Я бы могла сказать - "уходи." Одним словом вычеркнуть тебя из своей жизни, вот только из себя не вырвать так просто. Поэтому я лишь улыбнусь. Не знаю зачем, но ты отталкиваешь меня, а потом с неимоверной силой впиваешься в сердце, что становится болезненно сладко. Я чувствую себя живой! Настолько сильные ощущения, что, кажется, я умираю у тебя на руках… точнее, на твоих губах.
Касаешься моих уст так не_пошло, что я почти плачу, изнутри. Самые откровенные слезы те, что не видны. Закрываю глаза, хочу остановить мгновение, зависнуть в этой сладкой истоме. Я и забыла, что возможно ТАК чувствовать человека. Никогда/никому… незачем больше врать. Как много я еще не сказала, и не скажу никогда. Не хочу. Не буду. Тебе это уже не важно. Мной это уже забыто. Унижения/слезы/мои ошибки/разочарования. Линия оборвалась…
Ты отстранился всего на миллиметр, а я вновь вспомнила, как дышать самостоятельно. Не волнуйся, я верю. Верю каждому твоему слову. Вот только ты уйдешь в свою жизнь, и за ворохом проблем воспоминания обо мне сотрутся. Я стану приятным сном, а хочу быть настоящим. Нашим общим миром. Твои слова слишком осязаемы, они ложатся на меня тяжестью исчезнувших воспоминаний. Ты говоришь, будто забиваешь стальные колья в мои запястья. Мне больно? Мне страшно? Нет, я лишь внимательно слежу за капельками крови, стекающих с бледной кожи. Все восстановится. Шрамы, возможно даже их не будет. Со временем.
Ты веришь своим словам? Вижу, что веришь. Мне чертовски нравиться эта уверенность. Тебе это идет, а мне к лицу слабость. Ты моя слабость. Маленький пункт в графе «семейное положение» - мы, кажется, предназначены друг для друга, но мы не вместе. Зависимость тобой. Официально.
Хочу коснуться твоих ладоней, которые греют мои плечи, но не рискну прикоснуться, и так слишком многое себе позволяю. И позволю. Сегодня. Сейчас.
Все потому, что слишком боюсь. Со страхами ведь нужно бороться? А это значит вновь убрать тебя из своей жизни. Самостоятельно, и не ждать, пока ты сам уйдешь. Ведь мы оба знаем, что будет дальше. Сладкое, оставим на потом, верно?
Если ты не заметил, мы уже хуже, но нам это нравится. Зачем-то говорю тебе пустые неуместные фразы:
- Я хочу попробовать так же как ты – внутривенно. Опускаю тот факт, что хочу внутривенно тебя. Это лишь детали. Пальцы не выдерживают, обнимают тебя за плечи, крепко, что бы ты не отстранился еще больше ни на миллиметр от моих губ. Кажется, будь ты чуть дальше, я действительно бы погибла… замерзла от нехватки твоего тепла. Я же холодная. Но больше не пустая – ты дополняешь во мне пустоту существования. Сам же это знаешь. Или еще не понял?
- Еще… знаешь, ведь мир не изменился, изменились только мы. В данный момент и навсегда. Больше не в силах быть вне твоих чар. Вне твоих губ. Приближаюсь. Касаюсь своими губами твоих. Трепетно, с чувством восторга…

Я никогда никого так не целовала. Я будто отдалась тебе. Впервые. Робко, но полностью – хотела, что бы ты понял. Все выразить в словах невозможно. Только этот поцелуй может несмело выразить всю полноту переполнявших меня чувств. Признаюсь, этот поцелуй был лучше секса с другими. Да, их было много. Не все хотели удовлетворить только себя. Но это уже так неважно, что я не помню больше никого. В моей жизни отныне только ты. Чувствуешь?.. меня…

Отстраняюсь, отпуская тебя. Смело смотрю в глаза:
- Давай встретимся в октябре? Я хочу показать тебе золотую осень. Теплая улыбка, а после опускаю глаза. Хочу, что бы ты ушел. Что бы исчез до октября. До бабьего лета. Оно обязательно будет. А если и не случится, то я сама сделаю эту осень такой, какой захочу.
Но сейчас – уходи… или я не смогу тебя отпустить. А ведь это будет уже неправильно… да ты и сам это знаешь.

Холодно.
Почему все так сложно? Люди встречаются, потом теряют друг друга, убеждая себя, что это всего лишь жизнь, а потому – неизбежность.
Кукла уже долго сидела на диване, не думая ни о чем. По фарфоровым щекам стекали серебряные дорожки слез. Слезы ни о чем. В пустоту. Так сладко вспоминать о нем, и понимать, что жизнь ускользает как вода. Пригреет солнышко – и все. Остановка.
Зябко.
Бледные пальцы впиваются в теплую материю одежды, пытаясь согреться. Но это все не помогает. Ведь не тело испытывает это все, зарождаются чувства в душе и, организм, боясь замерзнуть, просто выплевывает наружу ощущения. Не свойственное, не нужное.
Стоило бы закрыть окно, но кукла не двигается. Понимает бессмысленность затеи. Она не живая, поэтому открытое либо закрытое окно – результат один. Все начинается с чувств, а их не упакуешь в теплое герметично-закрытое помещение.
- Люди умеют быть счастливы? Шепчет, спрашивая ответа у стен, будто они живые и способны ответить. Но они уперто молчат. Они все видели, но понять этих переживаний, им не дано. Слишком много волнений, быстрых стремительных перемен чувств. Неживые назвали бы это все театром пустых волнений. Жизнь летела слишком… стремительно.
«Ты тоже во мне. Как и прежде.» - не сказала, но он же все-все понимает. На уровне тонкой красной нити в их сердцах. Кукла закрывает глаза, а перед ними будто расцветает ярко-красный цветок. Красиво.
Так не бывает, но разве они будут спрашивать? Реальность творят именно такие сумасшедшие, которые не верят, что мир имеет границы. У них все выйдет. Верно?
Открывает глазки – все так же комната. Но легкое присутствие нежности еще не растаяло. Его образ все еще в сердце. Как же хочется стать птицей и улететь к облакам, но все мы Икары. Даже когда у нас есть крылья – летать слишком высоко нельзя – можно опалить их и упасть. Нужно быть благоразумной. Или нет? Никто не подскажет.
- Ты опять ушел не прощаясь. Зачем ты так жесток со мной? Зачем оставляешь надежду на продолжение? Уходя, даже ненадолго – прощайся. Отпускай меня и мои мысли. Ожидание… ты не знаешь, время убивает меня. Постепенно. Тихие слова ему. Не услышит. Да и услышав, разве поймет истинный смысл – «не уходи. Не оставляй меня одну.»
Взгляд за окно – город тысячью огней, безразличный и холодный. Но ей никто не мешает просто любить городские улицы хотя бы за то, что где-то в данный момент ее рыжий ангел ступает по ним. Ведь нет счастья большего, чем просто знать, что все будет хорошо. А так непременно будет. Иначе, все это было зря. «Октябрь обещает быть теплым.» вспоминает чьи-то слова. Украдкой улыбается.
- Да… он обязательно будет теплым и солнечным, мой рыжий ангел. Ведь это будет наш месяц. Тихий шепот, повторяя то ли его слова, то ли собственные мысли. – Мы. Навсегда.
Она хочет верить, что уже совсем скоро они встретятся. Где? Как? Она не знала. Уверена была лишь в одном – теперь он должен ее найти. Сам. И он обязательно найдет. Он не оставит ее на растерзание этой клоаке. Слишком уж многое пережили они оба, что бы теперь все потерять. Хотя… возможно это все мечты…
Тридцать дней. Срок жизни. Это будут самые длинные дни и самые страшные ночи. Ведь она понимает – после октября все изменится. Будет либо жизнь рядом с ним… либо не_жизнь без него.
- Ты не знаешь меня. Я не знаю тебя. Наша жизнь идеально неидеальна для этого времени. Наши чувства настоящие до последнего вдоха. Это единственное, в чем я никогда не фальшивила. В тебе. Не стоит бояться того, что будет. Все уже давным давно решено за нас.

