Дюмах Этьен...
Добро пожаловать в ад, частый гость. Ваше место уже зарезервировано в системе...
Старый наркоман сонно вздрогнул, выныривая из полудремы, сплетающейся из меланхоличных размышлений о великом и ничтожном. Он рассеянно оглянулся во тьме, в которой, подобно дурным галлюцинациям вспыхивали призрачные очертания барной атмосферы.
Кругом плескался спирт. Спирт с характерным бурлением ввинчивался в глотки и тут и там. Дюмах казалось, что восседает вокруг сплошных жадных, ненасытных воронок. И даже сам он, уже давно растворился в их великом числе. Это происходило на протяжении многих лет, что он жил в Токио. С первого дня. Кажется, это было семнадцать лет назад. Семнадцать лет намеренного отравления организма всем, что попадалось под руку, что теперь, должно быть, раскрывала всю биографию своего хозяина в полной красе. Наркоман чувствовал это по неприятной садящей боли на крошечных участках кожи.
Но, вот что удивительно - годы саморазрушения ни к чему не привели. Казалось, тело Дюмах пострадало лишь по минимуму, если учитывать все расклады. И в то же время изменилось все. В относительном здравии, господин Этьен, кажется, утратил свою драгоценную душу, о наличии которой так самозабвенно трещали эти набожные придурки. Врачи же называли это психическими расстройствами самых разных по красоте наименований. Наркотики вызывают необратимые изменения в нервной системе, говорят врачи. Версии врачей Дюмах верил куда больше. Более господин Этьен не представлял собою личности. Не представлял собой идей, взглядов, мыслей и каких либо принципов. Порой Дюмах казалось, что он не перестал существовать, но просто исчез. И высохшее тело – не более, чем воронка в совершенно другое измерение, что существует отдельно от этой унылой реальности и взаимодействует с ней лишь потому, что тело бренно и ему необходима постоянная подпитка. Пищей, водой, медикаментами, и все теми же, черт их побери, наркотиками. Только ради того чтобы воронка не закрылась и этот милый парень, подрабатывающий барменом, мог и дальше поражаться, как этого старого вечно обдолбаного мужика до сих пор не скосила Костлявая?
Дюмах и сам задавался сие глубоким вопросом в моменты затишья, когда спину грело уютное кресло, а на коленях мурчал старый кот, но продолжал лихо поглощать джин, что схлестнулся с лимонным соком в бравый тандем, что уже творил плоды благодатного опьянения. Естественно, ни о каких двоений в глазах и речи быть не могло, но вот музыка казалась господину Этьен уже куда мягче и приятнее слуху, чем в скоростном трипе, что творила формула C9H13N, вылизывавшая вздувшиеся вены.
Скоростной трип. Это были своеобразные выходные, после затянувшегося героинового марафона, следы которого словно по мановению кисти художника, влюбленного в акварель, так сказать, растекались по бледному телу. По руке и по исхудалому лицу. Акварель мрачными тенями растекалась по впалым щекам и под глазами. Наученный сладким опытом наркомана с пятнадцатилетним стажем, Дюмах знал это, потому не рисковал снимать запотевшие солнечный очки даже в душном, освещенным лишь неоновыми лампами, помещении. Примерно по тем же причинам его уже намыленную от пота шею стягивал черный платок, скрывающий плескающиеся в во всех спектрах красок жирные засосы – своеобразную попытку малышки Амбер пометить территорию.
Впрочем, столь незначительные детали собственного образа едва ли смущали как наркомана, так и окружающих. Окружающим куда важнее было знать, остались ли еще в карманах у дядюшки Дюмах залежи чудотворных препаратов. Дюмах знал это, вливая высокоградусные напитки в свою ненасытную, когда речь заходила о пьянстве глотку, и распустив ментальные нити по всему бару, дабы быть в курсе, когда очередному скучающему бездельнику в компании горячих девочек взбредет в голову поохотиться за острыми ощущениями.
Великое Капризное дитя не давало Дюмах и секунды передышки. Дергало его за рукав и жалобно хныкало. Привыкший к такому поведению людей наркоман уже давно не раздражался и лишь радушно улыбался, чем радикально отличался от своих коллег. Отличался он и тем, что позволял клиентам наведываться в свой дом в любое время суток. Нервно барабанить в дверь и, корчась в спазмах абстиненции, требовать наркотики. Он торговал в клубах, торговал на улицах, торговал дома. Когда и сам пропадал в тени трипов, когда ел, дремал, неспособный полноценно провалиться в глухой сон и даже когда занимался сексом.
