Я вся сверкаю от радости, что мой маэстро пришел сегодня ко мне. Правда, мне не совсем удобно из-за моего наряда. Но это все же отодвигается на задний план мыслью о Такеши. Наверно, я выгляжу как дура!... Проносится в голове, и я чувствую, как мои щеки потихоньку начинают краснеть. От таких простых его действий становится невыносимо жарко, как будто я нахожусь не на танцполе, а в самом сердце вулкана. Я преданно заглядываю ему в глаза и вижу в них такое же счастье от простой встречи.
— Здравствуй моя любимица! Мое очень даже хорошо, хотя нет, все просто прекрасно, ведь я с тобой. Ты-то как? Почему не выступаешь, ведь я именно для тебя пришел. Может найдем место поуютнее и тише?
От его последней фразы веет желанием. Я немного смущаюсь и опускаю глаза, чуть прикрывая их. Но справляюсь со своими эмоциями и уже обнимаю его с новой силой. Тихо шепчу на ухо:
— Я замечательно... Ведь ты пришел, и это главное... Сегодня я уже выступала, но если хочешь... — чуть касаюсь губами мочки уха. — Я могу станцевать для тебя снова...
— Поуютнее и потише?... — я негромко начинаю смеяться, откинув голову назад.
Что ж... Мне начинает это нравится еще больше!... И все же я не могу определиться со своими мыслями. Я не могу понять, что  от него хочу. Любви?... Наверно, но я так боюсь даже себе признаться, что я в него уже влюбилась... Моя жизнь долгая, а его такая короткая по сравнению с моей. Вздохнув про себя и посмотрев снова на него, я только сильнее прижимаюсь к нему. Возникает желание вот так сидеть вечно. Просто сидеть и никуда его не отпускать. Но я не могу ему приказывать, ведь он мой маэстро, а не я — его.
Я, конечно, понимаю, что мои действия и мысли нелогичны, но я ничего не могу с собой поделать. А сейчас я просто пытаюсь расслабиться и быть счастливой. В какой-то момент понимаю, что я что-то забыла сделать. Потому как была поглощена совсем другим. Чуть отстраняюсь от Таки и начинаю вертеть головой, оглядывая танцпол. Краем глаза замечаю удаляющуюся худощавую фигуру. Хочу что-то крикнуть, но Лулу уже далеко и скорее всего меня не услышит. Начиная хмуриться и, задумчиво мотнув головой, снова поворачиваюсь к своему маэстро. Видимо, Лулу решил не мешать нам, увидев, как я кинулась в объятия к Такеши... Наверно, я слишком заигралась в хорошую девочку... Ведь таковой я не совсем являюсь... Надо быть осторожнее. Ведь люди не игрушки, и их легко сломать. Хотя нет, их как раз легко сломать, совсем как куклу... Я знала, о чем говорила. И это не предавало мне особой радости. И я снова прижалась к маэстро в поиске участия и теплоты.

Легкие прикосновения его рук будили во мне что-то новое. Буря носилась в душе, и я толком ничего не могла понять. Но было еще какое-то предчувствие неизбежного. Чего-то надвигающегося на наше безмятежное счастье. Возможно, во всем была виновата я сама. Меня не покидало сосущее чувство потери. И от этого мне легче не становилось. Я не могла понять, что именно не так. В том момент я откидывала эти мысли, но они с упорством баранов лезли обратно.
— Конечно я этого хочу, солнышко... — такие простые слова на мгновение сделали меня радостной. Я старалась не показывать, что меня что-то гложет. Но... видимо, плохо старалась.
Переспросила я его, только чтобы раззадорить. И у меня это получилось. Така погладил меня по волосам. Стало немного спокойнее, но ненадолго. Что со мной? От чего так тоскливо становится на душе? Ведь маэстро со мной рядом... Что мне еще нужно? Я задавала себе множество вопросов, но не на один не могла найти ответа. Что-то было не так. И это "что-то" не давало покоя. Интересно, он чувствует то же самое? Или это у меня паранойя разыгралась? Наверно, стоит больше отдыхать... И перестать всех подозревать в каких-то заговорах. Хотя моя жизнь — сплошной заговор... Устало думала я.
— Что с тобой, солнышко? — неожиданный вопрос заставил меня посмотреть ему в глаза.
— Нет. Ничего. — я задумалась. Лгать мне ему не хотелось, но и вводить в заблуждение, отмалчиваясь, тоже. Поэтому я решила кое-что ему рассказать. — Знаешь, меня последнее время что-то тревожит... Только не пойму, что именно... Какое-то сосущее чувство утраты... — не громко хмыкнув и грустно улыбнувшись, я продолжила. — Наверно, у меня паранойя. — покачав головой, я встала и направилась к сцене. — Пойду скажу, что я сегодня еще раз буду выступать.
Пройдя сквозь толпу, я оказалась рядом со сценой. Завернув за кулисы, я шепотом сказала конферансье, что выйду на сцену еще раз.
С костюмом не стала мудрить и выйти также. Но теперь я волновалась, потому что постоянно думала понравится или нет ему мое выступление. Выступление предыдущей танцовщицы сорвало бурные овации и выкрики-просьбы выхода на "бис". Она прошла мимо меня и я ее поздравила с успешным выходом, мило улыбаясь. Я старалась держаться со всеми более менее в нормальных отношениях. Но я уже точно знала, что после выступления я скорее всего здесь не появлюсь больше. Интуиция? Возможно. Или может что-то еще. Но однозначно я могла уже и не сильно волноваться об отношениях с коллегами.
* * *
Начало мелодии песни я услышала сразу и поняла, что нужно выходить на сцену. Медленно и вольяжно идя, я, чуть приоткрыв губы и состроив томный взгляд, наконец дошла до шеста. Обняв его, я повернулась рядом с ним, спустившись вниз и делая круговые движения попой. Резко встав, сделала сброс и встала снова волной назад. Волосы развевались от резких движений и падали на лицо. Медленно кружа на одном месте телом по кругу, убрала пряди с лица и, томно дыша, на мгновение прикрыла глаза. Оказавшись спиной к зрителям, провела руками по бокам, задирая куртку и в такт музыки снимая ее. Раскрутив ее над головой, отбросила вправо, повернув голову в ту же сторону. Движение тазом вперед-назад. Опустившись совсем вниз, рукой провела по попе. Прыжком встала, поставив ноги на ширину плеч, и шлепнула себя. Сдела шаг к пилону и закрутилась на нем, то переворачиваясь к верх ногами, то возвращаясь в нормальное положение. Сползла по нему на пол, тем самым сев. Согнула ногу в колене и провела рукой по ней, складываясь пополам. Показывая свою растяжку и возможности тела...
Музыка играла, а я была как во сне. Я не помнила, как станцевала, понравилось всем или нет, были ли аплодисменты или нет. Для меня все потеряло смысл, и я поняла, что нужно просто уходить. Не говоря ни слова маэстро. Не чувствая ног, прошла в гримерку. Переоделась. Побросала свои шмотки в рюкзак, что не поместилось — в пакет. Натянула свою серую футболку с принтом, короткую с рисунком шотландской клетки юбку в складку, босоножки, которые на мне были при выступлении, и, не прощаясь ни с кем, вышла из гримерки.
Меня обуревали странные чувства. Что что-то не так. Что все это не правильно. Проходя мимо людей, я не обращала на них внимание. Мне было не до них. Мне было плевать, что на мне одето и как я выгляжу. Продираясь сквозь толпу, я направилась к выходу. напоследок обернувшись, я с пустыми глазами отвернулась снова и, выйдя, пропала в неизвестном направлении.

>>> неизвестное направление...