В дверь постучали.
- Войдите. Довольно громко ответила кукла. Голос был сам не свой, какой-то уж слишком пустой.
- Эмми, малышка. В дверном проеме появился охранник. – Я увидел, что твой «гость» ушел. Какие-то проблемы? Его голос был действительно взволнованным. – Ты можешь не притворятся, я видел его по телевизору. Такие люди не бывают в подобного рода заведениях просто так. Либо у тебя проблемы, либо… он не успел договорить. Кукла резко повернула свое красивое личико.
- Кто он? Лишь два слова. Ни грамма эмоций – два пустых слова.
- Начальник полиции этого города. Самый главный. Разве ты не знала? Он очень страшный человек. Охранник был удивлен, что Эмили не знала этого.
- Нет, у меня все хорошо. Это… он просто мне помог. Как-то тихо ответила кукла. Она действительно не знала. И почему девушка не смотрела новостей? Почему не читала газет??? Тогда бы встреча состоялась куда раньше. Тогда бы она сохранила себя для него… сохранила свою душевную чистоту только для его глаз, для его души и тела… ей бы не пришлось ждать еще столько времени, что бы вновь увидеть его. Но механизм уже запущен. Осталось только ждать октября.
Кукла отвернулась, показывая, что разговор окончен. Охранник и не стал спорить, он то думал, что все понял – Габриэль помог девушке, та отплатила собой. И никто бы никогда не смог даже предположить, что между ними что-то не_пошлое, что-то нежное и призрачно-неуловимое. Пока еще не сформировавшееся, но бережно охраняемое в глубине души.
Между ними.
Он и она. Как и тысячи лет назад. Слишком порочные, чтобы быть не вместе. Слишком люди.

Возможно, лучшим вариантом было бы провалятся в постели, выспаться, прийти в себя, но могла. Нужно было поговорить с кем-то. Нужен был совет друга. Поэтому, быстро одевшись, кукла отправилась в студию звукозаписи, к одному хорошему знакомому.

\Студия звукозаписи\

Отредактировано Emily (2010-10-02 14:27:58)

- Тьма не способна творить. Но она может создавать иллюзии. Это все не настоящее. Просто красивое видение, созданное мной. Протяни руку и оно растает без следа.
Серый утренний свет разбудил монолит черной шкуры, что вытянулась размотанным клубком пряденной шерсти вдоль полуразрушенной стены сыреющего с наступлением утра особняка, и в бесцветности старого города блеснули на миг глубоко запавшие, агатово-черные глаза, потекли, сменились витражными красками на слабый багряный отблеск и, моргнув раз, другой, обрели осмысленность. Словно из трясины тягучего болота, существо появлялось из отлегшей на камни тени, дергало кожей вдоль спины и щелкало в нетерпении хвостом, стремясь скорее сбросить с него липкие прикосновения и ускользнуть, затеряться в подземных переходах метро, в людском потоке. Странные танцы на лестничных клетках. Напуганные дети, разбившиеся о плиты пола леденцы на белых палочках.
Девочка, играющая с облаком, сидя на маминых коленях. Песня-ветра, спокойно издающая свой звук на ветру.
Мальчик, играющий в песке, прячась в тени. Песня ветра, тихо сжигает свой звук из-за шумового дефекта.
По заполнившим улицы людям скользит, мелькая будто в испорченном кино, серая тень на мягких лапах со втянутыми когтями; словно дельфин, она ныряет в каждый темный фрагмент и проступает вдруг из светлого, не таится, но так и не становится откровенно заметной. Пешеходы и автомобилисты не обращают а нее никакого внимания и только раз наступает неосторожный юноша на опрометчиво разложенный по асфальту хвост и вот уже снова - словно огромная кошка - тень движется дальше, по запаху, по голосу.
- Мне хочется побыть с тобой дольше. Мне хочется побыть с тобой дольше, но твои хрупкие слезы затаены позади моей улыбки, и мы больше не в силах их прятать.
Протянувшийся красной нитью запах замирает вдруг у стеклянных дверей. Красные точки сходятся на красной нити. Узелок. Солнце, дарующее силы, перетекает в звук проливного дождя дробным маршем по вздыбленной шерсти на выгнутой спине; наполнившись силой, с земли вытекает в реальность не тень, но Тень и облизывает длинным красным языком ощеренные клыки. Этой зимой жилось привольно, сытно, не давили грузом снега и копоть сжигаемых зверей, но сколько времени пришлось потратить на то, чтобы уговорить несносного человека на такой...безрассудный шаг? Но ладонь на лапе, глаза в глаза и алый язык облизывает белые клыки перед тянущимся вверх монументом модельного агентства.
Первый раз в своей жизни она пришла не убивать.
Мимо множества людей она проходит, не заметив; скачет вверх по ступеням лестницы, в долгие коридоры и стеклянные переходы, где ищет, ищет и находит. Влажный нос бесшумно щупает воздух. Померкнув на мгновение своими контурами, Тень коснулась могучей лапой двери, за которую ускользала тонкая ниточка прощупываемого сознания той, кого она искала все это время. Почти месяц, каждую ночь отделяясь от своего хозяина. И только теперь он согласился. Только теперь Тень могла оказаться так опасно близко к хрупким слезам и ранимому сердцу куклы.
- Эмили, - склонив по-птичьи голову на бок, существо так старательно подражало голосу своего владельца, словно от этого зависела вся его жизнь, но при том все равно звучали те демонические, так не свойственные Габриэлю, интонации и отголоски. Тень не была совершенна в этом сложном мастерстве, но теперь, стоя под дверью всей своей немалой материализацией, вполне отчетливо и громко звала ту, которую хозяин всегда больше, чем любил. Похоже, но не точно, - Эмили.
Тень прекрасно понимала, почему Габриэль не желал такого навязчивого присутствия ее при знакомстве с Эмили - девушка запросто могла испугаться немалого размерами монстра, обманчиво говорящего голосом любимого ею человека. И в закрытой двери роились вопросы, ответом на которых только ее взгляд. Не обманет ли сердце глаза? Сможет ли поверить она в то, что перед ней - всего лишь аватар, как немым укором символ беспокойства? Тень отступила - отслоилась чуть назад от двери и обернула длинным хвостом заднюю правую лапу.

