
Тварь встает на две ноги; человек подкидывает на руке утяжеленный в рукояти нож - всего один раз перед тем, как его матовое лезвие находит на своем пути голову последнего оборотня так, как находит тесак повара спелый арбуз.
Слабое потрескивание радиоактивного счетчика. Нож, торчащий из мягкого человеческого черепа.
Мужчина осторожно приобнял девушку за плечи, отводя ее от стены, от луж, от бесполезного разбитого фонаря и, в конце-концов, подальше от трупов. Накинул на хрупкие плечи свою тяжелую куртку. Обнял, крепко прижав к себе.
Сыро. Дождь.
В перерывах между вечностью и вечностью.
- Смотри...ничего не было. Как ты, Эмили? - ему до безумия нравится произносить ее имя. Раз за разом, словно мантру буддистский монах в храме, заезженной пластинкой, выученным уроком. Появлялась уверенность, густым коктейлем смешанная с...умиротворенностью. Так можно стоять годами, с хрупким цветком в ладонях, с маленькой птицей за пазухой, и никуда не спешить, никуда не бежать, - ты вся дрожишь...

«На место, тварь.»
Прошло слишком много времени и внутренние демоны улеглись, приняв Эмили за «свою». Но не лишним будет отдать приказ - кто знает, что еще может лучится за этот бесконечно долгий день?
Это не наука. Не математика. Не статистика. Ничто не может случаться и не случаться со стопроцентной вероятностью. На каждое событие есть определенный шанс - пятьдесят на пятьдесят.
Это - жизнь. Это продолжалось менее 5 минут,
Но это было путешествием, капканом, S-поездкой. Три остывающих тела на сыром асфальте. Мелкая, противная морось над головой. Маленькое сердечко.
Подари Мне Смех - о котором мечтает каждый. Подари Мне Высь - в этом мире противоречий. Могу ли я любить тебя? Конец становится незначительным событием. Если бы я мог забыть о тебе без сомнения... Не могу вспомнить то, как сказал тебе прощай, может ли твой голос достигнуть меня, но.
«Мы с тобой не прощались».
Когда просыпаешься очередным серым зимним днем в депрессии, после сна, в котором он в очередном своем воплощении снова делает тебе больно - во сне, как и в реальности, - остается только выкурить пару сигарет на кухне без обоев и полового покрытия и постараться себя убедить, что все не так плохо и что нужно улыбаться вопреки.
Это - жизнь.
Тень, мелькавшая в безумном танце по стенам, отступает на задний план - на этой сцене место только для двоих. Слегка дрожащей рукой Габриэль осторожно проводит по мокрым волосам куклы, словно маленькую девочку успокаивая ее, давая понять - она единственная, кого он не обманывал! - что будет рядом всегда и даже больше, если то потребуется. Не кому-то свыше, не театральному гению, дергающему за ниточки, а лишь тому желанию, что есть внутри каждого человека - внутри этих двоих. Он обнимает ее за плечи так, словно боится - стоит на мгновение разжать руки и - улетит, упорхнет весь смысл существования. Она прижимается в ответ. Тепло.
- Ты могла пострадать... - не заканчивая фразы, глубоко вдыхает спертый воздух. Переулок не мог похвастаться ароматами парфюмерной лавки, - ты пострадала.
Кусочек металла прямоугольной формы на тонкой и длинной цепочке. Военный жетон. Едва ли у Габриэля получается скрыть свое искреннее изумление и тронувшую душу нежность - она сохранила, уберегла; помнила, может быть даже искала? Смущается, так явно! что выглядит не достойным образом. Какой пустяк. Почему она не стала одной из тех, кто встречается всего на один день, получают свое в первый же вечер, а на утро бесследно исчезают, оставив над постелью легкий аромат духов? Почему она не из тех, кто пытается дозвониться до человека, разбившего мечту? Почему он не тот, кто разбивает мечты? С каких пор начал сомневаться в своих словах и действиях... Он неуверенно улыбнулся:
- Я последую за тобой по всему миру, ловя каждое мгновение, - чуть наклонившись, мужчина без видимых усилий поднял Эмили на руки, - так почему бы не начать со студии?
Позволь мне поблагодарить тебя за все, что ты мне дала.
Спасибо за все, что ты сделала.
Ты оставила меня наедине со всеми моими мыслями.
Я мог бы написать тысячи слов или пройти миллионы миль.
Я мог бы спать на осколках стекла, только бы не забыть твоей улыбки...
На центральной дороге оживленное движение: несутся машины, снуют люди и их заинтересованные взгляды только на мгновение останавливаются на странной паре - в этой стране, в благословенной солнцем Японии, не привыкли смотреть друг другу в глаза. Эти дурацкие традиции могут только сыграть на руку и, лишенный корыстного интереса, водитель автомобильного такси останавливает свою крашеную в желтый машину у тротуара. Не позволив девушке вставать снова в грязь дороги, Габриэль сам усадил ее на заднее сиденье машины, к которому шофер уже услужливо распахнул дверь.
- С тебя только адрес, - обернувшись с переднего сидения, он снова встретился с Эмили взглядом. Не электрический ток и не бушующее море. Без притворства и приторности.
А ведь казалось, что люди разучились так смотреть.

