<-- Модельное агентство "Подиум"
Декабрь, 2010. Ночь.
Крупные хлопья снега медленно падают на землю,
ветер снова исчез. Гололед. - 2
Сбой отлаженной ритмики сердца, микровзрыв внутри мышечного кровяного сгустка, инсультный импульс по тонким сосудам и остановка пульса; разряд, раскол, заломленные руки.
Три, два, один.
Усни. Умри. Сдохни.
Сожженные до фильтра, насквозь пожелтевшие сигареты отмечают прокат скользящих по снежной дороге колес, с каждым оборотом от оставшейся в ледяных с металлическим корпусом объятьях обледенелого столба машины, задняя часть которой запомнилась только смятыми железными бортами и россыпью битого стекла по захламленному мелким мусором салону; скапливаются на полу в лужицах оттаявшего льда, забиваются под колесики застеленной окровавленными простынями койки, как гребанные битые байты в загруженной программе, перевалившей за предел выносливости потрепанной в процоропях больной системы. Проявляя чудеса расторопности, врачи дежурного корпуса не спешили вытаскивать обломок трубчатого корпуса из тела потерявшей сознание девушки, хоть подключили разом к аппарату жизнеобеспечения, чтобы не потерять бесценную для кого-то кукольную жизнь.
На самом деле все действительно не может быть так плохо, как кажется теперь. Это же все-таки та самая любовь, в которой по самым старым детским сказкам обязательно есть место великим трагедиям. Настоящая, светлая, до конца жизни, которая оборвется не по-лебединому прекрасно в приступе первого же божественного безумия. Настоящая настолько, что хочется любить целиком и вечно - каждую каплю крови и все же лучше всего это делать, когда она внутри тебя. Они. Все. Целиком. Без остатка. Пусть у каждого свой пульс. Пусть хваленый рваный ритм причиняет боль, а выровнять его сложнее, чем кажется и конечно же одна из сложностей заключается в понимании простого факта - если не успеть выровнять, сочтут негодным, и от страха ритм окончательно ломается. Пусть. Вдох-выдох. Стоп.
При чем тут это? Они не умеют дышать.
"Это ведь так больно. Это ведь так больно. Это ведь так больно".
Решить проблему просто. Кровь и мясо густыми сочными с пропиткой ошметками по стенам, потолку и полу - и наступает долгожданное спокойствие. Для кого-то - спокойствие смертника, для кого-то - нерожденного. Но какая разница: какое и чье? Счастье не измеряется ни мерами, ни словами, а разве что вдохами, но они действительно не умеют дышать, а ему не рассказывали сказки по детству и нет в них веры, как в ребенка-судьбу. И это хорошо. Неудобно дышать вонью. Неэстетично. Каждому свое. Кто-то от большой и светлой любви погибнет может быть в нечеловеческих танцах, собранных рыцарских подвигах с обетами к безответному, кто-то от нее же, просто слишком ревновал, кто-то от скуки, кто-то был зол, кто-то мстил, кто-то учил, кто-то напоминал. А кто-то не успел проследить за движением и созерцает готовый результат собственной деятельности. Тот самый - по стенам, потолку и полу.
Результат всегда один и тот же, разницу в основном почувствуют те, кто будут отчищать помещение. Но вот уж их мнение окончательно никого не интересует.