Отредактировано Gabe (2010-11-12 02:47:13)

Если веки горячи, а пальцы холодны - это первый признак высокой температуры или безлунной ночи. Белые сны - признак лучевой болезни. Кислый привкус во рту, спазмы и сухие позывы внизу живота, аритмия - признак ломки. Говорят, на луне живет песочный человечек, лицо его стянуто в роговой клюв, а в лунном кратере, в море спокойствия гнездо с выводком детенышей, он кормит их глазами, которые приносит с земли. с земли. с зем-ли.
Стучало Эхо и что-то левее гулко в выпуклой грудине под жесткой шерстью – непонятно, но трепетно, словно обтираясь боками красного бархата о белую реберную клеть. Вздрагивал кончик хвоста, обмотанного вокруг лапы, да только влажно блестел нос в теплом коридорном освещении, когда Тень принюхивалась, словно приглядывалась, к тому, что происходит за дверью. Медленно и совсем нерешительно та приоткрылась и Тень подняла голову ей на встречу, прижала к вытянутой голове остроконечные уши; так делают большие кошки перед атакой и робкие собаки, защищаясь от нападок сильного хищника.
Страх.
Та самая псина, с выжженным, гнойным воротиловом вместо глаз явилась из твоего кошмара, тянет жилы из-под кожи, скрипит стесанными зубами и давит запахом разложения былой красоты? Жертва аплодирует ранами и слезами, не переставая сталкиваться с истиной? В правой руке весы, в левой - ржавый молот.
Страх.
Тень молча смотрела непроницаемыми умными глазами на девушку. Практически вровень ростом, если вытянуть шею. Практически вольно, если расслабить могучие плечи. Практически он, осанисто попирающий когтистыми лапами пол, но во втянутых в черные подушечки - в них нет угрозы; в красных точках нет зелени.
Страх.
И все же, Эмили решилась. Величаво кивнув, Тень померкла силуэтом раз, другой, и плавно устремилась вглубь комнаты, ступая мягко и слегка покачиваясь из стороны в сторону; хвост длинным туманным шлейфом тянулся вслед за ней. Остановившись около окна, существо развернулось на месте и снова встретилось взглядом с девушкой. Казалось, практически с улыбкой.
- Да, к тебе, - сев, порождение мук природы, которое вряд ли можно было бы назвать животным, обернуло хвостом лапы и вновь склонило голову на бок. Как никто, в такие моменты оно напоминало скорее взъерошенного после обильной помывки и от того просушивающего перо ворона; и даже вытянутая морда с узкой пастью казалась сложенный в широкий клюв. Улыбается. В полусне. Губы бледные. На луне черным по серому в пляске святого Витта кружат в хороводах слепые из палаты 304.
- Я знаю тебя давно, - прежний голос Тени задребезжал, будто волнами пошел, и сменился на ее собственный - слегка сипящий, как сипит от простуды, слегка шуршащий, как шуршит бумага под ногами в шумный праздник с развернутыми и разбросанными по полу подарками. Ты смотришь на злого меня, решение скорее абсолютно, нежели хоть как-то невозможно. Тихая ты, тихая любовь, тихие приятные чувства. Тихий я, тихая любовь, тихие шрамы, - но теперь решила познакомиться с тобой сама.
Не смотря на то, что фактически существо не имело никакого пола, да и первичными половыми признаками не обладало так же, приятнее ему было обращаться к себе в женском роде - и пусть хозяин был против. Это не кровь, это темная нефть, судя по медленным каплям подтекающих черных глаз. Или мазут. Или ничего.
- Как только я увидела тебя, мне захотелось побыть рядом, - на минуту замолчав, Тень задумчиво пошевелила ушами и, наконец, все же решила продолжить, по-прежнему неотрывно глядя на замершую у двери девушку, - я тень Габриэля.

Отредактировано Gabe (2010-11-15 02:07:00)

А вы слышали когда-нибудь звонкий и чистый звук, когда капля разбивается о каменное, бездушное дно пещеры? Тогда пещера и звуки в ней – все оживает. А когда звонкое цоканье одинокой лошади по мощенной мостовой разносится по ближайшим окраинам опустевшего, потонувшего в вязкой ночной тишине города? Тогда город наполняется очнувшимися прозрачными тенями. А замечали хоть раз тот высокий, тонкий щелчок, с которым разлетается холодная капелька, упавшая с сосульки и разбившаяся о железный, еще не полностью оттаявший за ночь чистый подоконник, потонувший весь в солнечных лучах теплого весеннего солнца? Тогда начинается утро. Тень смотрит на куклу своими глубокими, но лишенными всякого желания существования глазами, смотрит долго и будто пытается передать что-то - настолько хрупкое, что не донести в ладонях, но столь прочное, что способно выдержать все невзгоды и передряги.
Если бы вчера все пошло как надо, и он умер бы, а не держал теперь руку напряженно и неподвижно под ощерившимся острием иглы, не потерялся ли бы и чей-то смысл в жизни? Зачем ему теперь стерильное белое тело с насечками черного маркера, дрожащего в ладони трепетно и обманчиво нежно? Отравленность души былым ядом смертельной сухости во рту, под языком, не вела к доброму и не творила вечное; только во внутреннем мире его немые стражи в теплы тулупах зимы напролет сжигали умерших зверей и вываривали их черепа в чугунных чанах, чтобы после коснулись белых костей замерзшие пальцы, погрузились в выемки провалов глазниц. Тронули за тонкие нити воспоминания, переживания, жизнь, что теплится бесконечно в этих светящихся по темноте черепах - вместилищах чужих и его собственной души.
Тишина обещала затянуться. Затянуть по горло в трясину своего болота, измазать в грязи, извалять в пыли, и в этой тишине только раскачивается рабочим маятником хвост Тени, да ровно дышит успокоившаяся девушка. И не смотря на то, что присутствующие могли найти общие темы для беседы, все равно оставались разрозненны, поделенные на два лагеря, на два не враждующих, но не близких корпуса телесных оболочек. Молчание и терпеливое ожидание. Время стало физически ощутимым, его легкое размеренное движение.
- В порядке, - разводя плечами по густому полотну времени, Тень поднялась со своего места, как корабль снялся с якоря, и двинулась в сторону дивана своим скользящим мягким шагом. Чудовищная голова осторожно опускается на едва закрытые хлопковой тканью колени, но на ощупь - мягкая, а по весу - почти невесомая, - мы...мы...связаны. Плохо ему - плохо мне.
Подбирая человеческие слова в мыслях и постепенно находя для них звуковые одежды к скрипучему голосу, Тень между тем действительно примерялась к девушке: ведь поначалу именно ее стремлением было жаркое и сочное - разодрать на куски, сожрать, пустить нежное мясо по пищеводу. И не пить воды. Чтобы гнило, оставалось трупным ядом на клыках и тогда, в том летнем солнечном лесу, едва не разыгралась кровавая бойня, но железная рука схватила за загривок и приказала коротко - На место. С тех пор Тень задумалась и только потому теперь ловила каждое движение, изменение мимики Эмили, долго не отвечая на волнующий ее вопрос. Какое-то смутное удовольствие доставляло ей все это незатейливое занятие; это волнение и эта улыбка, беспокойство и успокоение за Габриэля, человеческие губы, глаза, волосы, - и может дело в том, что слишком привязан к ней хозяин. Слишком прочно вписал ее в свое сердце и Тени, не будь у нее на то даже желания, придется принять куклу, как свою...
Придется?
Отбирая чужую жертву, обретаешь чужую судьбу.
Даже кровь, что льется вниз из пореза на груди нуждается в причине, верно?
Шумно втянув влажными ноздрями воздух, существо, повадками напоминавшее более не кошку, но сторожевого пса, вновь приоткрыло пасть:
- Тень. Просто Тень, - это, вроде бы, само собой ясное. Сколько лет прошло с тех пор, как демоны улеглись в душе мутанта, как смазалась гарь Геены огненной, и сколько с тех пор звучных имен осталось забытыми? После первого греха все одинаковы, - ты можешь звать нас, как угодно.
Эмили была той неприкосновенностью, которую внутренний переключатель замкнул на цепь сознания и не мог разомкнуть больше, даже рассыпаясь на куски. Только с концом света его мира исчезнет порог, не дающий причинить вред девушки никаким из возможных и, по сути, даже невозможных способов. В ячейках памяти, носимых Тенью, образ Эмили проступал напротив призрачного - Конец Света. Им предоставлен целый мир, полный счастья и безмятежности, каждый ведь хочет умереть счастливым. Существо слегка качнуло рогатой головой. Сумбур речи. Сумбур мысли. С опасностью иглы над веной, тяжело собраться.
- Я хотела убить тебя, - почти безграничные возможности открывались перед ним, но за все нужно платить. Цена оказалась высока, и когда внутри щелкало что-то, похожее на часовой механизм, Тень вдруг понимала - лучше бы она не рождалась в этом человеке на грани от гибели и невозможности делать самостоятельно нечто желаемое. Но такое бывало редко, в основном радужный дурман захватывал сознание очень прочно, - но теперь...нет.
Казалось, сказочному миру нет конца и края: где-то шумит водопад, поют птицы и сквозь зелень листвы нежно касается лучами теплое солнце. Что чувствовала кукла тогда, оказавшись в его самом страшном кошмаре? На дне, так манящем и тянущем вниз?
- Теперь в тебе есть часть меня...как часть его, - все оборачивается вспять. Тогда точно знаешь, что все будет хорошо, и все "злые сказки" - это ведь не про нас. Про кого угодно, только не про нас. И в доброте созданного мира, чудовищная тварь охраняет принцессу, - ты хочешь спросить?..