Отредактировано Sayuri Hanako (2011-09-01 02:31:19)

Прекрасное жестоко --->

Ноябрь 2011
• день: ожидания оправдались - пошел дождь, поднялся сильный ветер, листья, намокшие от дождя, превратились в мокрую непонятную субстанцию.
Температура воздуха: + 6

День за окном отчаянно прикидывался обычным. Обычным, ноябрьским днем — таких десять на дюжину в этом сером городе — серых и невыразительных, когда незаметная, мерзкая морось радостно накидывается на всех и каждого, стараясь залезть под длинные плащи и теплые куртки, выгнать живое тепло и оставить только склизкий, неприятный холод.
Знакомый запах морового поветрия он ощутил несколько дней назад — знакомый, но все же какой-то странный запах Смерти, приходящей из ниоткуда и распространяющейся со скоростью верхового пожара. В этот раз, правда, людям везло — слишком сильно, чтобы полагать это заслугой природы или современной медицины. Шесть веков назад Европа опустела. Триста лет назад едва не вымер Лондон, и вот теперь — Токио? Тогда, в год Зверя, он постарался сам — всего-то и нужно было, вылить нужное зелье в пару сточных канав, чтобы через несколько дней город охватила паника пополам со скорбью, но теперь?
Тяжелые, крупные капли шумно разбивались об асфальт, будто желая помочь смыть заразу, напавшую на город. Редкие прохожие, нацепившие маски и респираторы, старались побыстрее дойти до пункта назначения, чтобы не испытывать судьбу лишний раз. И пусть зараза была не смертельна для обычных людей — но разве объяснишь это обывателю, который боится собственной тени? Власти, полиция и военные возводили карантинную зону, стараясь не допустить, удержать — куда там
Стук в дверь он проигнорировал. Излишне бодрую речь ангела — тоже. Девушка удостоилась лишь взгляда — тяжелого и бесцветного, как дождь за окном. Ее голос, пытающийся казаться беспечным, растворялся в темном дереве стен, уступая место густой, сырой на вкус тишине.
- Кажется, кто-то забыл, что с некоторых пор не волен распоряжаться своей жизнью. - бросил эльф. Приветствовать ангела он не посчитал нужным.
Ты решила, что сможешь умереть, не спросив разрешения? Сможешь уйти, вот так просто, сбежать, оборвав серебряный поводок?
Тварь, сидевшая до того в потайной комнате, прошла по кабинету и уселась рядом с магом, демонстрируя полнейшее пренебрежение компанией светлой. Твари вообще было плевать на всех, кроме некроманта, и она никогда не упускала шанса это показать.
Ищи, кому выгодно, правда? Всегда есть тот, кто выпустил из бутылки джина — ради денег или удовольствия, так ли важно? Безумец или гений, расчетливый, меркантильный мерзавец или альтруист, радеющий за чистоту человеческой расы и решивший под корень извести магических существ? Всегда есть тот, кто спускает курок. И всегда есть тот, кто дает в руки безумца заряженный пистолет.
В тонких пальцах крутится маленькая пробирка. Немного зараженной крови — вполне достаточно для того, чтобы разложить странную болезнь на составляющие и постараться понять причину. Источник. Почерк собрата по цеху, создавшего адскую смесь. Антидот? Зачем? Некромант хотел наслаждаться зрелищем, а не превращаться в дельца, наживающегося на чужой смерти. Тем более, их всегда хватит и без него. Тем более, что негоже слуге останавливать тех, кто решил встретиться с Госпожой немного раньше, чем собирался.
Долгие несколько минут в кабинете в кабинете царила тишина. Она не была мертвой — наоборот. Живая, разлившаяся в воздухе тишина пожирала звуки с проворством голодного бульдога. Кажется, тишину можно было даже попробовать на вкус — и ощутить на губах соленую сырость. Хочешь немного тишины? Одуряющей, бесконечной тишины, куда уходят все и откуда изредка возвращаются не-живыми. Тишины, по сравнению с которой манящий человека космос кажется оживленным перекрестком.
- Если ты так хочешь умереть, то зачем пришла ко мне?

Смерть — это ведь так просто. Это всего-лишь закрыть глаза, и позволить тишине проникнуть в безвольное, бесполезное уже тело. Это отпустить душу в самое главное в ее жизни путешествие. Не бояться перешагнуть Предел. Смерть — это когда уже не страшно. Когда отступает холод посреди ледяной пустыни, когда даже самая адская боль отступает, а металлический привкус во рту кажется слаще темного шоколада.
Холеные, тонкие пальцы крутят хрупкую пробирку из тонкого, лабораторного стекла, с плотно пригнанной пробкой — содержащую вопрос и ответ одновременно. Не так — множество вопросов и множество ответов — но верных ли? Древний мозг шевелит мертвыми нейронами. Несуществующие импульсы бегают между давно исчезнувшими клетками, нарушая закон сохранения энергии — или так только кажется на первый взгляд, а на самом деле — ничего и не нарушается, а лишь переходит в иную, недоступную невооруженным взглядом форму — эфир, астрал, да мало ли названий придумало человечество для этой плохо улавливаемой материи? Человек вообще любит давать имена тому, что не видит и не чувствует — так ему легче. Раз есть имя — значит, существует. Где-то, когда-то. А может — здесь и сейчас, но тогда страшно. Поэтому - давным-давно, в одной далекой-далекой галактике...
Но болезнь была не там, не тогда — совсем здесь и именно сейчас, и то неведомое, у чего было имя, сейчас убивало носителей магического дара, враз ставшего проклятием. То, названное давно, но пришедшее сейчас, оно было другим, совсем другим, рукотворным и намного более опасным для жителей Города.
Что общего у демона и ангела? Что общего между золотым ихором и алой кровью?
Слова ангела казались лишними. Чужеродными, неправильными. Живыми. Слишком живыми для этого места и для этого времени. В них было слишком много страха и желания жить, слишком много человеческого — даже не смотря на то, что ангел одной ногой стояла в могиле.
Чего ты хочешь, пернатая? Спасти свою жизнь? Зачем, если она принадлежит мне? Чего ты на самом деле боишься, если настолько не хочешь умирать, что пришла сюда? Можешь не отвечать — я ведь все равно узнаю. Может, не сейчас, может даже не завтра — я ведь никуда не спешу.
Эльф замер, прикрыв глаза и давая понять, что нормальной беседы ждать не стоит. Все как обычно — удар, защита. Паузы между фразами — возможность отдышаться и постараться получше нащупать уязвимое место. Слишком длинной паузы не бывает, как не бывает слишком много тишины — он отвечает лишь тогда, когда сочтет нужным. Наносит удары — точные, выверенные. Не спешит.
Помнишь, некромант? Ты ведь и сам готовил такое зелье три с половиной века назад — но тогда все было гораздо проще. Люди слабы и смертны. Этого было достаточно. Сейчас же — именно люди оказались в безопасности. Слабым, беззащитным людям уготовлена роль крыс, разносящих инфекцию и провоцирующих эпидемию. Идеальное прикрытие.
Чет-нечет. Потемневшие от времени, гладкие от тысяч пальцев, старые, как этот мир, кости, катятся по грубой столешнице, сколоченной из досок. Чет-нечет — черные точки на белом брюшке. Раз-два-три. Катятся и все никак не остановятся, чтобы можно было сделать выбор. Чет-нечет — а какая разница? Пальцы неспешно плетут в воздухе невидимую вязь — арабы сдохли бы от зависти. Каллиграф-самоучка царапал воздух, оставляя багровые шрамы — пока катятся кости, пока не сделан еще выбор — можно многое. Например — вспомнить старую, древнюю магию, которую шарлатаны прозвали алхимией и выдавали за чудо. Чет-нечет. Пробирка дрогнула и взорвалась прямо в ладони эльфа, превратившись в оплавленный стеклянный комок. Заклинание работало, не смотря на возраст — и эльф очень надеялся, что древней магии будет плевать на современные биотехнологии. Эта загадка была интересной. Настолько — что не жалко вытащить из загашника старый, потрепанный фолиант со странными заклинаниями.
Ангел ждал. Презрительного взгляда, чудесного исцеления или горького лекарства. Ангел цеплялся за свою проданную жизнь своими маленькими коготками и, зачем-то, мечтал жить.. Ангел пришел ставить условия своему охотнику — считая, что вправе.
- Ты решила меня шантажировать, серая? - Тварь навострила уши, будто выражая удивление вместо своего хозяина. Жизнь? Кого в этом кабинете волнует чья-то жизнь? Разве что это пернатое недоразумение, от которого за версту разит Светом. - С чего ты взяла, что я не найду тебя после смерти? Или ты хочешь вечно прятаться от меня в Изнанке, в надежде на то, что когда-нибудь сможешь вернуться в этот мир? - слова, тяжелые как могильные плиты, вставали одно за другим. Надгробия без эпитафий, без имен. Пустые могилы разрыты, и ждут своих новых жильцов. Постоянным клиентам — скидки. - Впрочем, пока наша сделка в силе, и твоей жизнью буду распоряжаться я. И смертью тоже.