Отредактировано Gabe (2010-09-23 22:44:32)

<-- Крыша.

Октябрь. 2010 год.

«Зубы клацнули оглушительно громко, и в голове несколько секунд была слышна гулкая тишина, заслонившая весь гомон зала и музыкальное сопровождение.
Руки и ноги как штакетник в заборе имени Тома Сойера и дохлой кошки. Растресканые, как пирог из слоеного теста, губы. От полоски запекшейся крови под носом к воспаленному слезотоку ползет муха фонарной тени. Как ни парадоксально, необходимый результат в виде боли в нижнем расшатавшемся зубе был достигнут – на скуле медленно вздувалась волдырями содранная кожа, противники усмехались, стоя с видом победителей над сидящем у стойки молодым оборотнем, а драка по словам адвоката началась: «не по вине пострадавшего, он просто проходил мимо». Поскольку в такой ситуации все средства были хороши, в дело пошел железный стул.
Брошенный вперед вместе с вывалившимися из гнезд болтами, и так «на соплях» держащими его на одном месте, мебельный аксессуар с хрустом врезался в колено ближайшего соперника, сбивая его на пол...»
Это было высшим благом. Нет, ну действительно, что могло быть более милым и прекрасным, чем красные кулаки, опухшие лица, синие носы, а какой-нибудь девице, идущей ближе всего мимо кутерьмы и безобразия вдоль стойки, капитально досталось бы по экстерьеру, так что на утро она должна была ходить в хорошо затемненных очках. Летящие через весь зал бутылки, встречающиеся со стеной или тупыми бараньими лбами, контролируемая толпа, в которой растворяешься куском сахара в горячем чае.
Сахар в горячем чае.
Горячем чае.
Хайне остановился посреди проулка под самым фонарем, зябко потер ладонь о ладонь и снова спрятал их в карманы не по осеннему легкой куртки. На оглядываясь по сторонам, он знал, что в каждой нише дома смотрят на него полные денежного интереса глаза, а если пойти прямо, то, конечно, уткнешься в одну из центральных улиц, перейдешь по мосту и окажешься в спальном квартале, где возвышается среди прочих два дома, которых он обходил бы за километры, будь такая возможность. Впрочем, даже теперь отлично помня адрес и слова на тему того, что быть послушным все-таки как-то менее травмоопасно, оборотень не собирался идти прямо к улице, а планировал через десяток метров нырнуть в скопление теней. Вниз по узкому проходу между зданиями, по сбитым ступеням, из которых торчит железо, к крашеной деревянной двери притона; хотя, уж где, а там чай ему точно не светил ни в каком раскладе, то там хотя бы можно отдохнуть от долгих пеших прогулок, прилечь на полный клопов тонкий матрац, поговорить с кем-то, не обремененным интеллектом. Без заумных «а что было бы» и добрых «не доставляй себе неприятностей».
Просто, как в деревне. Затарахтел где-то совсем рядом старый двигатель малолитражки, сотрясая окрестные стекла своим надрывным кашлем и чиханием, запах бензина заглушил ароматы, доносящиеся из темных углов. Толкнул в плечо кто-то, идущей той же дорогой - о, в такое время суток все переулки напоминали проходные дворы. Если, конечно, в лица не смотреть.
Хрустящее под подошвами стекло, гудки мопедов, лай собак, бурчание старой затертой граммофонной пластинки на высоком балконе с обвалившимся частями полом.
Еще несколько секунд прикидывая, что же ему стоит делать, Хайне рыскал по проулку в поисках одноразового поставщика сигарет. Ни «спасибо», ни «до свидания», просто фак на прощанье, в качестве веского аргумента на любые спорные вопросы. Ничем никому не обязан.
Но. Отвратительное слово, после которого судья вместо смертного приговора выдает пожизненный срок. Та же канитель, только в упаковке от шоколадных конфет, оттянутая на время смерть.