оос: ошибки подправлю позже, прости.)

Отредактировано Gabe (2010-11-15 02:38:32)

Катоническое першение полых катетеров прожекторов кислоты. Человек, оставшись один в большом особняке, закончил истязать свое тело и разум - Тень ощутимо дернулась в объятиях Эмили, задергала шкурой, но не двинулась с места верной собакой; человек, оставшись один на один с собой, выдернул штекер из раскуроченной раны в затылке и на холке существа, мгновенно превращая шерсть в липкие сосульки отдельных прядей, выступила сукровица, кровь и лимфа. Неаккуратный человек снова работал на износ.
Внутри стеклянные трубочки, гниющие вены, да, продолжение силикона катетеров и гаденькие зубчики металлических врезанных деталек. Тень качает головой уверенно и спокойно, запоздало подтверждая и дополняя своим ответом слова девушки:
- Почувствует, мы связаны прочно,, - и слова явно даются ей с большим трудом, чем было прежде, язык распух и сухо не помещается в пасти: в тревожный, пугающий момент, когда она меркнет, становится полупрозрачной, но после снова обретает плоть. И кровь. Из темноты чутко слышен перезвон, немного холодно и чуть сильнее капаешь на пол, а иногда губы разбиты, и слюна смешивается с инеем на асфальте, застывая такими же стеклянными пузырьками, подобные которым першат в горле, когда сплевываешь становящиеся чужеродными комочки. Без присущего живым существам вздоха существо сглатывает, дергает шкурой и снова открывает пасть, но говорит так тихо, что приходится серьезно напрягать слух:
- Я...расскажу тебе, - пластинки внутри звенят от накала, плавясь от скорости и переплавляя за собой стекло, давая размазывать его, как слюну, по лицу. Сплюнутое крошево звенит так же, как листья меж поворотов, и пламя каждого диода жилок замыкает медной проволокой. Я живой, - он существовал в крови и грязи, и никогда не знал ничего другого. Нам это нравилось. Гонка с жизнью и смерть в любой момент, но мне всегда хотелось остаться. Пожить.
Кофейные зернышки на решетке. Шурупчики в высохшей траве на ведущих на верхние уровни лестницах. Запекшийся бензин разлетается перышками в отсутствие пепла. Не обретшая веса голова легла расслабленно на плечо девушки, защекотало шерстью. Слипшиеся пряди на холке.
- Когда появилась ты, я испугалась. Ты могла уничтожить все, что у нас было, - стеклянный звон слышится четко, и каждый раз приближающийся звук из тоннеля мягко ложится на ключицы, ведь ветер всегда дует в шею и продувает трубки и контактные провода, расплавляясь, сплавляя и их, от выжигающей крови, чтобы мог сплюнуть еще раз, разбрызгав несколько очередных теплых живых красных капель. Чуять искрящееся электричество снега. Тепло, - и только потом я поняла, что у нас ничего не было.
Сбой сердца и остановка пульса. Три, два, один. На самом деле все не так плохо, как кажется. Это же любовь. Настоящая, светлая, до конца жизни. Настоящая настолько, что хочется любить целиком и вечно – каждую каплю крови. Лучше всего это делать, когда она внутри тебя. Они. Все. Целиком. Без остатка.
Хочу тебя. Хочу тебя. Хочу тебя.
Не отказывай мне. Не отказывай мне. Не отказывай мне.
- На улице слишком больно пахнет, - он смеялся так громко, что заболело горло, а может, горло болело и не от этого. Он смеялся так сильно, что выступили слезы, а может, у него просто что-то хрустнуло и сломалось внутри. Он хохотал так, что едва не сошел с ума.
На пальце выступили черные буквы. Тень не могла говорить так долго и теперь молчала, только хрипело и клокотало что-то в глубине ее горла, словно сломанные механизмы крутили свою работу не смотря на высохшую давно уже смазку и тюль паутины.