Город умирал. За неделю — целые кварталы становились безлюдными, и даже святые отцы боялись туда заходить, чтобы прочитать заупокойную молитву. Лишь безумцы от веры, с распятием и Библией наперевес ходили по пустынным улицам и распевали псалмы. Чума сторонилась безумцев — и это почитали чудом.
Болезнь не разбирала сословий и толщины кошелька, возраста и пола — она убивала. Молча, тихо и молниеносно отправляла тысячи душ на свидание с Госпожой, а там кто будет разбирать, сколь жирна была задница этой чахлой душонки? Пусть святоши придумывают Рай, куда нет хода богатым, пусть выписывают индульгенции, как пропуск в высшую лигу — лишь говорящие со Смертью знают, куда попадают души умерших. Называй это как угодно — Рай, Ад, Изнанка или Серые Пределы — это все лишь грани одного кубика. Игральной кости, что катится по грубо отесанному столу.
- Не думаю, что в этом городе тебе еще хоть кто-нибудь поможет. Впрочем, ты можешь попробовать... только чем ты собралась расплачиваться? Своей бессмертной душой?
Ангел вырос. Птенчик встал на крыло, и теперь не стеснялся показывать зубки и кусать хозяина. Забавно. И куда подевалась добродетель и смирение? И все же она остается светлой. Оправдывает себя, находя подходящее объяснение чему угодно. В этом и есть Свет. Освещать лишь то, что хочется. Лишь то, что нужно. Осветить так, чтобы ни у кого не осталось сомнений — ты прав. Целиком и полностью прав, и ни в чем не виноват.
- Выбор? Мне? Как это любезно с твоей стороны, серая. Не забываешь старика. - у молодого и глупого ангела плохо получается справляться со своими эмоциями. Слишком много живого, слишком много елея в голосе, которым смертные любят прикрываться, нанося коварный удар в печень. Он когда-то тоже был таким — молодым и горячим, обуреваемым чувством мести. Он тоже любил ее, находил свое, особенное, мазохистское удовольствие в том, чтобы дождаться момента (о, сладостный миг!) и исполнить, наконец, священный долг — отомстить обидчику, вонзая стилет в мягкую, податливую плоть...
И только позже, много позже понимаешь, что месть не приводит ни к чему, кроме крови. Чужой, своей — не так уж важно. И пусть сейчас для пернатой миг блаженства — достала! Поддела! - но это только миг, который закончится, оставляя сладковатый привкус во рту и гадостный осадок на душе.
- Что ж, наверное, ты права. На Небеса мне ходу нет. Впрочем, я не уверен, что от вашего Рая так уж далеко до Серых Пределов. Но поверь, у меня хватит терпения, чтобы дождаться тебя здесь. Или послать за тобой призрака — и притащить сюда на коротком поводке. Хочешь?
Лицо ангела преобразилась — вот он, настоящий светлый! Не улыбка — оскал. Войдя в раж и почуяв запах крови, светлые враз теряли свой налет непорочности и святости, становясь обычными подонками с грузом моральных ценностей в качестве легкого бзика — потому что даже они могли быть отброшены при необходимости. Сахар, достойный своего охотника — даром что Светлый. Ассар бы одобрил такого ангела — и взял в ученики.
Хочешь немного крови, Светлая?
Девушка даже подалась вперед, намереваясь закрепить результат. Ну же! Выражение лица, взгляд, движения — не ангел хранитель перед ним, воительница!
Взгляд. Холодный, немигающий взгляд изумрудно-зеленых глаз буравит ангела, пробивая насквозь и окатывая ушатом ледяной воды. Поиграли — и будет.
- Ты умрешь только тогда, когда я этого захочу. Не раньше. А теперь сядь.
Тон его не изменился. Немножко натянуть заветный поводок, показывая, кто здесь все-таки охотник. Щенок может сколько угодно играться и хватать за ноги хозяина — пока тому это не надоест.
На лежащем на столе пергаментном листе начали проступать символы — алхимические, математические и другие, смысл которых для постороннего угадывался с трудом. Эльф, однако, хмыкнул, и плеснул на пергамент содержимое еще одной пробирки — на этот раз обошлось без спецэффектов.
Скажи мне, серая, в разница между людьми и крысами? И те и другие могут лишь переносить заразу, но сами или не болеют вовсе, или быстро идут на поправку. И те и другие паразитируют на городе. От них нет практически никакого толка, они могут выступать лишь как лабораторный материал или звено в пищевой цепочке — потому что не годятся ни на что другое.
Кровь. Обычная, человеческая кровь растекалась по бумаге, образуя еще более странный узор, не имеющий ничего общего с привычной биологией или химией. Обычная, человеческая кровь была готова давать ответы — разумеется, только при правильно поставленном вопросе.  Разумеется, никто не гарантировал, что ответы будут правдивыми.

Представление продолжается. В смешении жанров и ролей, дирижер съел свою палочку от бессилия, а оркестр играет что-то тягуче-тревожное, и флейта, сука-флейта опаздывает на четверть вздоха.
На сцене двое — для других нет места. Декорации не важны, и потому их скрывает полумрак — не смотря на то, что за окном вроде бы день. Жизнь и Смерть — как пошло. Ученик и Учитель — как пафосно. Всего лишь мертвый маг и глупый ангел. И еще древняя Тварь в облике пса из преисподней ходит кругами по кабинету, тщательно принюхиваясь и изучая чужую силу на серебряном поводке. Свой - или все-таки чужой?
Почтенная публика замирает, ожидая развязки — вот-вот, совсем еще немножечко, и один из них сорвется — и сорвет аплодисменты. Или двое так и будут натягивать невидимую нить зрительских нервов, чтобы потом, чуть позже, один (одна!) из них прошла по ней, как по канату. Четыре четверти, и только бы флейта не опоздала, не заиграла под руку. Тогда — смерть.
- Я не торгуюсь, серая. Я называю цену.
После короткой передышки — вновь атака. Ангел, почуяв в себе силы противостоять учителю, преобразилась. Вместо отчаяния — уверенность. Вместо бессильной злобы — азарт схватки. Щенок вырастал прямо на глазах, превращаясь в нахального подростка, решившего вдруг, что море ему по колено и по плечу своротить любые горы. Это бывает у всех. Не у всех, правда, проходит, но так на то и естественный отбор, чтобы в живых оставались лишь самые хитрые, а значит — приспособленные.
- Хочешь проверить, серая? Думаешь, твои дружки, выпершие тебя с неба, решат за тебя вступиться?
Риск есть всегда. Риск, что пернатая сумеет спрятаться достаточно хорошо. Риск, что ее бывшие друзья из числа Габриэлевых прихвостней все-таки возьмут ее под крыло. Риск, что ему однажды надоест ее искать...
Чет-нечет, некромант. Рискнешь? Отпусти поводок, позволь ей умереть — и ищи душу в Пределах. Быть может, тебе повезет — и ты потратишь всего-лишь десяток другой лет. Быть может — десяток веков. Не слишком ли много на одного паршивого ангела?
Никаких черных свечей. Никаких магических знаков вокруг — чистая энергия и работа мысли. Неразбавленное искусство — чистый спирт, обжигающий горло. Сто процентов, высшая очистка — и пусть химики спорят, что такого не бывает в природе. Магия — это всегда чуть больше природы, чуть шире. Чуть глубже. От заклинаний на языке привкус полыни — словно зеленая фея сбрендила, и решила ему помочь, отбросив предрассудки и брезгливость. Кровь напоминает красное вино — даже запахом, хочется вдохнуть, пригубить, покатав на языке и насладиться неповторимым букетом. Зараза превращает хорошее вино в уксус, отраву, которая быстро убивает своего носителя, разъедая изнутри. А каков на вкус золотой ихор? Маг давно уже не бывал пьяным. Алкоголь слабо действовал на древнего эльфа, а для мертвеца и вовсе потерял всякий смысл. Тем не менее иллюзия, донельзя реальная, пьянила. Старая, немного своевольная магия старалась изменить все, до чего могла дотянуться — материю и сознание, не отличая одно от другого. Быть может, ангел сейчас чувствует что-то другое, а может — такой же сладковатый, пьянящий аромат...
Немного ванили в черном кофе. Сладость убивает горечь, делая благородный напиток мягче, податливей, но оставляя при этом темную суть, дающую силы. А может — добавить имбиря, или черного перца. Выбор есть всегда, правда? Тысячи рецептов, и тысячи дорог. Тысячи тысяч маленьких решений, каждый день, каждый миг. Поворот не туда — не страшно, если знаешь, куда идешь. А если не знаешь — не важно.
Вопрос ангела повисает в воздухе без ответа. Глупо спрашивать такие вещи у того, кто давно уже умер. Какая, в сущности, разница?
На смену химии приходит математика. Один и ноль — раскладываем на простейшие и вычитаем одно из другого, получая концентрированную заразу, готовую к препарированию — комковатое, серое нечто, от него тянет уксусом и сивухой одновременно, а значит — он на правильном пути. Надо лишь правильно задавать вопросы...