Где бы Дюмах ни находился и чем бы ни занимался, жаждущие счастья дети всегда находили его сами, подобно тому парню, что приземлился на соседний стул за барной стойкой. Дюмах не обратил бы на него внимания, если бы бедолага в сей момент, как его задница приземлилась на сиденье, в привычной для этой обстановки крикливой форме заказал себе что-нибудь вроде вискаря. Однако, требования плеснуть лихой дозы спиртных изысков Дюмах так и не обнаружил и это затеребило в нем профессиональную струнку. Вдруг молодняк желает нечто поострее? Впрочем, спустя некоторое время, наполненного упрямой тишиной потенциальная жертва искусственного счастья разжилась выпивкой, и Дюмах предпочел вернуться к своему персональному саморазрушению. Он влил в себя еще один залп, прощупывая мозг паталогических бездельников, что трясутся в своих ярких шмотках под музыку, что несомненно стала мила даже для такого капризного в этом плане, но такого пьяного Дюмах. Их лица перекошены воздействием алкоголя и таблеток из кармана старого наркомана. Спирт потрясный, девочки - просто отпад, полный отрыв! Обо всем этом Дюмах узнает, копаясь в их мозгах до тех пор, пока не услышит рядом с собой знакомую фразу:
-У тебя есть с собой, м... Что можешь предложить? – все же, оказался из наших рядов.
Дюмах повернул косматую голову в сторону вопрошающего. Его мутный, расползающийся на грани и слои образ плавает перед глазами в темноте, что нарушается вспышками мельчайших деталей атмосферы бара, вместе с пробегающим по ним глухими вибрациями. Вибрации бегают по лицу и Дюмах видит, что клиент, как и все прочие достаточно молод. А еще от него пахнет переваренным спиртным. Похоже, он пьян и готов продолжить веселье, разгоняя тоску, что обуревает мягким мозгом, в который Дюмах уже запустил свою любопытную лапу.
- Все, что вашей душе угодно, - губы наркомана растягиваются в сдержанной улыбке, что так нравится требующим наркотики детям. Детям, что приходят к нему впервые, неуверенные и напуганные и тем, чьи руки уже дрожат в абстиненции. - Сорок рё, пожалуйста, - тонкая, покрытая свежими следами от героинового отпуска, рука изящно повисает в воздухе, протянутая к заинтересованному в услугах Дюмах, пареньку. Длинные пальцы костлявыми крючками делают вопрошающий жест, перед тем, как спустя затянувшиеся мгновения в узкую ладонь погружаются хрустящие банкноты.
Банкнота отправляется в карман, когда из его соседа вытекает пузырек с кристаллообразным порошком. В народе называемый «льдом». В медицине более раскатисто – амфетамин. В прошлом амфетамины выписывались врачами при всевозможных патологических состояниях, таких как избыток веса, депрессии, шизофрения, паркинсонизм, эпилепсии, усталости, нарколепсия и синдром понижения внимания. Неофициально используется как стимулятор. Нарколептик Дюмах зачастую пользовался этой волшебной штукой, дабы не клевать носом после бессонных ночей. Дабы сейчас так ловко, словно руками, принадлежащими фокуснику, старый наркоман придвинул к себе бокал клиента. Откупорил пузырек ломким ногтем и высыпал содержимое в блестящую в вибрациях музыки жидкость, что по запаху напоминала ром. Чуть дернуть бокал в сторону, дабы грубые кристаллы закружились в вихре на дне бокала, смешиваясь в смердящем всеми прелестями жизни алкоголе, подобно банальному сахару. После вручить сие недорогой подарочек состоявшемуся-таки клиенту.
- За еще один блестящий шаг по направлению к по-матерински любовным объятьям госпожи Смерть, - сдержанная улыбка, что так любили дети, растленные гнилыми трущобами Токио, мгновенно растаяла и старый наркоман приложился к своей бутылке, в которой быстро таяли и без того жалкие остатки сухой спиртяги. Высосав и их, Дюмах наморщил нос, проглатывая жгучее дерьмо, а затем бросил бармену, - будь добр, еще одну.
Отредактировано Dumah Etiene (2011-06-02 13:10:00)