Это просто слишком длинная осень - больше ста почти бесполезных дней, но она закончится, а за ней будет снег в переплете сосен и ночи темней, длинней, запутанней и верней они пришли бы и раньше, но мы не просим. Нам не нужно шапки снегов на голове и скользкого льда, горящего белым асфальта, липнущего к лапам, нам не нужно, чтобы снова бежать до колкой боли в груди, на не нужно время вновь терять. Слабея с наступлением зимы, не все мы имеем шанс ее пережит и быть может, кто знает, следующей уже никогда не настанет, мы умрем, впитавшись в землю чужими воспоминаниями, мы оплетем туго напряженные провода и в разлитом по полу молоке паутины останемся не жить, но присутствовать не успокоенными душами и выбеленными черепами с воспоминаниями каких-то совершенно отличных друг от друга людей. Снами, в которых нам не суждено будет выбрать отголоски своей прошлой жизни, и столь же неосуществимым станет создание новой.
От возвращения в реальность веет брезгливой безнадежностью. А иногда и безнадежной брезгливостью.
Нас написали без черновика.
Выбить из колеи, щелкнуть по носу, заставить почувствовать, как перехватывает дыхание и от предвкушения, смешанного со страхом, сводит нутро. Смешно. Я люблю это. Скользить по грани. Еще не...
Ловить это странное чувство и стараться не слушать, как эхом уже рушится весь карточный домик в недалеком будущем.
По обрубкам проводов в хрустких сумерках катится от ладно ложащихся толчков сердечной мышцы присутствие в закрытом пространстве мира, поделенного между мириадами звезд на небосклоне, но созданного одним только человеком. Тень молча чесанула задней лапой рану на затылке, но, неловко зацепив длинными когтями, только расширила ее и несколько раз после того дернула шкурой: недовольной кошкой выгнулась в хребте. Рогатая голова повернулась вслед за ушедшей к окну девушкой, на шее вздыбилась влажная шерсть.
...что-то твое настолько, что ты даже драться за это не будешь. Просто отшвырнешь помеху, не провожая и краем глаза. Подойдешь, коснешься кончиками пальцев и так и застынешь. Ты уже давно живешь с осознанием, что это твое. И чужие мнения тебя не интересуют. Они не смогут уже ничего изменить. Только ты способен сказать "Нет, мне это больше не нужно. Пора идти дальше". Но почему-то тебе кажется, что ты так никогда не скажешь. На перепутье дорог и направлений, на хрупком мостике жемчужного покоя, может только вести свой танец в чужой жизни тот, кто решил для себя окончательно все, и Тень знает, прекрасно видит спектровым зрением: танцующая в их мире солнечная нить Эмили прочнее вплетается в неказистый узор грубой бечевки. Девочка научилась расправить плечи, если взять за руку - не ускоряет шаг. Девочка улыбается всем при встрече и радостно пьет текилу на брудершафт.
- Я могу стать твоим сном, - педантично выставляя акцентом каждое слово, чудовище медленно легло на пол, опустило голову на вытянутые вперед лапы, - мы можем жить на грани рассудка. Но мы не цельны, когда ради тебя...
Зрачками примерз к хрусту стертых пальцами листьев. В костях дырочки от железных гвоздей, сгорающих вместе с щепками. Тихая сказка - совсем реальна, лишь руку к ней протяни.
- Нужно просто поверить - здесь и теперь.

Утро 33 ноября было снова отторгающим ржавым каркасом, сплетающим телесное месиво в пейзанские башни, встречающего трубами переходов и простерилизованной крови в протоках глазных капилляров, слишком в ужасе замазанным краской красной фары, завершения логического пути судорожного движения горячего пластика. Омут в заснеженной реке под тонким панцирем низко пролегшего льда, черная пучина единственным возможным выходом в реальность из созданного твоим созданием укрытия и, чтобы сбежать от себя, нужно снять обувь, скинуть одежду, оставить все нужные и дорогие когда-то вещи на пологом берегу городского застоя. Шагнуть в омут, под венец жизни с самим собой в действительном мире, но отдельно от мира собственной Тени, которая останется навсегда за стенами неприступной крепости.
Голубое мерцание после долгого медленного надрачивания замыканием контактов спермы проводов, в руках греется доверчиво вороненое тело утонченной леди - едва теплая, она ищет защиты в его объятьях, но и сама может постоять не только за себя. На матовых курках ее легкий налет пыли. Винтовка дышит в унисон. Псевдорубцевание кусочков отсутствия.
Сегодня 34 ноября. Тридцать третье было слишком, на износ в ошметки оплетки и сбитого маховика, содранных корешков книг, выжженных плит потолка. Тень подставляет свою крутую шею под прикосновения девушки, впитывает в себя каждой клеточкой даже полу-оттенок, полу-ощущение, сохраняет, словно нежно накапливает в виртуальной памяти так скрупулезно, по крупице. Опускает голову с поворотом на шесть часов и смотрит на куклу снизу вверх одним проницательным умным глазом из-под прочного костяного нароста и кажется, словно на морде чудовища играет слегка саркастическая улыбка.
- Ты можешь быть рядом, - и в хриплом голосе действительно нотки смешливости, флером указания - что же ты, девочка, не догадалась сама? В небе светлей, ты подумай, так сложно ли? Холодная, будто вовсе не живая, кость прикоснулась к бархатно-нежной щеке Эмили.
Остатки люминесцентного плато для крошева, хрустящего в когтях тонким стеклом на длинных ножках; склизкие входы и выходы контактов под короткой дорогой в заброшенные тоннели, коллекторы оставленной кем-то жизни и тонких смрадных ручьев в проходы метро. Чувствуя, с кем рядом находится ведущий человеческого тела, Тень отдавала себе отчет в том, что разумнее было бы остаться вместе с девушкой, в тихой полупустой комнате эффектом присутствия, а не подставлять их обоих под серьезный удар. И поэтому... да, именно поэтому существо ступило к двери неспешно, взвешенно на каждом шаге - ей не пора к нему, но тварь внутри беснуется запертой в клетке хищником и не может получить абсолютной свободы.
Любовь. Но когда вены настолько, стеклу просто приходится заливать витрину. Готова ли она откинуть полог и встретится с ним лицом к лицу?
- Хочешь...я приведу его с собой? Только позови. Нас.
А в их глазах - небеса. Гвозди выкручиваются, призывая, шепотом, когда решетка проваливается, в проеме слева замыкает. У него. У нее. Еще пару мгновений назад стоявшая вышедшим из ночного кошмара адовым псом под дверью, Тень становится плоской, будто тушь на листе бумаги, и тонко проскальзывает в узкую полоску света между дверью и полом. И пачка страйков в зрачках ртутных капелек и зубы выбитых прутьев с нижних этажей.
[...]

<-- Центральное полицейское управление
Декабрь. 2010 год.
День. Небольшой мороз и падает пушистый снег (-2).
Белый снег, светлое небо и яркий солнечный свет причиняли боль глазам, но вопреки паскудному началу всего запланированного работницы в цветочном магазине "Котенок в Доме" оказались милыми, отзывчивыми к чужим проблемам в разгар рабочего дня, девушками до тридцати, а ассортимент их магазина поражал разнообразием даже во время наступивших холодов. Не став задавать лишних вопросов, три миниатюрные японки, сострадательно глядя на солидно приодетого мужчину, столь обильно засыпанного снегом, словно он шел добрую половину города пешком, сноровисто разыскали то, что требовалось, а после долго еще упаковывали "по своему вкусу". Все потому, что никогда не ценивший цветов Габриэль этого вкуса к прекрасной упаковке какой-то сомнительной растительности не имел и по сути иметь не собирался. Замотанные в цветную шуршащую бумагу, просто, но вполне мило украшенные, собранные в букет цветы были заботливо уложены на заднее сиденье автомобиля - вылившиеся в круглую сумму, они были приятным дополнением к шкатулке черного бархата, которую Габриэль получасом ранее небрежно ссыпал в карман плаща. Белая гербера. Янтарная теплота центра. Красная лента. Платиновое лето.
Я долго думал о раздвоении личности и сохранении целостности. Думал и о том, что если у меня раздвоение личности, - то обе эти личности все равно я. Я запутался в итоге. Я думал о том, что я настоящий не показываю своих эмоций. Почти не испытываю чувств. Безразличен почти ко всему. Очень разрушителен, жесток и агрессивен. Тогда я проснулся от звука падения куска стали сквозь разбиваемые им же осколки чего-то затупившегося и невосстанавливаемого. Они окружают себя громкими звуками, пытаясь поддержать иллюзию наличия смысла. Они боятся тишины. Боятся, потому что в ней остаешься один перед собой.
Припарковав автомобиль у тротуара, мужчина мельком глянул на часы в мобильном телефоне - приехал на двадцать минуть раньше отсчитанного времени, но не увидел в этом ничего страшного. Заглушив двигатель, вышел из салона, негромко хлопнув дверью и щелкнул кнопкой сигнализации, перебирая в кармане по округлым краям шкатулки. Кожа перчаток скользила по бархатной поверхности, скромный презент в ореоле выигранного времени казался игривым зверьком, выскальзывающим из рук. Стоя под снегом и медленно, но необратимо верно превращаясь обратно в сугроб человеческого силуэта, Габриэль размышлял только о том, было ли верным являться перед Эмили в столь неприглядном виде - спустя столькое время? Одна надежда оставалась на то, что Тень уходила к девушке хотя бы во снах. Где там над ними по ночам зеленое небо. И синее. И рыжее. И черное. Необыкновенное.
Пружинистый холод обволакивает со всех сторон, мягко вдавливает в воздух.
Поразительно яркие краски.
Им так хочется заполнить свою жизнь хоть каким-то смыслом.
Но они пусты, и из такого рода полости выходит лишь его иллюзия.
Он не сразу окликнул показавшуюся на пороге агентства, не кутающуюся даже, Эмили - слишком одухотворенный и возвышенный вид у нее был, как всегда прекрасной, не тронутой лоском глянцевой жизни и пылью бытовых проблем, от которых он все пытался огородить ее своей нелепой опекой. Выпорхнула на ступени его ангел, бабочка с ажурными крыльями священного серебра: не прикоснуться к слепящей пыльце. Жемчужно и хрустко.
- Эмили...
Тихо, спустя минуту позвал Габриэль, отряхивая с левого плеча небольшую кучку снега, как порошка из пластиковой упаковки; с небрежной бережностью. На согнутый локоть правой руки он устроил крупный букет белых цветов - вспоминал, какие любит его ангел, ездил по городу в поисках теплолюбивых красавцев, но все же нашел и прятал теперь от снега.
Я люблю держать вещи кончиками пальцев.
Слишком много вещей я удерживал кончиками пальцев. Небольшое упущение.
С улыбкой, тускло читающейся на изуродованном от части временем, от части событиями, лице, он шагнул на встречу девушке, так, как идут к своей недосягаемой совершенной мечте.
Белая драпировка.
Белый порошок.
Белый снег.
Поро-шок.