Отредактировано Snake (2011-12-01 23:59:52)

Никогда не садитесь играть, если не уверены в своей победе. Не важно, кто сидит перед тобой, он уже — враг, а значит, обречен, коль ты уверен и спокоен, колода на столе краплена, а в рукаве сидит пара лишних тузов, готовых явиться по первому требованию, заполнить собой прорехи в строю (разговорчики!) Зелень сукна успокаивает почти как виски со льдом, и так ли важно — благородный преферанс или плебейский покер, да даже «двадцать одно» на жестких нарах, когда ни сукна ни виски, а только стены, измазанные темно-зеленой красной, и противника читаешь по «иконостасу» на бледной коже...
...чет-нечет. Старые игральные кости гулко стучат внутри большой глиняной кружки. Дунуть, шепнуть, сложить замысловатый кукиш — авось леди Фортуна пройдет рядышком, вильнет пышным задом — а нам ведь много не надо, нам бы пару на пятерках, чет-нечет, а не то побьют, сочтя колдуном-проходимцем, лишь бы побольше черных точек на тускло-белой спинке. Рраз — и скачут по столу, подпрыгивают, катятся что твоя жизнь по дорожке, под откос, давая живительных пинков под зад на редких ухабах. Чет-нечет?
- Я никуда не спешу, серая. Но при случае, мы обязательно проверим эту возможность.
Слишком просто. Умереть? Уйти, не попрощавшись, раствориться в сером ничто, найти там закуток, названный, зачем-то Раем? О нет, слишком, слишком просто для такого действа, наполненного до краев эмоциями, зрители не простят этого и освистают незадачливых актеров, допустивших такую чудовищную оплошность, а режиссера, несомненно, вздернут на ближайшей осине, как Иуду от мира высокого искусства.
Шоу должно продолжаться! Не смотря и не глядя, оно должно и будет, и вовеки веков.
Omen.

Нули, единицы, палочки-крючочки складывались в странные созвездия, плетя сложную органическую структуру. Кислород, водород, углерод — много ли надо? Три элемента дают бесчисленное множество комбинаций и вероятностей, создавая механизмы жизни и смерти. Живое рождается из неживого и живое активно пожирает, не забывая размножаться. Кошмар биолога, случайно заглянувшего в микроскоп и страстно теперь желающего расстаться со своим завтраком. Творение Мастера — законченное и совершенное. Сложное — и невероятно простое, как змей, пожирающий собственный хвост.
Кто же ты, коллега-чародей? Твоя магия чудна и странна, твое желание уничтожить себе подобных — нелепо, твое творение — гениально. Сложное из простого, уничтожает любую магическую сущность, попадающуюся им на пути, не брезгуя банальной органикой. Но обычные люди — всего лишь крысы. Добродушные пушеры, доставляющие заразу по адресу совершенно бесплатно, то есть даром. Кушать подано.
Счастья для всех, даром, и пусть никто не уйдет!
Стоит лишь взглянуть под правильным углом — увидишь в призме заклинания, в багровом узоре из быстро темнеющей крови, стоит лишь вдохнуть в нее немножечко магии — ведь она еще помнит заразу, гулявшую внутри, в ней есть еще память — ну же! Антитела еще живы, еще знают, с кем воевать, помнят врага в лицо и готовы в любой момент...
Знать, с кем придется сражаться — уже половина победы. Изучить досконально, просветить, пощупать, сжечь — и придирчиво изучить пепел. Действия простейших организмов предсказуемы — и не только одноклеточных. Навалиться скопом, раскидать немногочисленных защитников — и выжрать все, до чего только можно дотянуться, оставляя после себя лишь серый пепел, в котором нога утопает по щиколотку. Пепел. Серый пепел...
Нужно лишь узнать, кто именно заслуживает смерти.
- Мне нужно немного твоей крови, пернатая.

Туман. Белый, плотный — хоть ложкой черпай. Шаг влево, шаг вправо — побег в неизвестность. В другую реальность, наполненную туманом и лишенную звуков. Нет земли, нет неба — только матово-белый кисель. Где-то там, внизу, наверное, есть земля — потому что ноги раз за разом находят опору. Но сколько она еще есть? Может, следующий шаг — в пропасть? Сколько идти до цели, где она — цель? Любые расстояния съедаются на раз-два, даже подумать не успеешь — как вновь окажешься один на один с самим собой, а вокруг — непроглядное ничто, превращающееся в нечто, съедающее тебя со всеми потрохами и самыми темными мыслями, превращая все и вся в молочно-белый туман.
Туман пахнет кровью. Запах — все что остается в этом тумане от реальности, то немногое, что позволяет чувствовать себя живым (ведь если живешь — значит, дышишь?), то немногое, что удерживает от безумия, потому что стоит лишь на секунду перестать дышать, и ты труп. Неупокоенный, блуждающий вечно призрак, которому остается лишь греметь цепями в старых замках да пугать экзальтированных дамочек. Молочно-белый туман схарчит тело, и даже не подавится, а душа не дойдет до Предела — так и будет вечно блуждать в молочно-белом тумане, не чувствуя земли и неба, не чувствуя запаха, ничего уже не чувствуя, и это не будет вечным покоем, но вечной пыткой, которая даст фору любым восточным мастерам. Каменная крышка саркофага покажется дверью в лето, а ад — курортом по высшему разряду.
Крови было слишком много — алой, алой, алой крови — вполне себе человеческой. В этом мире ангелы лишись золотого ихора — наверное, это был первый знак того, что человеческая вера угасала. Впрочем, шавкам Небесного Престола было плевать на веру — они слишком давно не спускались на эту грешную землю, они были слишком заняты своими небесными делами, чтобы стеречь свою паству. Одиночки — не в счет. Впавший в безумие ангел едва не истек кровью — некромант вовремя успел перетянуть ее запястье, щедро ливанув туда какой-то шипящей дряни. Дрянь жглась, исходила паром, но свое дело делала — убивала всякую заразу и останавливала кровь.
- Дура — глядя в бледное, немощное лицо. Сострадания в голосе так и не появилось — пернатая дура.
Отобрать меч, легонько толкнуть обратно на диван, заставляя сесть, а затем и лечь — нечего тут бродить бледной тенью отца датского принца, даром что с крыльями.
В голове все еще висел белый туман — скрадывающий, растворяющий в себе все, до чего только мог дотянуться — магия, охранявшая заразу, была крепкой.
Несколько крупных капель упали на пергамент — и он стал стремительно съеживаться, будто угодивший в огонь пластик, и темнеть на глазах. В нос шибануло чем-то острым и неприятным. Примерно такой запах стоял в больницах. Или моргах. Пожалуй, какой-нибудь живой с богатой фантазией непременно назвал бы его запахом смерти. Глупец. Смерть не имеет запаха и вкуса, она приходит тогда, когда и то, и другое уже теряют всяческий смысл.
Зрелище подходит к кульминации. Оркестр вступает медленно, нагоняя саспенс, тревожное, липкое ожидание, стекающее холодным потом между лопаток и вызывая тремор — ну же! Нервы — что твои портовые канаты, взявшиеся удержать линкор от невесть откуда набросившейся бури — крепкие, тысячу чертей им в глотки!, но все же поют жалобно, натянутые в струну, того и гляди — не выдержат. Некромант стоит неподвижно над столом, расправив покореженную, прожженную в нескольких местах бумагу, пытаясь в черных пятнах угадать остатки рисунка, выполненного багровыми чернилами. Знаки изменились в третий (третий?) раз, потеряв всякой сходство с известными человечеству письменами и знаками. Мертвый язык вообще очень редко воплощался в письме — его не терпела даже бумага. Он был абсолютно чужд этому миру, как смерть чужда всему живому. Но иногда, на короткое время, это все же удавалось — когда древнее заклинания удавалось довести до конца, не упустив ни единого элемента.
- Постарайся не двигаться
Лоб ангела пылал жаром не хуже иных жаровен — болезнь разворачивалась в полную силу. Еще несколько часов, и святых можно было бы выносить вперед ногами. Слов было почти не слышно — лишь тихое шипение, изредка срывающееся на свист.

Поздний вечер уже давно опустил на город сумеречное покрывало. Немногочисленные улицы, и так пустынные из-за разгулявшейся заразы, вымерли — кое-где в весьма прямом смысле.
...Пойло выходило гадским. Воняло, как помои из портового кабака, и имело не самый приятный цвет. Однако, работало — зараза под воздействием зелья умирала на глазах. Организму, при этом, тоже доставалось не слабо — но выбирать не приходилось.
- Пей — самая обычная железная кружка, помятая жизнью и обжигающая руки, ткнулась под нос просыпающегося ангела — и в следующий раз, если захочешь расстаться с жизнью, не забудь спросить разрешения.