Сколько так простоял в оглушающем грохоте доносящихся со всех сторон звуков, юноша не уследил. Лишь когда взгляд случайно зацепил мятые, раздавленные подошвой окурки на полу, очертания проулка снова выплыли из недавнего прошлого, погружаясь в тишину ночи. Накрыло покрывалом, как восточной чадрой, окунуло в тепло и спокойствие посреди сырости и грязи; качнулись, вовлеченные в ветряную игру, фонари на цепях, приколоченные двумя старыми гвоздями к карнизу какого-то окна. Звонкое «дзинь» заставило его, наконец, выйти из странного состояния ступора и отойти в сторону, пропуская велосипедиста с его железным конем из спаянных друг с другом полых труб. На лице Хайне в тот момент явственно можно было прочесть один единственный вопрос: «что?» и не то чтобы он отличался особым тугодумием, или слуховыми и зрительными галлюцинациями, но в данной конкретной ситуации оказалось, что он минут двадцать как уже совершенно не понимал что происходит. Почему он ушел с вокзала, так и не купив билеты - смятые цветные бумажки хрустели и шуршали в кармане, перекатывались монетки, - почему поплелся за фаэри, как послушная собачка и что в конечном итоге получил кроме абсолютной душевной разбитости?
Должно быть, понимание. Сдернули тюль с окна, дав взглянуть на небо, стерли пелену с глаз и промыли мыльным раствором окуляры. Дайте поединщиков, подарите безумную гонку за собственное выживание, соперников, которые не бегут, а лезут вперед, желая проломить череп, переломать все кости - но не возвращайте в душную клетку с тонкими прутьями. Ему кажется, что по спине уже пляшет серый взгляд.
«Зубодробительный текст, полный подковырок, поворотов и ловушек, да как вообще можно было повестись на такое? Она должно быть полностью на его стороне, и надо что-то менять самому, а не слушать не чистых на руку фей, пока своя голова еще на плечах. Она же не сказала ничего нового. Она просто...да, определенно, она просто хочет сделать ему приятное, но нет уж, обломается да накроется.»
  Пойманная краем глаза картинка так и канула бы в Лету, если бы в какой-то, едва уловимый миг градус накала памяти не скакнул под небеса, заискрился в воздухе всплеском адреналина: побежало, полилось по венам, застучало в висках и стало комом в горле, не вздохнуть не сглотнуть. Первая мысль была «ошиблись», и глаза снова лениво закрылись, демонстрируя полнейшее презрение к присутствующему человеку, но осознание заставило сердце колотиться в горле. Дернулось кадыком, ухнуло обратно в пятки: алая радужка, по глазам огромным, как чайные блюдца, мелькнула из-под лишенных цвета ресниц. Кончилось. Кончилось детство, когда кидался он на таких же задир, как сам, размахивая кулаками в два раза меньше, чем у противника, и расквашенный нос, ободранные колени, все отошло на задний план, заросло шрамами и мускулами; но в сутулых плечах и опущенной голове не было гонора и задора. Впрочем, вопреки тому Хайне мог нащупать языком два отрастающих коренных зуба в глубине рта, не успевших еще отрегенирироваться окончательно после совсем недавней стычки; после бала гости пьяны и веселы. В замедленной съемке приоткрылся рот с застывшим на губах немым вопросом, но произнесших совсем другое:
- Нет, не холодно. Спасибо за заботу.
Его мерзкий акцент выдавал с головой. Белый немецкий мальчик. Выродок национализма и каменной стены на полгорода, танцующий под марши похоронного шага. Мысли у него в голове играют в чехарду.
«Нашел...нашел, как...Сс-сука!» – полное искреннего недовольства, даже злости, и едва подмешанного к этому восхищения собственной беспечности. Но, показалось ли? Его не узнали? Это было бы ошеломительным везением.
- Идите куда шли, пока сами не подцепили.