Человек в темной мотоциклетной куртке прошел по улице от фонаря к фонарю, словно с трудом пробираясь через пелену снега, ссутулил тяжелые, угловатые плечи, поднял оклепанный воротник. Сверился с разворотом замызганного ежедневника, заложенного мятой фотографией. И посмотрел с ненавистью и тоской красными от бессонницы глазами на пляшущие огоньки гирлянды-иллюминации на высоких карнизах агентства. Скоро праздники.
Поднявшийся ветер холодил бритый затылок наблюдателя. Он сунул кулак в карман и, ожесточив желваки, смерил расстояние - от дверей здания до замерших друг на против друга людей, от людей - до себя.
Мокрый окурок описал дугу и приземлился точно в урну, зашипел и погас.
С запахом чистой и вольной крови создает впечатление белого шума ванильный блеск с еле заметными золотистыми блестками по прекрасной линии губ - по плавному изгибу от ямочки до ямочки. В снежном вальсе медленной тихой смерти, она кажется сотворенной из невесомой сути создания, самой изнанки, что прочнее вековых массивом и легче осенней паутинки, раскинутой по не успевшим позеленеть ветвям.
Судьба. Что мне судьба? Я не верю. Ни ей, ни в нее. Я единственный, кто решает, как мне жить. Убивать. Умирать.
Белый шум в его висках, изнутри словно стянутых медной проволокой - всего лишь чей-то предрассудок, одним из которых руководствуются невидящие глазные яблоки с клеймом зеленой мутной радужки, что выворачивают сами себя в попытке бесплотно вылечить под программу, запущенную в мощном рабочем компьютере, но потерпевшую сбой: фатальная ошибка, из-за которой к выбритому затылку сзади прочно прилип компресс из туго сложенного квадратом бинта. Ошибка, стоившая здоровья и возможностей тела на долгие недели до полного восстановления, но не переставшая втыкать шпильки в его дела. Раз - иголочка тонкая, почти незримая, вошла под кожу. Голубые ирисы гибли в хрустальной богемской вазе. Однако, Габриэль даже теперь не теряя сноровки умело владел телом - ни полвздоха одышки от сбоящего в груди, ни капли неуклюжести на скользком льду под слоем пороши снега, движения отточены и плавны, как монастырский воск. Он почти перелился с места вперед, принимая ангела в свои объятия с трепетной нежностью усмиренного ласковой рукой хищника. Их будущее под запретом. Их настоящее под угрозой. Но, целуя Эмили под снегопадом серого города, он не думает об этом и уверен только в одном - все будет так, как они оба этого захотят Ценные вещи истинно ценны только разбитые вдребезги.
Вишневый лед в обжигающем виски, игра в унисон, но дышат не в такт; поцелуй со снегом на губах при закрытых глазах, они прячутся под снегом, что так похож на белый порошок и недоступны для мира серых, безликих.
- Я скучал, - взять узкую хрупкую ладонь в свою, поднести к губам и поцеловать кончики пальцев. Универсальных рецептов не существует. Каждый ищет свое, и в личной жизни, в том числе. Белое; если надышаться порошком, который нужно принимать внутривенно, то через несколько часов. Наклоняясь, Габриэль коротко касается дыханием щеки девушки и отступает на шаг назад; с неловким букетов цветов, опускается на одно колено, проваливаясь им в наметенный легким ветром сугроб. Вена на шее, под крупными витками вязанного шарфа, по-бычьи частила мелкими волнами пульса, закружилась голова от толкнувшей мягким кулаком в виски боли.
Пальцы белые, тонкие взамест кожаной перчатки, выуживают из глубокого кармана небольшую коробочку с округлыми краями и оббивкой черного бархата. Подцепив крышку, Габриэль помедлил пару мгновений, восстанавливая сбитое визуализацией дыхание, но открыл выстланный изнутри атласом гроб для драгоценности. Несколько недель назад, он заказал в известном ювелирном сплавку кольца по собственному эскизу и теперь, сверкая с тусклом зимнем солнце гранями платиновых крыльев, в темных красных складках раскинулась изящная бабочка.
Чувствуя, как кровь вновь стягивает кожу у затылка, мужчина молчал - ядро, раскаленное докрасна, видел небо в стальных переливах и камни на илистом дне. Холодные листья, что врезаются своими кромками в кости.
- Прости, что не приходил так долго.