Отредактировано Snake (2011-12-13 23:49:43)

Ангел, защищающий мертвеца. Мертвец, излечивающий ангела — Кафка удавился бы от зависти, узнай он про такой сюжет. Гете продал бы душу. Ницше... старику было бы плевать, впрочем. Свет и Тьма — кто кого спасает? Антиподы жмут друг другу руки вместо того, чтобы рвать на клочки — не переставая, впрочем, ненавидеть друг друга. Хотя ненависть — удел Светлых. Темные просто слишком дорожат своей свободой, чтобы позволять кому-то на нее посягать. Но оба знают, что Свет — лишь отсутствие Тьмы. А Тьма — лишь отсутствие Света. Банально? Несомненно. Верно? Безусловно. Желаете поспорить?
Клочья тумана еще висят вокруг, кусками белой ваты в сознании, облаками, решившими спуститься вдруг на землю. Или это он — по небу? Не отбрасывая тени, скользить в обнимку с щербатым месяцем, играя звездами в ладони, будто горстью мелочи — подай старушке, милок! - и серебряная монетка с аккуратной дырочкой ровно посередине, неизвестно для чего, чья монетка? А звон серебра уже не звон — уже задорный звук вырвавшихся на свободу костяшек по толстым струганым доскам.
- Ты это выпьешь. Если, конечно, тебе все-таки хочешь жить.
Кружка с варевом опускается на столик. Пока не приказ, пока — предложение, от которого сложно отказаться. Псина ведет носом и демонстративно фыркает, спрятав морду под лапу — в усмешку? Изображая из себя обычную собаку, насколько обычно может выглядеть поднятый из небытия монстр — а ведь и не отличишь от обычной псины, пока не захочет сбросить морок. Просьба выпить гадкое лекарство, гарантирующее исцеление — будь она озвучена хотя бы немного иным тоном. Альтернативу знают оба, и обоим она не нравится — или мертвому эльфу уже все равно? Сухая ладонь накрывает спиртовку, гася голубой огонек — запах паленой кожи едва уловим, Тварь даже ухом не ведет — ей давно уже известны все выходки хозяина, будто прожила с ним не месяц — век. А может — и впрямь? Древняя Тварь и Древний Эльф — кто поручится, что они не встречались раньше?
- Зараза вернется, едва только ты выйдешь на улицу. Едва пройдешь мимо очередного смертного идиота, которого угораздило подхватить чуму. Надеюсь, ты не собираешься прибегать ко мне каждый день?
Думаешь, все будет просто? Немножко крови, тихий шепот, недолгое забытье — и ты излечишься? Наивная. Впрочем, если ты согласишься — я произнесу нужные слова, и ты навсегда избавишься от этих проблем. Хочешь? Это даже не будет больно — ты отключишься раньше, чем успеешь испугаться. Хочешь? Правда, на этот раз тебе придется заложить душу — бессмертную душу Хранителя — но ведь тебе не привыкать платить высокую цену, правда? Один ритуал — всего лишь перешагнуть Предел — и вернуться назад другой. Не лучше, не хуже — другой. Не-живой. Свободной. Хочешь? Нет? Это ничего. Через десять веков ты сама попросишь об этом — когда наконец разочаруешься в людях и ангелах, когда поймешь, что каждый сам за себя и другого быть не может, и все приходят, в конце концов, к одному финалу...
- Что до вкуса... мне приходилось пить дрянь и похуже. Так что прекрати выпендриваться.
Эльф встал возле окна, изучая агонизирующий город. Поразительно — но даже сейчас, когда границы закрыты, когда объявлен всеобщий карантин, и вот-вот введут комендантский час — даже сейчас находятся желающие отдохнуть в его клубе. Меньше чем обычно — гораздо, гораздо меньше, но находятся. Пир во время чумы? Пожалуй, это даже слишком лестно. Сильным мира сего всегда было плевать на проблемы быдла — разумеется, пока эти проблемы не начинали касаться абсолютно всех, не взирая на кошелек и статус. Пушеры и просто жулики в восторге — находятся тысячи, мечтающие обезопасить себя от заразы — и хорошо, если в темном переулке тебе впарят немного растертого аспирина пополам с мелом. Закинулся «вакциной» - и ты в шоколаде. Или захлебываешься в луже собственной блевотины. Как повезет. Болезнь не смертельна для большинства населения — а значит, не так уж и опасна. Карантин? Плевать. Публика жаждет зрелищ — потому что давно уже привыкла, что у нее всегда будет на столе тарелка рисовой лапши, что бы ни случилось. Смертные внизу танцевали, пили, знакомились и трахались в отдельных кабинетах — счастливые в своей уверенности в том, что зараза их не достанет.
Идиоты.
- Как думаешь, это походит на Божью кару? - эльф даже не попытался скрыть издевку — уничтожить всех адских тварей одним махом, а?

Солнечная колесница Бога (Хорса? Ра? Гелиоса?) скрылась за небокраем, изрезанным иглами небоскребов. В очередной раз колесницегонитель был повержен. В очередной раз завтра он воскреснет, знаменуя новый день. Или не воскреснет, и тогда наступит конец времен. Мифы разных народов, по сути своей, были по одури похожи друг на друга. Юпитер? Зевс? Борода, суровый взгляд из-под нахмуренных бровей. Как зовут тебя, Громовержец? Какой народ ты ведешь за собой? Один и тот же лик является объевшимся мухоморами жрецам в разных концах мира - в одном и том же облике. Разница лишь в несущественных деталях и виде галлюциногенов. И конец почти всегда один, на всех - кара, пришедшая с небес, болезни, опустошающие города... много ли надо, чтобы стереть с лица Земли такую мелочь, как человечество? Беда лишь в том, что люди разучились бояться Богов. Разучились верить в могущество высшего разума, способного сотворить мир за семь дней, и разрушить за миг. Люди больше не верят в серный дождь, но верят в собственноручно сделанное оружие, способное уничтожить все живое на планете тридцать три раза подряд. Людям больше не нужны Боги.

Хочешь выведать у меня рецепт спасительной микстуры? Найти подходящего чароплета, повторить волшебство - и раздавать панацею забесплатно страждущим. Счастья для всех, даром, и пусть никто не уйдет! Ты действительно этого хочешь? Даже если представить на миг, что ты сумеешь угадать, что же я намешал в это зелье, если ты найдешь безумца, который рискнет приготовить отвар, если... уверена ли ты, что в конечном итоге получишь именно то, чего хочешь? Уверена настолько, что рискнешь проверить на живых не-людях? А что при этом скажет твоя хваленая светлая мораль?! Забьется в угол, как это обычно бывает, прикрываясь щитом высших ценностей и оправданного ущерба?

Даже спиной эльф смог выразить ровно то, что и хотел - безразличие, с легким налетом презрения.

- Тогда в следующий раз лечение может быть менее безболезненным.

Боги, божки и идолы... каждый мнит себя величайшим из великих, каждый хочет свой кусочек мироздания в единоличное и вечное пользование, а остальные - твари дрожащие, и место им у параши, ну еще разве слуг отрядить, кто по-смышленей, и обречь их толикой, тенью собственно власти! - загордятся, превознесут себя превыше быдла, не понимая, что сами они, в общем - пыль под ногами, не более. Египетские жрецы разговаривали с Богами, как они считали, служили величайшим из великих - и что толку? Осирису нет дела до живых, ему довольно мертвых, солнцеликому Ра нет дела до живых, ему довольно небес. Кому есть дело до живых? До падали, объявившей себя слугами - по какому праву?! До обкурившихся стариков, требовавших себе лучшие куски мяса и лучших женщин в обмен на волю Богов - их волю! Потому что Богам, если они существуют, нет дела до смертных и бессмертных, как нет дела человеку до судьбы жука в муравейнике.

- Твоему Богу давно нет до меня дела, как и мне до него. Я вышел из-под его юрисдикции, и теперь этому бородатому говнюку ничего не остается, кроме как скрипеть зубами.

Ты можешь сколько угодно желать мне смерти, но ничего не изменится,пока ты будешь просить об этом богов. Этим ублюдкам нет дела до просьб своих слуг. Иногда они могут помочь - чаще от скуки, вечной скуки истинно бессмертного существа... Но стоит ли надеяться на того, кого не в силах понять? А если ты сможешь постичь Бога, то впору вставать с ним рядом, или занимать пустующий до поры трон.

- Если ты все еще здесь - видимо, отзывают все же не всех? Только тех, кто хорошо себя вел, и не закладывал мертвецам свою жизнь.

Все еще надеешься на чудо? Надеешься, что кто-то большой и добрый спустится с небес, и исправит все твои ошибки? Заберет домой? Дура. Небесам плевать на незадачливых ангелов, которых угораздило вляпаться в дерьмо. Пока на карте не стоит, как минимум, судьба города, пернатые не пошевелят и пальцем. Впрочем, даже если и будет.. все равно они вряд ли что-то сделают. Времена карающих, несущих правосудие на кончиках пламенеющих клинков, давно ушло, десницы божьи давно заложили свои мечи в ломбарды и сменяли крылья на модную одежду. В этом мире больше нет месте небесному правосудию, он сам себе обвиняемый, суд и палач в одном лице. Как по мне, именно так и должно быть. А после объявления приговора появлюсь я и сделаю то, что должен - проведу новопреставленную душу к Серому Пределу.