Мокрый тяжелый снег делал свое скорбное дело. Минута за минутой. Час за часом. Болеро на харлее по хайвею, мотоциклетный рев в каскадерском крашеном шаре крепкого черепа - мужчина, оставшийся практически в полном одиночестве на узком пластиковом сиденье перед широкими двустворчатыми дверями, сцепив пальцы в замок перед глазами молча и невыразительно смотрел в до зеркального вымытый пол. Накинутый на плечи белый халат, казалось, был бы единственным, что связывало его с окружающей стерильностью и царящей тишине короткого коридора, в котором ровным красным светом отражалась лампа над входом в действующую операционную. Единственным, с кем можно было развязать разговор, была бессменная бесовка, жмущаяся к левому плечу в притворном беспокойстве: она встретила отчужденную процессию в скорбной суматохе, вытирая безупречно накрашенные бесстыжие глаза уголком сложенного платочка, до самого второго этажа спешила рядом с каталкой, и вскоре осталась рядом, словно действительно желала поддержать...конечно, она не знала. Ни про то, как бесшумно падают слезы, полные бессильной ярости, едва застынув, как они светятся причудливыми драгоценностями на пуховой подушке сугроба в свете витиеватой фигуры фонаря, при про то, как вкусно и странно, оказывается, их пробовать на вкус в отдушке чужого безразличия. Да и никто не знал, сам он не забывал только лишь потому, что в последний раз не нашел возможным такой вот способ естественной потери влаги. Это всего лишь защита глаз, не больше, не меньше, и перейдя границу зимнего порога в теплый приемный покой он не в первый раз поймал себя на мысли, что теперь стало по-странному комфортнее, прошла та легкая асфиксия на оживленной улице от количество ударивших по обонянию запахов. Здесь, где с каждым быстрым шагом за бригадой врачей и поднятым с постели лучшим хирургом города опустошенность расцветала всей великолепной экзотикой всех тонов и фактур. И только ценитель смог бы разобраться в отсутствии того или иного даже не оттенка, только отблеска.
- Вы так беспокоитесь... - махнули ресницы, воззрились голубые глаза.
- Закрой пасть.
Ответил все тем же голосом, что формально всегда желал кому-то из окружения доброй ночи, бесстрастно отзывался и от усталости и напряжения так слышно, когда не коверкает слова намеренно, не высказывает неуважения к восточной диалектике со всем старанием подражания, этот акцентный выговор был для него более естественен, чем та же группа крови. Рассеянно смерил помрачневшую разом девицу холодным, до печи крематория омертвевшим уже несколько часов назад взглядом (абсолютный нуль, минусовая температура) - и не уточнил привычно сухо - пока не закрыл тебе сам - как делал это всегда. Отсчет пошел с выставленного таймера на мобильном телефоне. Критическая необходимость обостряет до небывалого разум. Память услужливо подбросила Мориса. Человека, который убирал следы от трупов, человека, которому Габриэль полностью доверял. Врача с золотыми руками.
Бессонница, глубокая, как общий наркоз, долгая, как гладко стелющая трасса через запад на восток. Габриэль каждые пятнадцать минут всплывал из полусна, как дельфин - подышать, открывал мутные бесцветные глаза, видел, как истекают квадратные зеленые цифры таймера на дисплее постоянно включенного, от того почти разрядившегося сотового, на обратный отсчет. Вдох. Погружение. Пошли новые сутки, в затянувшейся операции он всего лишь раз срывался с места в конец коридора, чтобы переговорить с одним из ведущих врачей: за ценой не стояло вопроса, за скорость было отдано многое. После того, в этом предельном уже вне шести возможных чувств состоянии собранности и контроля, он отслеживал уже даже то, как изменилось дыхание прикорнувшей на плече демонессы - стало глубже - изменился ритм. Девушка допила растворимый кофе из крохотного пластикового стаканчика и задремала даже под включенными лампами белого света. В треснувший "тюльпан" допотопного плафона-бра где-то дома в гаражном подъеме в этом момент билась должно быть с отвлекающим зудом отожравшаяся кухонная муха, провожаемая двумя зрачками в тонкую точку.