Все уверены, листая слюнявыми пальцами белые листы с черной краской шрифтов утренних газет, что вращающиеся на ступенях выше люди не испытывают эмоций, страданий и бед, с которыми каждый день сталкиваются они, сидящие расплывшимися задами в креслах и собранные на рабочих местах серого планктона в офисах. Они свято верят в то, что никто не сотворит правды лучше них самих, клеящих вытянутые по одной из носа сопли на глазок двери своего соседа и царапающих избитые фразы ключами на капотах чужих машин. Конечно знаю, что он обязательно считает глазами каждый пролет в своем восхождении, отдыхе, падении, как шлюха считает губами каждый член, как программа в кибер-реальности сотканными из сотен цифр руками каждый красный, но только красные уже закончились, а пролеты он все не проебывает вниз или вверх - пальцами давно уже разучился и только протирает стекла зрачков с каждым днем все упорнее. Руки пахнут отлично промасленной винтовкой.
Настроения бьющихся в спину взглядов выстраиваются ровно по хребту.
Сторонний наблюдатель, пряча озябшие руки в карманы легкой не по-погоде куртки, отворачивается от чужого счастья. Ему невдомек, что добиться своего возможно, стоит только протолкнуть свое я через плотное стекло обыденно человеческой зависти и побороться в партерной борьбе, в грязи со всеми своими пороками, не пытаясь доказать кому-то свою кристальную чистоту. Щелчок старого железного "зиппо", колыхание кораллового свечного пламени, за окнами стекол очков словно мерцание бакенных фонарей и не звонок потрепанного мобильного телефона - гудок туристического катерка. Синеватый огонь заплясал над мятой белой сигаретой.
- Ничто не сравнится с тобой.
Приятно набирать серыми знаками своих слов на твоем белом фоне - ты будто всегда это знала. Было б сердце нейлоновым, небо бездонным, наливался бы ветер свинцом. Он надевает кольцо на тонкий пальчик, словно прячет в металл хрупкое перышко и затем касается губами запястья. Храни ее... Где-то в сознании, словно таясь за спиной, взрыкивает беззвучно Тварь, на груди у которой мелькнуло в густой шерсти, да исчезло истертое временем очертание. Крылья бабочки, стесненные мягким металлом, податливо гнущимся в неловких пальцах.
Поднявшись с колена, Габриэль отдает девушке цветы, осыпанные старушкой-зимой снегом так щедро, как сердобольная немецкая хозяйка осыпает свежий кекс глазурью к Рождеству. Сахарно. Нежно. Странный ломких воздух, охвативший его зимним дыханием у дверей отделения, был прежде похож на неразбавленный горький спирт, но смягчился в поездке, в расчете на встречу и точно высчитанном времени, в котором не скучал, не ждал - тосковал от невозможности ускорить бег минутной стрелки на циферблате так, чтобы ускорилось в жизни. Словно выбитые у погоды позвонки, хрустко падали хлопья снега под ноги, кристаллики ее и его - общего дыхания замирали в считанных сантиметрах, когда Габриэль подошел ближе. В такие моменты наступает почти интимная близость. Он пытается разучиться дышать ради нее.
Обнимает за плечи, преданно, со слезинкой собаки-хаски во взгляде. смотрит в глаза и прижимает к себе снова, как прижимал бы каждое утро, просыпаясь в одной постели, и каждую ночь, засыпая лицом в распущенные волосы, наполняющие мир летом и цветением беззащитных ромашек на тонких стебельках.
- У меня только одно дело на сегодня. Быть с тобой, - улыбаясь, Габриэль снимает дистанционно брелком машину с сигнализации и, с сожалением выпуская девушку из объятий - ему кажется, что она совсем замерзла, может потеряться, быть украденной, - распахивает перед ней дверцу в не успевший остыть салон. Дожидается, пока с одной только ей присущим изяществом Эмили устроится на сидении рядом с водительским и только затем, закрыв дверь, сам садится за руль. Снимает перчатки, небрежно бросая их куда-то назад, на заднее сиденье. Заводит двигатель.
- Как твое плечо? - на пульсе отсчет метронома, стоящем выше обывательского, выше неуровневого, выше условного, выше высоко: на этой высоте может быть только его светлый ангел. Он рад, что война не коснулась ее жизни, - здесь неподалеку есть вполне приличное местечко.
Привычно - но все на уровне слишком, от эмоций до движений, словно под LSD Габриэль замечает в такие минуты все то, до чего не поднимался - опускался ранее. Плавно выводя автомобиль на дорогу, собирает разлетающиеся мысли. Знает, что счастлив. Этот день с чистой страницы.

-- > Ресторан "Маска"

< -- Ресторан "Маска"
Декабрь, 2010. Вечер.
Крупные хлопья снега медленно падают на землю,
ветер снова исчез. Гололед. - 2

Я всегда любила смотреть, как падают снежинки - так медленно, будто понимая, что, коснувшись земли, они навечно срастутся с миллиардами таких же снежинок, станут безлики и безвольны – лишь одни из многих. Лишь. Одни. Совсем, как люди. Такие же, как мы.
Оказывается, наша жизнь подобна  – вначале, как маленькие хрупкие снежинки… падаем, медленно кружась, и разбиваемся, наконец-то коснувшись земли. Впрочем, кто-то разбивается о небо, неосторожно взлетев вверх. Перепутав, а, может, и нарочно поменяв направления. Красиво, ново, но с одним и тем же концом. Все мы окажется там… наверное, я бы хотела быть сожженной, и пеплом по ветру. Черным прощальным снегом. Это было бы красиво. Как думаешь? Нет, не стоит отвечать, скажешь потом…
Наверное, ты бы спросил, почему я об этом думаю? У меня нет ответа – это все снежинки, это все зима. Они пытаются поселиться в моей душе и заморозить там все, чувствую холод. Становится чуточку страшно, но ты же будешь рядом, верю в это... знаю, родившись в снегопаде, не станет меня в таком же снегопаде. Может, это случится сегодня, как думаешь?.. нет-нет, это лишь мысли. Я буду жить для тебя вечно… буду биться твоим сердцем, если будет нужно. Верь мне.
Наши слова пусты, ведь мы привыкли не придавать им веса. Мы говорим, говорим, говорим… и так до бесконечности. Любим говорить, красиво и сильно – что б запомнилось. Скажи мне однажды "прощай", что бы я ушла навсегда, а потом, через три секунды передумай, останови и умоляй вернуться… знаешь, это ведь будут самые долгие три секунды, самые отчаянные три секунды. Три секунды не_жизни. Поэтому я буду молчать, хорошо? Я хочу, что бы ты чувствовал, а не обманывал меня и себя… поэтому тебе придется молчать мне в ответ.

Она чувствовала, что этот вечер не мог быть таким – не могло все пройти без потерь. Это же их жизнь. Жизнь, в которой нет места тихому и теплому, нет мира только для них. Она это понимала, чувствовала.
Кукла молчала, разглядывала витрины, мелькавшие за окном, думала о предстоящей жизни, о своих чувствах, о его переживаниях. Взгляд скользил по нелепой архитектуре города, пытался найти жизнь, но почему-то натыкался лишь на железобетон и стекло.
- Что-то не так, Габриэль, что-то не так. Спрятать глаза под ободком пышных ресниц, будто устала, но нет – чувствовала опасность…
Машину на повороте занесло немного в сторону, Эмми успела лишь удивленно раскрыть глаза и увидеть летящий на всей скорости автомобиль навстречу. Она даже не успела испугаться, только сердце замерло, понимая, что мир вот-вот разрушится. Она была права – в этот вечер все было не так.
Будь кукла человеком – умерла бы сразу, даже не почувствовав ничего. Машина врезалась в них со стороны Эмили, сминая заднюю часть, выворачивая ее, а после и травмируя пассажиров. Она прочувствовала все – удар машины о машину, сильный толчок – Эмми поддается вперед, ударяясь виском что-то твердое, сама даже не понимает обо что именно, раздается скрежет мнущегося метала, и осколок железа, что без особых усилий входит в спину, ломая ребра, выходит из живота. Все происходило будто в замедленной съемке – кадр за кадром менялась картина и ощущения. Рывками вырывая кусочки воздуха в легкие, слабое сердце, которое еще пытается жить. Девушка боролась, понимая, что все напрасно.
Прошло несколько секунд, но казалось – целая жизнь пронеслась. Все затихло. Только боль пульсировала в ране, напоминая, что все смертны, и кукла не исключение. Девушка посмотрела вниз, откуда волнами разливалась боль – то ли труба, то ли что-то подобное – тонкое, в диаметре не меньше пяти сантиметров окровавленное выходило из живота.
Я умру… а ведь я знала… не было никаких чувств, лишь сухой факт.
Кукла, не поднимая головы, шепчет Габи, надеясь, что он все же услышит:
- Сожги меня, не хочу гнить в земле… дыхание прерывалось, слова давались с трудом, но кукле казалось это важным. – Сожги меня…
Послышался звон сирены скорой помощи, но кукла уже не слышала этого – она была бессознания, она практически умирала. Ей вряд ли нужна была скорая, ей нужен был опытный кукловод, который бы смог ее немного починить. Игрушки так легко ломаются. Слишком легко… а ты, куколка, держись, может, это еще не конец?..
--> Центральная больница