- Пей. Заигрывания закончились, и просьбы тоже. Не хочешь? Заставим. А потом спросим и заставим еще раз, если надо - для пущего закрепления. Поймать взгляд ангела, привязать, заставить застыть на месте - не хуже киплинговского удава. Кто сильнее - толпа обезьян или один не в меру строптивый ангел?

Что наша жизнь? Игра? Доска расчерчена на черное и белое — восемь до края, и жалкие пешки бодро шагают вперед, чтобы сложить свои головы — или выйти в дамки? А остальные шушукаются да совещаются, изредка нанося точечные удары. Кавалерия? Офицеры? Легкий набег — противник и опомниться не успевает, как остается только считать потери. Поле расчерчено. Чет-нечет. Черное, белое. Граница незыблемее алмаза — не подходи! Сделал свой ход — замри. Не важно, что до противника доплюнуть можно. Твое время вышло. Чет-нечет.
Карты сданы — по две. Три — на столе. Шансы известны — и если пара на десятках, пиши пропало. Стрит? Уже лучше. Продолжай, и, может быть, даже удастся ущипнуть суку-удачу за ее похотливый зад. От сигаретного дыма трудно дышать, а лед в виски давно уже растаял. Надо бы крикнуть мальчишку — но игра затягивает. Приглядись к каждому — найдется жилка, пульсирующая от нетерпения. Еще по одной? Вскрываемся? О нет, пасуют неудачники и трусы, а мы ведь идем до конца, правда? Стрит? Флеш? Чет-нечет, борьба уже не блефа — рассудков. Умение считать: карты, себя, других. Умение замечать нюансы игры. Чет-нечет.
Рулетка? Уже ближе. Слепое везение, апофеоз азарта. Плебейское развлечение, где не нужно думать... если ты не хочешь выиграть. Красное? Черное? Зеро? Шарик носится как сумасшедший, подскакивает, и, наконец, замирает. Выигрывает заведение, дамы и господа, что бы вы там себе не думали. Мухлеж? Магнитный шарик, крупье в доле — только сядь и собери куш, верно? Глупо. Заведение заботится не только о своих клиентах — но и о своем выигрыше. Чет-нечет? Бросьте. Вам сломают пальцы прежде, чем вы успеете пересчитать заработанные за вечер деньги. Хотите примириться с леди Фортуной? Смотрите. Наблюдайте, прохаживайтесь от стола к столу. Считайте. Чет-нечет.
Подождав, пока ангел опустошит кружку, некромант принялся медленно прохаживаться по комнате, ни на чем не задерживая взгляд. Пес было принялся наблюдать за хозяином, но плюнул (фигурально!) улегшись поудобней и прикрыв глаза. Ни дать ни взять — сытая наглая псина. Тварь.
- Да-да, по сравнению с Высшими мы все — пустое место. По крайней мере, так принято считать... эльф промурлыкал что-то себе под нос еле слышно, улыбаясь своим мыслям. Сорок веков — достаточный срок, чтобы успеть познакомиться даже с Богами... или убедиться в их отсутствии. И то, и другое редко принималось на веру, скорее — охотничьи байки. Кто поверит дряхлому старику? Причуды, не более. До старческого маразма далеко, но прошлое всегда хочется приукрасить, причесать — чтобы было не стыдно поставить в витрину и любоваться по вечерам.
Проблема лишь в том, что эльфы не страдают старческим маразмом, а мертвые эльфы вряд ли склонны приукрашивать собственное прошлое — за тысячелетия происходит столько событий, что любая байка покажется блеклым подобием реальности.
- Спасение кого бы то ни было такой ценой — есть самая большая глупость. Запомни это, Серая. Когда-нибудь тебе придется это усвоить. Что же до твоего возвращения... что ж, это решаю не я. Однако же я вижу, что твоих небесных покровителей не слишком то заботит судьба их подопечной.
Не дать отдышаться, увернуться. Бить раз за разом в больное место, пока противник не выбросит полотенце. Скажете нечестно? Полноте. В таких боях не бывает правил, которые можно было бы нарушать. Сильный берет свое. Слабый пытается защищаться — обычно безуспешно. Или столь же безуспешно огрызается, теша себя надеждами однажды набраться сил и покарать обидчика. Что, скажешь, не хочешь все еще меня убить? Не хочешь сбросить ненавистный поводок, натерший кровавые мозоли? Вернуться в свой мир, где все просто и хорошо, где все свои и не дадут в обиду... попробуй?
- Зачем проверять на крысах то, что предназначено ангелу? Не бойся, ты больше не заболеешь, если не найдешь только какой-нибудь сильно изощренный способ. Например, обидеть сильного черного мага...
Что наша жизнь? Игра! Удачно сданные карты дают преимущество над соперниками — в карьере, деньгах или всем сразу. Удачная игра способна очень быстро вознести на вершину, одно лишь поражение погребет под обломками счастливца, рискнувшего бросить вызов Небу. Кто-то, неведомый нам, двигает резные фигурки, верша нашу и чужую судьбу — сладкая ложь, в которую так хочется поверить! - и оттого мнится нам иногда расчерченная в клетку доска. Восемь до края.
Что наша жизнь? Игра. Видавшие виды кости гулко трясутся внутри глиняной кружки, воняющей пивом — на удачу! - рраз, и катятся, сверкая боками в тусклом свете масляных ламп, заигрывают в те короткие секунды, пока ничего еще не определено. Чет-нечет?
Что наша жизнь? Игра? Ходы и комбинации, атласные рубашки и равнодушный муар костяных фигурок... Блеф. Самообман для тех, кто боится взглянуть в глаза сгорбленной старухе с клюкой, чья сморщенная, похожая на куриную, лапка, ловко ловит брошенный кем-то пятачок. Старинный, серебряный.
С дырочкой.

Начало игры
Январь. 2012 год.
• ночь: наступает длинная зимняя, морозная ночь. Звезды сверкают так ярко,
что даже огни мегаполиса не способны их затмить.
Температура воздуха: - 5