«Он открывает глаза. Он - в чужих руках и серые глаза напротив, вместо потолка, вместо света, заменяют ему весь мир, запутывают все сильнее в паутину - и голос, на миг срывающийся коротким вскриком, звенит и дребезжит, как на крайней отметке отчаяния. Он никогда не мог подумать - представить - что окажется мухой в хитро сплетенной ловушке, среди тонких липких нитей, увязнет так глубоко и сильно, что, казалось, сам и добровольно укутался в сероватый кокон. Слабея от удушья.»
Отсчет пошел на секунды: двинуться влево, самоубийственно-обманным движением, но все равно оказаться в тисках, опасных больше, чем медвежий капкан. Мизансцена оформлена. Роли распределены. Актеры на сцене - главные действующие лица и персонажи второго плана. Жанр - психологический триллер. Мужские игры на свежем воздухе... а вот тут, пожалуй, неувязочка: целебный морской бриз остался там, на пляже на берегу, а здесь, в глубине земной суши царило сухое, царапающее легкие удушье и дикое пекло адской сковороды... для всех, кроме исконного обитателя этого Ада, и Хайне явно чувствовал себя неуютно даже просто находясь в этом районе и зашел-то в проулок только для того, чтобы отыскать идущую в подвалы дверь. И - какие это мужские игры? Он ничего не может поставить взамен. У него нет сил и необычных способностей, чтобы взять и исчезнуть, оставив на своем месте только маленькое зловонное облачко серы.
Чувства наслаиваются: ненависть, соперничество, буйство молодой, яркой крови, вытесняющей черную, венозную загнившую...скребет как песком под кожей. Зудит. Вот и сжимаются в бессильной злобе кулаки.
Контрастное пятно ослепительно-белого в объятиях черноты необузданной роскоши: четкие приказы силовыми полями власти - двигать людьми не сложнее, чем фигурами на шахматной доске, особенно если ты - кукловод.
Кукловод. Накаливание на зацепленном пальцами ребре, кусочки металла по капелькам во внутрь; ему практически мгновенно стало тяжело дышать и двигать корпусом. Под одежду забрался довольный всегда и всем, холодный и сырой осенний ветер, пробежался мурашками и легкой дрожью. Слишком близко. Слишком опасно. Эта эквилибристика становится все тоньше и тоньше.
Вжатый спиной в стену, с тяжестью чужого тела на груди, с задранной одеждой, Хайне вряд ли мог позволить себе какие-то неосмысленные действия, рискуя остаться в этом городе не целостно, но по частям. Тени молчат. Теням отчего-то страшно. Даже чертовы красные огоньки сбились в кучку, перестали доставать, но нет страха в такой момент, уже - нет. Потому что - некогда. Надо действовать, думать, быть, заламывая руки, выворачивая плечи: неподатливая, непокорная, строптивая даже шлюха пытается отбиться от заигравшегося клиента - так ли это выглядело со стороны? Скулы альбиноса заиграли алым. Только не так.
Постоянное решение - продолжение тихого и беззаботного существования на минимуме, как насекомое, или же - сделать то, что холодит смертельно и овевает жаром самостоятельности, как саммум, но дает ощущение жизни и право потом - на набранной силе получить нечто новое от мира. Насекомое - безопасность. Саммум - сила. И, в его случае, верная, вернее даже ядерной бомбы и пули в висок, смерть. Может быть, не так уж и не права была Вилетта? «Но тогда почему он просто не убил меня?» В горле комом слезы.
- Я просто искал дорогу, - рубин за тонким стеклом взорвался всполохами лютой ненависти к этому человеку, голос сошел на шипение: не то от предчувствия боли, не то от ярости, клокотавшей внутри, но наверняка от холода и понимания, насколько же слаб может быть мальчишка, оказавшийся во власти обстоятельств. Почему он не может развернуть стрелки в ту сторону, в которую сам хочет? Почему не может проставить фигуры по своей стороне? Почему руки зажаты между телами внизу и он не может даже ударить? - шел домой.
Как можно больше правды, однако оборотень не смотрел Каю в глаза: он отвернул голову в сторону и опустил ее настолько, насколько возможно вообще было при таком тесном контакте. Это - всегда попытка убежать. Попытка избавиться от проблем и укрыться в своем мирке. Тишина проулков никогда не бывает абсолютной, в ней таятся сотни звуков, оттенков тревоги. Вот и сейчас, к примеру, где то шуршала видимо крыса.