Еще немного и я действительно здесь во всем параде услышу, как работают клапаны сердца известного мистера Иосифа Прекрасного с жидкой бороденкой под белым полотном в крепко проваренном саване, ухая громко до крайности на абсолютный износ, как чертов двигатель внутреннего сгорания или диковинные паровые аппараты в осовремененном стиле стимпанк. Еще пара секунд - и вуаля - я - подключенный к ночному эфиру проклятый шаман, фонящее на счетчиках опасное социуму тело - кончиками срезанных волос, каждой клеткой воспаленной от внутреннего гноя кожи, каждым красным кровяным шариком под голубеющей прозрачной протяженностью вен, услышу, как в оплаченной до самого утра комнате номер 10 местной гостиницы, что всего лишь в какой-то паре километров отсюда, где вот уже полчаса долго по-пьяни и героиновому шоку трахается пара заездных на сутки постояльцев, сперматозоиды проникают в шейку матки и женский пот смешивается с мужским из поры в пору, а выше только заваленные снегом, неубранные скользкие крыши, выше обледенелых всех поголовно антенн, ильмов и кустистых, как борода бомжа в ближайшей подворотне со всеми вшами и черными блохами, облаков, выше напряженной стратосферы шебуршатся неторопливо в черном космосе спутники и астероиды.
Январь. 2011 год.
Утро: высокие сугробы, но никаких осадков.
Ветра так же нет.
Температура воздуха: - 4
В коридоре за белой широкой дверью - глухие шаги по отдраенному полу. "Спящий" не шелохнулся, но рука, до того лежавшая на бедре мгновенно сжалась в кулак; без скрипа из голубого пространства в хмурый коридор - человек на ходу снимал с лица марлевую повязку, лишенные перчаток морщинистые руки проделывали так не раз...
Хлопок дверцы.
Второй.
- Мы сделали все, что смогли, она будет жить, но...
Отвернувшись, едва ли спавший хоть пару минут Габриэль, способный напугать всякого застывшей маской трупной морози, вынул из внутреннего кармана не снятого плаща, которым прикрывался и от снега, и тогда от удивленных взглядов в первом коридоре, по которому не везли, на руках тащили его умирающую Эмили, чуть вогнутую фляжку серебристого цвета. Совершенно обыденно она пшикнула свернутой башкой, словно бутылка минералки. Быстрый глоток щедрого алкоголем виски, другой, от какой-то неприятной несвойственной жадности скатилось несколько капель по подбородку неровными дорожками, увязло. Вдох. Во все легкие и еще немного сверху, точно воздуха не было несколько часов и только сейчас появился. Можно. его действительно не было.
-...сейчас она в коме. Мы постараемся...
Тишина. Пальцы разжались. Сжались вновь.
"Это ведь так больно. Это ведь так больно. Это ведь так больно".
Свобода и счастье того стоили? Да, наверное. Звук в мгновение срывается на визг, но от этого не менее мелодично переливается симфоничной игрой подъяремного оркестра. Бессмысленные вспышки слепящего на раз света - лампа скоро перегорит и только конвульсивно мигает, а запахи совсем до опостылого привычно смешиваются. Красная масса хлюпает по полу. Лучше не думать о том, что это, да? К счастью, по стенам и потолку никто не ходит, а то и там бы хлюпало. Разрывая контакты и себя самого. Сквозь боль причинить смерть другому. Наесться. Вздохнуть. Уснуть. Как же хорошо.
Только короткий вскрик прижатого к стене врача разбудил крепко заснувшую демонессу, сорвал ее с места - сильные тонкие пальцы с зеленым лаком на ногтях стиснулись на ссутуленных плечах Габриэля, отчаянно борясь за жизнь принесшего дурную весть хирурга и в последний момент рывок назад увел чудовищный удар обретшей форму звериной лапы от его ученой головы. Четыре глубокие борозды, выдранный куском крашеный в голубой бетон; в пыльном крошеве врач поразительно резво оказался у противоположной стены, а Раэль едва ли не вся повисла на спине собственного взбешенного визави, обнимая с жаркой страстью умелой любовницы, однако с единственной возможной целью - успокоить скорее, пока от больницы не остался разложенные по каждому отдельную кирпичу руины. Строить дома из окурков. Как же.
- Вы постараетесь?!
Сдохни. Сдохни. Сдохни на.
Три, два, один.
Один, два, три.
В общем-то - стандартная картинка.