Элитный клуб являлся ни чем иным, как трехэтажным зданием, к входу которого вилась огромная очередь, чем-то напоминающая гигантскую многоножку, которая лениво залезала внутрь помещения, проходя фейс-контроль, но тем не менее, не уменьшаясь в своих размерах. Многие желали посетить клуб, но уже само название говорило о том, что попасть сюда можно лишь имея золотой купон, в жёлтой прессе также именуемым «счастливым билетом». При этом в наличие он был на руках лишь у тех посетителей, которые подобно царям на своих колесницах, выходили с дорогих, отполированных до блеска, иномарок и беспрепятственно проходили двух здоровяков с суровыми гримасами и в чёрных деловых костюмах. Остальным приходилось ждать своего часа и завистливо провожать глазами золотую молодёжь и важных толстопузов в обществе с прекрасными утончёнными девушками, чьи платья заставляли краснеть как мужчин, так и женщин. Если первые уже витали в своих эротических фантазиях, то вторые громко пыхтели не иначе, как от зависти.
Клуб «VIP» был сказкой для романтических дамочек и мечтой для мужчин, которые за свою жизнь побывали разве что в кабаре, портовом борделе и баре под названием «Осколки», где был завсегдатаем и каждую субботу получал бесплатное пиво. Но не проходило и дня, чтобы хоть один человек в городе не задумался об элитном клубе, о котором ходило множество сплетен, а в некоторых случаях и городских легенд. Сюда желали попасть все. Абсолютно все. Потому к клубу и вилась столь жирная и ленивая очередь, вяло продвигающаяся вперед,
Без золотой карточки туда не попасть – это мнение было сложено еще с тех пор, как двери клуба впервые открылись. Так считают многие и по сей день.
И так уж получилось, что ни одно общественное мнение не способно повлиять на предпочтения профессионального вора по имени Роберта Оуэн. На эту ночь она возлагала особые надежды и намеревалась управиться за два-три часа, не больше. Место сосредоточения толстых кошельков, доверху наполненными звенящими золотыми монетами, было выбрано после тщательного изучения архитектурного плана здания, который она добыла вовсе не законным путём.
К счастью, слияние с тенью помогло незаметно проникнуть сразу в служебное помещение, где она переоделась в форму официантки с бейджиком, именуемым  «Синтия Никсон», которой сегодня на электронную почту пришло сообщение о прибавке нескольких выходных дней, к числу которых принадлежало и сегодняшнее число. Свою одежду она положила в пакет, крепко его завязала и выбросила в боковое окно, выходящее на задний двор здания, куда служащие выносили мусор. Она не привыкла оставлять за собой следы, потому намеревалась забрать одежду после того, как закончит работу. Контроль над камерой слежения был взят еще в самом начале и настроен на отображение пустой комнаты в течении пяти минут, на протяжении которых юный вор успела переодеться и провести все необходимые манипуляции. Мельком взглянув на себя в зеркало, Робин распустила длинные волнистые волосы, расстегнула еще одну пуговицу на белой блузке, чтобы подчеркнуть свою и без того красивую грудь и, недовольно цокнув языком, вышла из комнаты, устремляясь вдоль коридора. С каждым шагом она чувствовала, как содрогаются огромные динамики, из которых вырывалась современная музыка и под которую, словно в судорогах, извивалась вся молодёжь на танцполе.
Первый этап был слишком лёгким. Протискиваясь сквозь толпу танцующих людей, её пальцы мягко и ненавязчиво проникали в карманы молодых людей, фривольно считающий, что в этом клубе их кошельки может ласково обдирать лишь бармен, продающий дорогое пойло по весьма внушительным ценам. Она не брала наличку и даже кошельки возвращала на место. Ей нужен был лишь номер кредитной карточки, открывающий путь к банковскому счету клиента. Достав из кошелька платёжную карту, она провела ею по специальному небольшому устройству, прикреплённому к правой ноге и скрытому под юбкой. Данные с карточки уже сейчас поступили на её компьютер. Дело сделано.
- Простите, сэр, - похлопала она по плечу танцующего юношу. – Вы уронили.
Как тяжело порой поверить в добросердечие официанток, не так ли? Молодой человек вяло поблагодарил её и судорожно проверил кошелёк на отсутствие денег. А зря, ведь всё было на месте, включая наличку, кредитную карточку и даже пластинку жевательной резинки «Орбит». Когда он захотел вновь обратиться к официантке, её уже не было на месте.
Те же манипуляции она применила к еще нескольким юношам, беззаботно танцующих на танцполе, а затем поднялась на второй этаж, где взяла в руки поднос и осмотрелась, выискивая свою следующую жертву. 
Он попался ей на глаза практически сразу – высокий, статный мужчина с длинными черно-белыми волосами, завязанными в хвост. От него веяло властью и именно это привлекало Робин в мужчинах. Власть, которая не измеряется количеством денег на банковском счете. Власть, которая чувствуется в воздухе, так же сильно, как и опасность.
Проходя мимо него, Роберта применила довольно банальный и изживший себя трюк, якобы споткнувшись и оттого упав прямо на «вовремя» подставленную мужскую грудь, при этом, не упуская возможности, её пальцы ловко нырнули внутрь пиджака.  Губы прошептали «Извините», а  глаза на краткий миг столкнулись с его взглядом.

Отредактировано Robin (2012-01-08 15:21:43)

Судьба соткана из рисков.
Каждый день люди чем-то рискуют. Они могут не играть на бирже, не делать ставки на скачках и даже не торговать оружием или наркотиками. Они могут вести обычный правильный образ жизни: ходить в кино с любимым человеком или, быть может, в театр на премьеру мюзикла «Мулен Руж», завтракать сэндвичем с беконом и чашкой крепкого кофе, а ужинать во французском ресторане на улице Пикадилли. Они могут любить своих детей и дарить цветы своим женам на восьмое марта, а на День Благодарения жарить индейку и перед принятием праздничной трапезы, молиться, вознося хвалу за мир и достаток в семье. Они могут заниматься сексом исключительно в презервативах. Могут работать на правильной работе, быть бухгалтером, который не допускает ошибок в отчете и не крадёт у своего начальника миллионы. Они могут следовать устоям Библии. Могут ходить каждое воскресенье в церковь и часто посещать священника для тайной исповеди. Они могут быть идеальными гражданами для идеальной в их глазах страны. Могут гордиться собой и своим народом. Жить в собственной сказке и никогда не выходить за её границы. Но, так или иначе, они рискуют.
Рискуют заболеть от нового штамма вируса, подобного птичьему или свиному гриппу. Рискуют быть сбитыми машиной, за рулём которой сидит беззаботный водитель, халатно разговаривающий по телефону, в то время как должен смотреть на светофор. Рискуют быть убитыми в тёмной подворотне за мелкие гроши в худом кошельке; сломать себе руку, упав с лестницы; быть укушенным бешеной собакой. Рискуют разбить свой череп об край собственной ванны, неудачно поскользнувшись. Даже умереть от рака лёгких в возрасте тридцати лет и при этом на протяжении всей своей жизни не выкурить и сигареты.
Люди рискуют каждый день и каждый час. И риск этот невидим, едва уловим и прикрыт призрачными фантомами, иллюзиями прекрасной, чудесной жизни. Люди боятся думать о смерти. Боятся думать о своей судьбе и задаваться вопросами. Всех всё устраивает. Так и живут… они – обычные люди, считающие, что сами кузнецы своей судьбы. Так говорил Шекспир. А что бы он сказал, узрев правду?
Роберта Оуэн никогда не считала себя вершителем чьи-то судеб, но отчетливо понимала, что все люди связаны между собой невидимыми нитями: любой поступок любого человека может повлиять и на её жизнь тоже. В естественных науках это известно под общеизвестным термином «эффект бабочки».
Робин принадлежала к тем, чья жизнь состоит из рисков. Каждую ночь, выходя из своей подземной берлоги, она рисковала быть пойманной за кражу сакральных драгоценностей из национального музея Токио, за взлом системы безопасности в дорогих особняках некоторых влиятельных людей и кражу не менее дорогого имущества; за проникновение в базу ФБР и изъятие оттуда необходимой информации; за сотрудничество с японской мафией или, в конце концов, за принятие наркотиков и угон автомобилей в нетрезвом состоянии.
Вся её жизнь подвергалась одному большому риску. И сейчас, проверяя карманы своей жертвы, она понимала, что в этот раз зашла не на ту территорию, где её проникновение даже не заметят. В тот самый миг, когда завибрировал его телефон, а он в свою очередь беззаботно допил кофе, она осознала, что перестала быть водящей в игре, но и не собирается быть ведомой.
Глаза судорожно забегали в стороны, словно читая невидимую подсказку в воздухе. Она не поддалась панике, нет. Её дыхание было ровным, спина по обыкновению чуть сгорблена, а губы напряженно сжались. За краткие мгновения, на протяжении которых мужчина успел допить чёрный кофе и вновь обратить к ней свой взор, в её крысином мозгу уже сформировался план – что свойственно, побега.
Осторожно обойдя мужчину, она достала из кармана маленькую, размером с пейнтбольный шарик, самостоятельно собранную бомбочку, и лёгким движением ладони прикрепила её к внутренней стороне барной стойки.
- Лишь с теми, кто заслуживает моего внимания, сэр.
На последнем слове она нажимает на миниатюрный детонатор, с которого тот час поступает едва уловимый сигнал обратного отсчета, и, развернувшись, поспешно уходит к винтовой лестнице, ведущей на первый этаж, но встретившись взглядом с охранниками, решила не искушать судьбу и начала подниматься на третий этаж. В тот самый миг, когда она ступила на пятую ступеньку, миниатюрная бомбочка выпустила из себя бесцветный газ, действующий в радиусе пяти метров и в течение первых двух минут вызывающий головные боли в лобной части, боль в глазах при фокусировке и незначительное помутнение зрения, а в некоторых случаях тошноту и рвоту. В самой же бомбочке включился режим самоликвидации. Раздался хлопок и она взорвалась, распадаясь на несколько мелких кусочков.