Раковая опухоль смотрела на него голубыми глазами, водой с лица. Белобрысый плотный человек, похожий на королевского пингвина, подпер спиной грязную стену как Атлант, взваливший на загривок небо – не просто так стоит, а выполняет важную миссию по удержанию сводов арочной композиции, чтобы не обрушилась, шальная, на него всех вокруг. Из последних сил держит. Все выстраивалось в интересную пирамиду. Закладываемый ее фундамент строился с уговоров с одной стороны и абсолютного перечения с другой. Баран. Упрямый баран. В своем черном плаще и белыми руками он действительно похож на глупую птицу - скользи, пещеры, ледники и все прочее, но слишком опасно смеяться сейчас, слишком глупо не сбежать, когда была возможность. Бежать. Бежать прочь, собрав те крохи храбрости в озябшие кулаки, на одеревенелых от мороза ногах, поскальзываясь на припорошенных липким снегом и тонким льдом каменных плитах, падать ничком и снова бежать туда, где будет спасение. Безэмоциональная мысль рождается во вроде бы не похмельной голове, стучится пару раз изнутри в виски. Без злобы или раздражения, без человеческого интереса к всплеску эмоций, она - это всего лишь краткая констатация факта. Сколько их таких было раньше? Сколько их таких еще будет? Оскалившись на миг зверем, оборотень напрягся затылком, гоняя на пределе слышимости внутреннее рычание, перекатывая его в глубине глухим комом. Белое напало на черное. Фишка на фишку. Бусина на белой нитке.
А говорят, в аду - холодно от одиночества.
Невозможно выглядеть достойно, когда выглядишь вот так... Во всяком случае, у Хайне это не получилось даже при всем его актерском мастерстве и большом старании.
Винт нашел паз. Оглушительным показался хруст кости - казалось, весь район услышал.
Все произошло слишком неожиданно и слишком быстро. Рывок, темнота с мелькающими разноцветными звездами, кругами, ромбами перед глазами, и только затем боль, пришедшая быстро, но не сразу. С жгучим оттягом кнута клюнула в плечо и предплечье, выбила на тонкой коже синим цветом толкнувшуюся изнутри кость. Перед глазами проступил из сумрака грязный заплеванный асфальт. Это было так… цинично. Орудие смерти в упаковке из-под предметов для новорожденных. Ирония судьбы, напоминающая о постоянной цикличности бытия.
Толчок, головокружение, длящееся ровно одну поездку от спокойствия до паники. Необъяснимый гнев и осознание обессиленности. Это было лучшее, что можно было и что нужно было сделать. Именно с такой хорошей встряской и приходит ясность в голове, в мыслях, в сомнениях, в собственных метаниях.
Предчувствие не обмануло. Схватившись правой рукой за выбитую левую ключицу, Хайне слегка опустился по стене вниз, но остался стоять на полусогнутых ногах. Ломкие пальцы сжимали одежду так, словно пытались закрыть кровоточащий разрыв, но вместо этого находили только разрастающуюся опухоль. Мгновенные реакции. Доза адреналина. Черные пошли первыми.
- Иди...на...хрен, Кай, - Дрожь. Слишком знакомая, чтобы так просто совладать с ней и знать, как заставить смолкнуть мерзкий противный голосок внутри, нашептывающий аксиому непослушания, замолчать хотя бы на минуту. Еще не разобравшись в себе до конца, он ясно сознает, что его желание тут - как песчинка на пляже, ровным счетом ничего не значащая и такая же невесомая, готовая вот - вот превратится в пыль. There's nowhere you can run to, Nowhere you can hide. С облачком пара вырвалось хрипло из глубины горла. По каплям в темноту, через гул сердца, через чей-то сухой смех. Тусклое лезвие беззвучно выщелкнуло от предохранителя, мелькнуло привычно в ладони. Мгновение на то, чтобы рискнуть. Тысячные секунды, чтобы успеть и, качнувшись в сторону, Хайне наотмашь саданул ножом перед собой. Только бы лезвие не успело найти прочные прошитые пластинки боевой формы плаща. Йота в толщине нити постоянства, - fuck you bitch, а не адрес...