В бесполезной попытке защититься Морис закрыл породистое интеллигентное лицо руками, вжался спиной в щербленую стену. Вылившаяся мазутным пятном из яркой тени Тень с шумом да раскатистым грохотом опрокинула скованные в полосу пластиковые сиденья, развалила по полу. Припадок прошлого безумия, он далеко в той предельной близости под ногами, шепчет гнутой проволокой с россыпью ржавчины за неплотной прилегший к шее воротник, пластинками тончайшего металлического фарфора в кристальную красную вязь, убитого горячей чужой или чуждой кровью. Пластинкам важнее питать, чем питаться, но это все те же теневые контакты. Гвозди сетевого прохода один за другим выкручиваются, призывая, шепотом, когда отлитая решетка проваливается в глубину темноты, в проеме слева замыкает. Закорачивается. Бензиновые сердечники серых пепельных ветвей, хруст глаз костей, стальных пластов разложенного на препарацию огня, силикона новой раскрытой стерильной иглы или покрытой напыленной платиной трубки, прочная блистерная упаковка с резиновой связке аптечных страйков в расширенных зрачках ртутных капелек и ощеренные зубы выбитых к чертям прутьев с нижних, самых нижних этажей.
Фарфор электродов и рваные уровни. Трубки стекла.
Косой замах оставляет вмятину от кулака в той же несущей крепкой стене, а Раэль испуганно повисает на вытянутой руке всем весом, широко размахнувшись кожистыми крыльями: он не слышит, что несет в себе ее крик, сумбур не переданной никому толком информации, но видит только быстрое шевеление искаженных гримасой паники губ; стряхивает едва закончившее трансформацию женское тело на пол так же легко, как только что держал за грудки бледно-зеленой формы главного хирурга больницы, хорошего знакомого и ведущего специалиста этого города, но законченного придурка с тупыми коровьими глазами под тонкими стеклами очков в серебряной оправе. Только придурок с сорокалетним стажем работы смог бы говорить ему теперь такие вещи - в разгромленном коридоре оседает только пыль, а мужчина в сопровождении все еще что-то верещащей суккубы уже идет на выход и единственно оставшаяся, Тень проскальзывает плоским силуэтом по полу в операционную, откуда не успели еще вывезли Эмили. Быть рядом.
Габриэль немедленно оплатил и лучшую удаленную палату подальше от глаз обожающих скандалы и беды журналистов, и постоянный профессиональный уход и охранного типа наблюдение по сменам с максимально возможной заминкой разрыва не более минуты, но все равно оставил на посту единственное существо, которое, он знал, смогло бы защитить бессознательную девушку от всякой напасти до его прихода - в светлой палате Тень свернулась на отглаженном белом одеяле, без веса на укрывающей Эмили ткани.
Кома страшна не только сама по себе, не меньшую угрозу несут и различные осложнения. Прежде всего это состояния, связанные непосредственно с повреждением головного мозга: различные нарушения дыхания вплоть до его остановки, отек легких, падение или, наоборот, резкий подъем артериального давления, остановка сердца. Именно эти осложнения могут стать причиной клинической, а затем и биологической смерти.
На лестничной площадке зацепленный с оконного проема цветок с грохотом осыпался на пол, разлетевшиеся в стороны осколки керамического горшка и комья земли отозвались в унисон сбитому подоконнику печальным хлюпающим звуком; едва успев, спешащая за мужчиной девушка перепрыгнула через устроенный беспорядок, зачастила по ступенькам тонкими ножками - он шагал впереди через одну, а то и две, не замечая встречающихся на пути врачей или пациентов.
Пациент может находиться в состоянии комы очень долго. Описан случай, когда пострадавший очнулся после девятнадцатилетнего пребывания в "глубоком сне". Все зависит от состояния его головного мозга, а также от врачебного наблюдения и ухода. Весь вопрос - в целесообразности.