==> Закусочная "Золотой Дракон" (Нэйт, Вильям)

О природе птички, которая должна была вылететь, Вильям имел весьма слабое представление. помнил только, что есть такое выражение, явно устаревшее и возможно редко используемое. значение вертелось на языке, но никак не желало с него соскальзывать, чтобы обратиться в слово. Но это и не важно. Ангел сейчас доверял Нэйт, а стоило только той взять его за руку, как доверие лишь усилилось. Он чувствовал, что она растеряна и смущена, возможно, что из-за его слов. Было обидно за собственную глупость, но на своих ошибках положено учиться. Ангел постарался убедить себя в том, что теперь урок усвоен. Покорно позволял девушке вести его через толпу куда-то, в одно ей известное направление, но обманываться не стоило: именно Вильям был защитником, сейчас просто играя роль ведомого. Шел и думал о том, как же в этом мире легко сделать незначительную ошибку, которая приведет к весомым последствиям. По сути, все случившееся сегодня было не более чем зернышком в лесе мироздания, но теперь даже это волновало Ангела. То, что должно было даться ему быстрее и легче, с каждым днем становилось все труднее. С окружающей человечностью было трудно бороться и Ангел боялся, что в один день проснется человеком, не способным понять важность простого слова.

Отвлекся на что-то, возможно на яркую вывеску или машину, и в голове сразу же возникло значение "птички", как это и часто бывает со вдруг забывшимися словами и выражениями. Нэйт хотела его сфотографировать, но зачем? Понятно, когда человек хочет иметь фотографию того, кто ему дорог, но зачем ей фотографировать ангела? Может быть потому, что я Ангел. мысль отдавала горечью, и Вильям поспешил от нее избавиться. В этом было слишком много обид на то, чему совсем не следовало верить. Держа за руку Нэйт он не чувствовал от нее никаких отрицательных эмоций, разве что некоторое смятение, которое, словно его способность действовала в обе стороны, передалось и ему.
- И все же, зачем тебе меня фотографировать? - девушка, среди уличного гомона, вряд ли услышала тихий голос, но ответ и не требовался, ответ он все равно получит. потом.

***

Это действительно была фотостудия. На двери правда значилось, что это модельное агенство, и это еще больше путало и без того достаточно смущенного ангела. Мог только догадываться, зачем его сюда привели, но думал, что догадка вполне правильная. Девушка и фотоаппарат смотрелись бы вместе очень органично и правильно, снова эта легкая интуиция, а может он случайно поймал эмоцию Нэйт, сейчас уже и сам не помнил.
- Так что теперь? - огляделся, изучая обстановку, к которой явно не подходил.

---- Ночной клуб "Инфинити" <
Апрель. 2011 год.
• утро: не оправдало ожиданий - на улице всё ещё холодно, ветер обнимает ранних пташек, которые спешат по своим делам, однако солнце уже начинает дарить тепло.
Температура воздуха: + 3

К модельному агентству подъехал черный внедорожник. Хотя водитель еще не открыл дверцы, все равно была слышна громко включенная музыка. Вообще было не очень понятно, как человек внутри не оглох. Но кто сказал, что там человек? Этого нельзя было утверждать.
Сказать, что утро было отвратительным у Венды нельзя, но и хорошим не назовешь. Пока что единственными плюсами являлись вкусный кофе и полеты на рассвете. Сапфирового цвета крылья сейчас не были никому видно, да оно и к лучшему, ведь с ними не очень удобно ездить в машине. Блондинка выключила музыку и вышла из автомобиля. На плече у нее одновременно висели кожаный рюкзачок со всякой нужной каждой девушке всячиной и кофр с фотоаппаратом, за который она могла в лучшем случае руки оборвать, о худших вариантах упоминать не стоило, особенно по утрам. Ноутбук, два пистолета и десяток метательных ножей она великодушно оставила в машине, чтобы никого не прибить ненароком, благо периодически данное желание появлялось и становилось маленько навязчивым. Синеглазая закрыла машину и пошла в агентство, надеясь, что та модель, которая на сегодня назначена, еще не пришла и можно будет стребовать свой кофе и право выкурить сигарету, но к этому праву обычно прибавлялась обязанность болтать с кем-то, что собственно было можно пережить.
Ви вошла в агентство и тут же поблагодарила того, кто придумал двери и кондиционер, поскольку погода на улице все еще не очень устраивала девушку. Хаос скинула с себя кожаную куртку и кинула на вешалку, проходя дальше.
- Итак, что у меня сегодня? Хорошая девочка или опять какая-то анорексичная истеричка, которая будет пытаться выставить напоказ несуществующие сиськи? - Хмыкнула Кошка, привычно подходя к нечто на подобии барной стойки. Парень усмехнулся и положил портфолио.
- Сегодня у тебя Ло. Так что думаю не соскучишься. Это ведь еще та сволочь.
- Опаньки, видимо кто-то пытался ее трахнуть, а она разъяснила, что средний палец руки – это дружеский жест. Она тебе не шлюха на панели, чтобы ее купить. - Произнесла ехидно Шиза. – Принеси мне кофе, а я пока посижу, ожидая ее. Все равно мне пока что нечем больше заняться. - Сказала блондинка и ушла на диванчик за журнальным столиком. Там она поставила кофр на пол рядом с собой, а сама села на диван, блаженно вытянув ноги и начав просматривать снимки. Большинство из них были ее работой, благо с Ческой она была знакома более, чем хорошо. А что еще ожидать от маэстро и ее сахара? Правда тут еще можно было добавить, что они были любовницами и девушками, ну и подругами по совместительству. Спустя пару минут паренек принес кофе и сел рядом.
- Скажи, а почему ты не стала моделью? Ведь у тебя все данные. – произнес брюнет, окидывая взглядом падшую, которая не особо скрывала своего тела ото всех. Кошка усмехнулась, продолжая листать фотографии и делая глоток кофе.
- во-первых, я могу быть только фотомоделью, как и Ло. Одежду от Кутюр шьют только на досок, у которых нет ничего. Во-вторых, я не хочу быть той, увидев чью фотографию, дяденьки ткнут в фотку и скажут «хочу ее трахнуть». Мое тело так не продается. Только с моего согласия и за неимоверно большие деньги или вещи. И в завершении всего, Боги не торгуют своим телом так дешево. - Закончила Ви, не отрываясь от фотографий. Парень же так и остался сидеть и переваривать услышанное.