Ноябрь. 2010 год.
Вечер, 21:15. Пасмурно, прохладно, сильный ветер. + 8.

Несколько секунд на сузившийся в крохотную черную точку зрачок, взгляд, заметивший предсказуемое исчезновение с критическим опозданием - и мгновенный выброс адреналина в кровь, бешеный стук в висках; лопнувшие нити восстанавливающейся ключицы, но не дошедшие до той крепости, что позволила бы им сохраниться в целости. Щелкнул глубокий пролом кости, вновь разошедшейся, как только тело не по своей воле, а с чужим направлением, пошло по дуге на естественную преграду. В смеси с пониманием - обида на собственную глупость. Дернувшись назад в самоубийственном порыве, раскручивающемся спиралью во внутреннем стержне холодной и скользкой паники, затапливающей с каждым отсчитанным моментом, но дающей передышку только на то, чтобы вырвать руку из чужой хватки, оставив взамен только вышедшие из пазов суставы раздробленного запястья с лохмотьями сползшей кожи и сухожилий...Хайне не успел.
Доброй ночи, беспокойная суматоха.
Раз выдохнув на ударе, он более не смог вдохнуть, потеряв весь воздух, выбитый одним сильным импульсом из скованного жгущим обручем подвздошья. Развалился, распался на атомы стаями цветных брызг, собравшись в протянутых жгутами струн сведенных судорогой мышц, а на вывернутой от плеча руке с двумя шарнирами, полными колотого стекла, провисло все, лишенное опоры, тело. Жадно до жизни, но бесполезно неуверенно сжалась, цепляясь за целостность своего создания, стараясь спасти внутренние органы, но от того только прочнее вжимаясь белыми костями в поддернутую кровавой слизью мягкость мяса. В невозможности вдохнуть открылся ощеренный клыками рот, но горло, пережатое будто петлей удавки, не смогло выдать даже хрипа. Только упруго сопротивлялось, ломаясь с хрустом и сочным проникновением, отзываясь на удар.
Доброй ночи, переулки издержек дерьма.
Такова реалия этого мира. За занавесившими лицо белыми волосами не видно широко раскрытых глаз.
Кровь со вкусом ванили течет по прикушенной губе на подбородок, теплеет с каждым судорожным хрипом. Дрожащие пальцы впиваются в предплечье вывернутой руки, вдавливаются до максимума через тонкую куртку, затем расслабляются, разжимаясь, чтобы накрыть ладонью спайки боли в корпусе. Это жажда жизни. Восставай против всего и просто отбрасывай. Испытывай судьбу. Может ты превосходнейший лидер из всех? С трудом выплюнутое на асфальт вместе с собравшейся во рту кровью, сквозь сжатые зубы, окрашенное злостью и бесполезной теперь ненавистью, слово. Челюсть немеет.
- Wechselbalg...
Вдох. Долгий сиплый вдох, от которого едва не уносит крышу, и снова тянет грузно руку вниз из захвата, но Хайне удается снова устоять на подкашивающихся ногах, хотя естественной защитой одно только желание свернуться на земле, обняв себя руками, и дышать, дышать через боль в животе, в ребрах, в проломленных, казалось, огненной кочергой висках. Миг счастья о котором он так мечтал только что, но к которому не приблизился ни на шаг. Отдалился, сняв с шеи выделанный кожаный ошейник, и попавшись в старый проверенный силок; почему он вбил себе в голову, что не может вернуться? Не назвал известного одним только резким запахом адрес, который записан помимо того черными буквами по страницам любого справочника? Пытаясь ослабить боль в руке, оборотень начал было выпрямляться, но налитый свинцом ком в жаркой глубине нутра, ухающий с ударами сердца чуть выше нижних ребер, не дал ему этого сделать. Он так и остался наполовину согнувшись, держась одной рукой за практически стопроцентно выбитые, ощутимо набухшие под рукой, крепленые к позвоночнику кости. В горле запершило от вновь появившегося солоновато-металлического привкуса и, слегка отвернув голову в сторону, юноша зашелся влажным, булькающим кашлем. Сплюнул на асфальт под ногами кровавую слюну. Зафиксировано.
- Я понял...все...перестань... - я не могу сосуществовать в этом сфабрикованном обществе, пресмыкаясь; в том, чтобы жить нет смысла.