Это выстрел в висок, изменяющий бег человеческий, минутных стрелок, раскол мирового в желтизну стекла, щелчок резинки, католические смешливый мальчики и южные фотографы лихо смешиваются в хрипловатой скороговорке, ничего не понятно, но тоска, аллергия, полиция, чистая лоханка и болтанка в морской корабельной отплыви - за стойкой консультации у миловидной девушки, кто ее только разговаривать учил: вроде японский родной, а понятно только, что ну очень ее припекло, - истерика в каждой ноте. Это черный чулок на загорелой ноге устроившейся неподалеку, спокойной пожилой леди, которую бестактно стряхнула с места злобным шипением суккуба. Если тушат свет - значит, грех так грех; полированная древесина стойки отходит от плоской стенки со скрипом вытащенных из пазов винтов, как металл минувшим вечером по оживленной улице размазывая по лицу снег и стекло, выебав свои запястья до прощупывающихся расправленных проводов. Женский крик разносится по коридорам с шелестом разлетевшихся бумаг, захлебываясь, ибо так больно - весело - с каждым проворачиваемым лезвием в правом легком и мечтами о врезанном в легкие пищеводе, ибо так громко и весело, но громко ведь только потому что смешно. Крышка с погребальным стуком падает на место, согнутые винты гнутыми пальцами расходятся в разные стороны, а девушка в коротком халате судорожно набирает номер внутренней связи. Никто не посмеет останавливать.
Решающую роль в развитии комы играет поражение восходящих активизирующих систем мозгового ствола и межуточного мозга. В большинстве случаев в качестве основного механизма развития комы доминируют метаболические причинные факторы. Если к этому добавить интоксикацию лекарствами и химическими веществами, то будут охвачены все основные причины комы.
- Чтобы к одиннадцати часам здесь каждый глист с научной степенью знал - привести ее в чувство без последствий!..
Январь. 2011 год.
Вечер: предновогодняя суета спадает. Немного поднялся ветер, осадков все так же нет.
Температура воздуха: - 5
Все равно что кормить крысами то, что сам когда-то не доел, и ведь даже в форменных лаковых сапогах с черными неудобными каблуками да серебром крашенными пряжками по каждой холодной крашеной выпаянной, каждой со старанием вылизанной, вырезанной без серых, сизых перышек лестнице, над растекающимися уже от температуры таяния рельсами, потому что верхние уровни еще до-головокружения, совсем далеко, остановиться, съехав по пустоте обволакивающей тишины и блевать драгоценными алыми лентами на просвеченных ядовитым зеленым пролетах. От глубокой ссадины выше виска осталась только запекшаяся кровь по щеке, в конвульсивном сокращении стянулся, зажил практически полностью прежде сочившийся окрашенной в розовый лимфой разъем под штекер, в дрожащих пальцах зажата последняя сигарета из третьей пачки и если нет под рукой наркотиков в россыпи забыться, то хоть так через содранное горло, пропитанные легкие насквозь до первого прогона регенерирующей ткани.
После устроенного беспорядка в больнице Раэль, поспешно принявшая человеческий облик, решила остаться и урегулировать ситуацию - никому из общественности не стоило знать, что местная знаменитость в лице управляющего полицией разнесла половину второго больничного этажа и помяла пару сотрудников, ни единая толика информации не должна была выйти из выкрашенных дешевой краской больничных стен - об этом на стол было доложено лично и главному врачу, и основным спонсорам местного не слишком государственного филиала. Помогать ей в благих начинаниях слегка поуспокоившийся Габриэль не стал, и, остановившись на пороге больницы с закуренной еще в коридоре сигаретой, счел целесообразным дождаться личный транспорт: в распоряжении его псины были ключи от каждого запертого закутка дома, поэтому в ранний вечерний час не находившийся даже под первым приходом Ноэль должен был прибыть с минуты на минуту на его несколько недель назад отвоеванном в неравной схватке с самовлюбленными женщинами мотоцикле. Ожидаемо вскоре взрыкнул на стоянке мотор, кутающийся в легкую кожаную куртенку растрепанный парнишка уступил место за рулем хозяину, привычно устроившись за его широкой спиной и охватив упакованными в перчатки руками его за пояс. Вечер, полный забот.
--> Die Schatten.
Тень. Февраль. 2011 год. Утро. Температура воздуха: - 5.