Небольшое взрывчатое устройство, выпускающее из себя бесцветный газ – это всего лишь вуаль, прикрывающая её бегство, которая должна была подействовать на всех живых существ без исключений: будь то охранники, решившие перехватить эстафету,  или простые посетители, безмятежно отдыхающие на втором этаже элитного клуба. Никогда не знаешь, откуда придет опасность. Никогда не знаешь, когда стоит прикрывать тыл, а когда беспокоиться за свою голову. Никто не застрахован от шальной пули, рикошетом ударившей в плечо или, того хуже - сердце. Никогда не стоит верить в то, что ангел-хранитель спасёт от всего на свете,  даже взрыва атомной бомбы, чья ударная волна способна разрушить миллионы жизней, включая вашу. Никогда не стоит недооценивать своего врага, особенно когда от него веет столь жутким и пронизывающим всё существо юной крысы холодом. Никогда не стоит забывать правила выживания.
Ноги подкосились. Она не успела даже ступить на седьмую ступеньку, как её уже остановила какая-то неведомая сила, прижав к отполированному до блеска тёмному дереву. Руки успели схватиться за гладкие перила, словно за спасательный канат. Губы на миг сжались и пренебрежительно фыркнули в пустоту:
- Магия.
Роберта Оуэн всегда недолюбливала магов, а мёртвых – уж тем более. Она должна была сразу догадаться, что зашла на территорию живого мертвеца, ведь это ощущалось даже в воздухе, особенно когда она находилась с ним в непосредственной близости. Не гниение, нет. Запах смерти более тонкий, подобно красному вину, которое никогда не любила Робин, но от этого он становился еще более притягательным, что сводило на нет всё желание пройти мимо и не участвовать во вспыхнувшей расовой междоусобице.
Заходя на чью-либо территорию, стоит опасаться хозяина, чье ружье способно пробить сквозную дыру в крысиной шкуре. Следовало быть более осмотрительной в выборе статных мужчин, коих здесь находилось в достаточном количестве, и видит бог - многие из них не были бы против уединения с милой пышноволосой официанткой. Но Робин на этот раз решила сыграть с судьбой в кости и надеяться, что выпадут счастливые шестёрки. Достаточно ли это веская причина, оправдывающая её шаловливые пальцы, столь бесцеремонным образом заглянувшие в карманы мёртвого мага? Чуть погодя узнаем.
Сидя на ступеньках, она почувствовала себя бессильной, но это не послужило поводом отчаиваться, напротив – в её крысином мозгу уже формировался очередной план. На этот раз она решила повременить с отступлением. Если играть, то по жесткому, верно?
Обнимая поднос, она лихорадочно обдумывала свои последующие шаги. Глаза её не находили места, бегая по ступенькам, словно в поисках ответов на незаданные вопросы. Было очевидно, что даже этот незначительный трюк заставил её испытать секундный страх перед возможными перспективами. Почему-то в голову лезли страшные казни во времена святой Инквизиции, но Роберта быстро избавилась от них, будучи уверенной в том, что этот маг способен придумать для неё нечто более изощренное, чем прилюдное сожжение на костре или насаждение на «вилку еретика». Так или иначе, смерть настигнет любое живое существо, вне зависимости от его материального достатка и благополучия,  но, тем не менее, зачастую Робин пыталась оградить себя от опасного сближения с костлявой рукой госпожи Смерти, потому сейчас весьма явно в воздухе запахло страхом.
Она приняла его помощь только лишь для того, чтобы коснуться его холодной кожи, лишний раз подтверждая свои догадки. Кто знает, быть может такого случая уже не представится.
На этот раз воровка подняла взгляд и уверенно заглянула в его глаза. Они не выделялись на черно-белом фоне, в котором Роберта видела весь окружающий её мир. Лишь два оттенка, преследующие её на протяжении всей жизни: чёрный и белый сливались воедино, создавая единую серую гамму восприятия. Потому она не прогнулась под его холодным взглядом. Не отступила на шаг назад, хотя страх услужливо пытался помочь ей это сделать. Она лишь гордо выпрямилась и с достоинством произнесла:
- Только если вы соблагоизволите, сэр, - секундная запинка, делая акцент на последнем слове, - в более непринужденную обстановку отнести меня на руках. – мысленный плевок прямо в бездушное лицо, лишенное всяких эмоций. – От ваших чар мои ноги совсем не желают меня слушаться.   
Правдивая ложь, не более.

Жизнь учит выживать, учит делиться информацией с нужными людьми и мстить своим обидчикам. Жизнь учит многому и зачастую многое забывается человеком, не твёрдой поступью ступающему по жизненному пути, на котором встречается множество преград и подстерегающих соблазнов. Роберта Оуэн всегда считала, что нет ничего лучше жизни на улице – в трущобах, заброшенных домах и складах, грязной канализации, где приходится переступать через рамки, установленные цивилизованным обществом, проникать в жилые дома, а чуть погодя - в особняки холёных богачей, выжимая из их жирных кошельков золотые монеты и блестящие драгоценности, коими усеян весь дом, словно в старой доброй сказке про пряничный домик, в который попадают двое ребятишек, с той лишь разницей, что там нет старой ведьмы, жаждущей обглодать их девственно-лакомые косточки, а есть лишь сигнализация и несколько камер наблюдения, которые при должном опыте можно благополучно отключить. Робин никогда не любила роскошь и золото. Она не любила шёлковые простыни и бархатные платья. Её раздражал сладкий аромат Шанель №5, и она всегда предпочитала запах тела, который у каждого существа был уникален, как отпечатки пальцев и сетчатка глаза. Единственное, что могло привести её в восторг - это дорогая техника, инновации в мире технологий, новейшее из новейших. Пожалуй, за такой подарок она способна пойти на многое. Технологии – её ахиллесова пята, слабое место, которое достаточно легко вычислить, знай вы Роберту получше. Всё остальное для неё не имеет никакого значения. Она не принадлежит к миру роскоши и никогда не сумеет прижиться в нём, потому всегда старалась держаться от него подальше. Весь блеск и пафосный лоск раздражал глаза, заставляя скрипеть зубами от негодования. Хотелось убежать, закрыться в своей тёмной берлоге, где тишину нарушает лишь монотонный и такой родной сердцу тихий, едва уловимый, шум от системного блока. Но, даже прикрыв на секунду глаза, она не смогла мысленно вернуться в свою нору – всё сбивала здешняя атмосфера элитного клуба: вибрирующие от натуги колонки, из которых вырывалась современная музыка, под которую способны танцевать разве что наркоманы и то, после очередного прихода, не давали отвлечься и на секунду от нависшей угрозы.
Мужчина стоял рядом, смотрел в её глаза, а она старалась не отводить свои. Это было сложно – так долго смотреть на него, всеми силами пытаясь сохранить в своём взгляде уверенность и должную частицу дерзости, которая автоматически возникала при каждом общении с противоположным полом. Глазам стало больно, они заблестели и заслезились, но не от досады или страха, а скорее от непривычки продолжительное время сохранять прямой зрительный контакт. Будто бы кто-то уколол её, заставляя резко отвести взгляд на отполированные до блеска ступеньки. Робин сжалась, признавая свой проигрыш в этой незначительной дуэли. Ей всегда было тяжело контактировать с людьми, именно поэтому она не занималась афёрой и предпочитала более теневой образ жизни, включающий в себя грабежи да и только. В этот раз приходилось переступать через себя, чтобы показать своё Я, даже в тех случаях, когда это граничит с бесславным суицидом. Гордость – её любимый грех.
Она вновь подчиняется, следуя за мужчиной вверх по ступенькам и дальше по коридору, ведущему прямо в кабинет. Рука, сжимающая поднос, побледнела от напряжения. Робин пыталась взять себя в руки, но с каждым шагом чувствовала, как по спине пробегают марафоны колючих мурашек, не предвещающий ей ничего хорошего. В ушах уже тикал обратный отсчет на взрывчатке, которая способна подвести итог всей её насыщенной жизни. Не хотелось умирать. Отчаянно не хотелось умирать.
Она не заметила, как оказалась уже у дивана. Носом учуяла еще одно существо, находящееся рядом. Любимец своего хозяина – чёрный доберман с отрубленным хвостом, - заставил её отступить на шаг назад. Она не любила животных и животные по обыкновению не отличались толерантностью. Ярко-жёлтые глаза устремились на тварь, от которой так же разило смертью, как и от её хозяина. Заскрипев зубами, Робин сделала еще один шаг назад, исподлобья глядя на чёрную псину. Она воспринимала её как угрозу, но боялась не больше мужчины с чёрно-белыми волосами. Страх перешел в новую стадию – неповиновения – боевого и безрассудного.
- Властью, - хрипло отозвалась она, переведя взгляд в сторону и осматривая кабинет. – От вас разит властью и… опасностью.
Она всегда была прямолинейна, особенно в те моменты, когда скользит по лезвию ножа. Ноги мягко ступали по ковру, постепенно растягивая расстояние между Робертой и мужчиной с его адской гончей, а глаза бегали по комнате, осматривая её то ли на наличие драгоценностей, то ли на наличие щелей для побега, до тех самых пор, пока спина не упёрлась в стену кабинета. Обеими руками прижимая к себе поднос, Робин сглотнула и могла поклясться, что мёртвый маг слышит её сердцебиение – такое быстрое, что под него можно было танцевать фламенко.
- Я в достаточной мере удовлетворила ваше любопытство? – медленно проговорила она, на краткий миг заглянув в его глаза, добавив: – ... и самолюбие. Вам наверняка льстит мой страх. Верно? 
Признание своей слабости не делает вас слабым, напротив - это освобождает место для уверенности и безрассудной дерзости. На лице Роберты Оуэн мелькает смелая и в какой-то мере безумная полуулыбка.

---> Кабинет Владельца

Отредактировано Robin (2012-01-13 01:41:36)