Ноябрь, 2010 год. Утро, 13:15.
В город пришла зима. Сильный пронизывающий ветер. Все лужи замерзли, покрывшись плотным льдом. Небо затянуто тяжелыми низкими тучами. Температура воздуха: - 8
- Хайне!
Темнота. Короткая, как выдох, или удар финского ножа в печень.
Дети жестоки. Они на уровне инстинктов тянутся ко всему красивому и здоровому, отталкивая уродливое, нежизнеспособное и больное, и маленького, картавого, тощего уродца с большой головой и волосами, с которыми сладить не могла ни одна расческа, они не могли бы принять в свои игры, как ни указывай им на то благовоспитанные родители. Стоило открыть рот, как кто-нибудь из детей обязательно смеялся, стоило пойти неровной, шаткой походкой на тонких, словно веточки, ногах, как начинали передразнивать: и в стае такому делать нечего, слабому, ничтожному, выкидышу, тупиковой ветви эволюции, постепенно ставшему молчаливым и замкнутым в себе. Он начал сторониться и детей и взрослых. Его язвительность была не больше, чем самозащитой и осталась с ним на всю жизнь. Про себя он мысленно отвечал оппоненту, высмеивая его, так же, как тот, кто смеялся над ним. Но дело даже не в этом. Не это было главным
Уже не в первый раз, и вроде все понятно и логично, но он каждый раз сомневается.
- Хайне!
Когда-то, может быть несколько недель назад, а может, и пару лет, он понял, что не помнит, когда последний раз по настоящему расслаблялся. Привык к безумному бегу, промерзшему в жаркий летний день асфальту, стесанным в кровь лапам, как старый часовщик перестает слышать разнобойное тиканье ходиков в мастерской, погружаясь в состредоточение своего дела. От всего него веяла сухая черствая тоска, затапливающая, словно ледяная вода раскалывающиеся льды. Ни одной шипящей, ни одной свистящей.
Медленно, не желая разлеплять белесые ресницы, открылись глаза; нашелся мутный красный зрачок и коснулся изумленно взглядом встревоженного лица в обрамлении растрепанных рыжих волос. Лисьи уши торчком венчали голову склонившейся над ним молодой девушки - болтнувшись раз, другой по радужке, зрачки приобрели несколько более четкие очертания, тяжело фокусируясь на брошенных в снег целлофановых пакетах, откатившемся в сторону яблоке, каких-то бутылках, выглядывающих горлышками. Узкая ладонь трясла его за плечо, открытый рот явно что-то говорил - быть может, кричал даже, но он никак не мог понять, что хочет от него эта девушка - что Юзу забыла в...
Мучительно зажмурившись, Хайне, едва чувствуя онемевшие конечности, попытался потянуть к себе ноги, а руками опереться о проваливающийся под ладони снег и подняться, что смог сделать далеко не сразу, к тому же ободрав пальцы о неизвестную железку и приложившись коленом от выпавший - судя по всему из стены, как большой зуб - кирпич. Бросившаяся на помощь китсуне едва сама не опрокинулась, поскользнувшись на тонкой корке намерзшего льда, но долг чести выполнила, придержав некогда хорошего друга за локоть.
- Ты живой? - полный нелогичности вопрос заставил задуматься. Проводя рукой по волосам, он разделял сухие, но слипнувшиеся пряди, в ключице чувствовал смутные болевые отголоски, а в ребрах ощущал глубоко ухнувшуюся пустоту, но вряд ли бы смог утвердительно о чем-то судить, окончательно не придя в себя. По сути, даже не пытался, - пойдем, осторожно...

--> Берлога. -- + 3 недели -- Кафе "Саюри".

------> Квест "Опасная работа".

Ноябрь. 2010 год.
Ночь: в город пришла тишина – дождь прекратился. Но из-за низкой температуры дорога обледенела. На лужах появилась корка льда, ближе к утру поднялся ветер.
Температура воздуха: - 4

- А где мои деньги? - спросил я у жирного борова, сидящего в кресле передо мною. Вот уже пять минут как он тёрз мне мозги своим унылым монологом на какую-то тему. Если честно, я просто его не слушал.

Я больше думал о том, какой же он толстый. Последний раз человека такой комплекции я видел... да никогда не видел! Так и хочется хлопнуть его по щёчке и посмотреть, как волна пойдёт...

Боров примолк. Атмосфера, казалось, немного накалилась. Охранники позади меня, два здоровенных жлоба с чем-то малокалиберным в кобурах ощутимо напряглись. Как и любой демон, я не мог не получать от этого лёгкого наслаждения. Но всё же не к добру это…

Я вопрошающе поднял бровь. Красиво получилось. Картинно.

- Понимаешь, Стерх... - начал наркобарон, скрестив пальцы домиком, - мы не очень довольны твоей работой. Тебе было велено тихо и без следов убрать Кейла, ты же устроил настоящую мясорубку…

« У-у, понеслось… сейчас начнёт сбивать цену и так далее… опять шарманку завёл…»

Хотя, да, был такой грешок... Каюсь, вселился в меня тогда кровопускатель. Не говорить же, что из-за досадного случая сперва убили не сам объект, а его охранника... затем второго, третьего, а только после - Кейла. Да, непрофессионализм, да, вычислили и послали псов... в прямом смысле псов - три ротвейлера с хозяевами - злыми такими головорезами в касках со штурмовыми винтовками (каски со штурмовыми винтовками… это что за вундервафля?)... откуда у них они - отдельный вопрос, за такое платят сверхурочно... Копы же заявились, когда последнего перерезалось горло... красивая картина - пять чёрных ребят в брониках с дырочкой промеж глаз, и ещё один, с перебитой ногой и открытым горлом... три пёсика тихо-мирно валялись вдалеке... идилия.

- Я получу свои деньги? - сухо прервал я брюзжащую речь старого скряги.

- Нет. Ты нарушил условия договора.

- Какого нахрен договора?! - вскипел я. - Ты сам заслал меня в эту ж*опу, к тому же не позаботился о зачистке! Где, чёрт подери, был мой эскорт?! - ударил я кулаком по столу. Дорогая подставка с золотым пером подпрыгнула от таких встрясок. - Какого хрена мне дали заклинившую винтовку?!

- Жаль, что не удалось в тот раз, - уныло покачал головою заказчик. - Мальчики, убрать его.

Охранники позади достали оружие молча. Судя по щелчку затвора, это были всё же мини-УЗИ. Удобные скотинки размером с пистолет… и рожком с пол-автоматного.

Не время думать. Адреналин уже ударил в голову. Глаза застлала кровавая пелена. Стерх навремя отошёл назад, уступив бразды Менше. Ещё не успел щёлкнуть затвор второго охранника, как в горло первого уже летело перо со стола Борова. Отточенный столетиями жест, отточенная схема смерти. Сперва убрать того, что быстрей, затем прихлопнуть зазевавшегося. Элементарно.

Зрачки второго верзилы медленно расширялись от вида хлещущей крови из шеи напарника, в то время как я нырнул за его спину. Запоздало загромыхали выстрелы из малышки в руках  выжившего верзилы. Обмякающее тело, а это килограмм сто с хвостиком ВНЕЗАПНО навалилось на стрелявшего. Пули увязли в плоти и бронежилете телохранителя. Я тихо ухмыльнулся и лёгким сальто оказался за спиной придавленного бедолаги. Кинжал, что уютненько покоился в рукаве, смачно вошёл в его спиной мозг и вышел из глотки.

Боров тем временем залез под стол и пытался что-то вытащить из ящика стола. Гнев внутри меня улетучился так же быстро, как и возник, теперь хотелось чуть-чуть поиграть с бедным дядечкой.

Я, изображая крайнюю ярость, откинул в сторону стол, за которым пытался укрыться «барон».

А теперь, с-с*ка, - тихо прошептал я ему на ухо, впиваясь в его немногочисленные волосы и приставляя кинжал к его паху, - ты скажешь мне, где сейф, и, может быть, сможешь ещё оприходывать тех девочек, что сидят у тебя внизу. Иначе, - я легонечко дёрнул кинжалом, - тебя ждёт долгая и унизительная смерть от кровопотери. В лучшем случае, потому что, боюсь, с таким позором ты жить не сможешь…

Отредактировано Менша Данан(play profile) (2010-11-30 16:23:02)