<-- Берлога.
Декабрь. 2010 год. День, 14:20.
Стальное небо тяжело нависло над городом. Пошел снег, мелкий и колючий, который так и норовит залезть под одежду. Ветер усилился. Температура воздуха: - 5
Какие могут существовать вязкие издержки, до какой степени можно дальше наматывать сопли своей свернувшейся крови, когда в жизни все отлаживается с помощью отвертки и жестяной масленки с гнилью внутри, вставляются диски в замызганные полные пыли гнезда, а все остальное совершенно невообразимо несовместимо, невыносимо, отторгнуто, совершенно в конце-то концов, принято кем-то, отсистематизированно. Когда так много чувствовал, что не сможешь чувствовать еще очень долго, поэтому остается и получается только ебливо уныло и зло огрызаться, когда с ноги чужой под сипые ребра и падаешь своим вытянутым на белый горлом на борта бетонного ограждения, и в выгнутую спину, чтобы не выделывался, не изворачивался больше, бегать не смел, так заколото четко между шейных позвонков глубоко и по три сразу, что не покажется мало, а станет больше. Тогда снова повезло.
Испуганные глаза в поллица, открытый изумленно рот с облаком пара дыхания. Ты жив?
Конечно, попытка в первые дни активно закинуться едой, преследуя добрые мысли о скорейшем выздоровлении, привела ко вполне ожидаемому результату, который пришлось долго оттирать мокрой тряпкой с борта унитаза, смывать с волос, шарахаясь от собственного отражения в зеркале. Постепенно в голове формировалась более-менее ясное представление о том, что произошло и почему случилось именно так, а не иначе, и какой урок это произошедшее дает ему извлечь. По сути все мышление человека, осознает он это или не осознает, протекает с помощью заданных самому себе вопросов и ответов на них, в результате которых вырабатывается программа дальнейших действий, сеточка происходящего пошагово с точным замером по линейке. А уж вопросов за эти дни Хайне успел задать себе великое множество, но наконец-то вернулся к тому исходному, что стало отправной точкой к возвращению самого себя самому себе. Он начал отдавать себе отчет во всех своих движениях и словах. Вспомнил, как это - считать пролеты зубами или просто вгрызаться в некстати натянутый кабель, и быть охуительно алым от костного мозга до вытянутых в изморозь ломких пальцев. Его спасением на долгий месяц стали привитые сильной и желанием на "не могу, но хочу" хорошие манеры в казенной улыбке и байки на все случаи жизни, которые он мог бы теперь при необходимости рассказать, были ничем иным, как щитом, за которым он скрывал боязнь того, что он снова может оказаться в самом низу, откуда только начал подниматься, выкарабкиваться по скользким ступенькам. Однако же с каждым днем, потраченным на копание в себе, Хайне все отчетливее понимал, что его падение - всего лишь вопрос времени, на которое ему удалось отдалиться от падшего ангела, его свиты, его липкой паутины, отодранной только вместе с кожей, с кусками сочного мяса, шматом перевернутого на сковороде. И холодные пальцы, словно отлитые пластиком, по-свойски коснутся сознания и запросто смогут порушить все то, что ему с таким трудом удалось выстроить.
- Кофе. С мятой.
Сегодня выдался решительно неплохой декабрьский день, когда хватало денег и на то, чтобы прогуляться с пользой дела к местному кинотеатру, и отвести душу в небольшом тире, и прикупить новую куртку в небольшом магазине на втором этаже, и осталось еще на приличный обед в приличном заведении, куда ставший таким же приличным Хайне заглянул на приятный аромат. Он устроился в отдалении от входа, за небольшим квадратным столом спиной к стене, листая тонкую папку меню, но не избавляясь от тяжелых мыслей в своей голове. Эти деньги он заработал, заменяя Юзу на ее рабочем месте, подрабатывая официантом в белом фартуке на фоне красных стен местного презентабельного ресторана и это было так же неплохо, как и день и то, что он может все-все потратить на себя - можно сказать, шаг вперед. Верно заданный вопрос: "Уверен ли ты, что все будет плохо?" - с той же неизбежностью получает отрицательный ответ, но губы соленые и горькие от сигарет, которые он пачками таскает у сожительницы из секретера, а взамен кладет часть денег на оплату их жилища. Это как никогда напоминает ему прошлое, но где вместо одного дырявого матраца на двоих невысокая кровать и зеленый диван в черную полоску, теплая ванная, маленькая кухня - и, можно сказать, неплохо жилось каждым вечером перед маленьким телевизором. В этих отличных заламывающих щиколотки тапках, теплом пледе с шерстяным начесом и беседах о каких-то пустяках.
Пришлось действительно многое восстанавливать. Оказавшись год назад в плену ржавых перьев с ледяной проседью стальных нитей, в окружении колючей проволоки взглядов, он многое забыл, многое растерял, словно рассыпал йеновые монетки из прохудившегося кармана. Грусть, тоска, печаль и уныние.
Кое-что возвращается из прошлого. Я многого не понимаю, но это не особо мешает мне жить.
Я стараюсь исправлять ошибки, которые совершал раньше, но как их исправить, когда не понимаешь, где, собственно, эта ошибка. Куда можно засунуть себе свое мнение более чем понятно.
Но, думаю, что я не зря получал те пинки от жизни, чтобы снова наступать на те же грабли. Будем надеяться, что я вынес необходимые мне уроки.
Взгляд, прежде бестолково блуждавший по скомканной на соседнем столике салфетке, остановился на чашке, только что поставленной мило улыбнувшейся и упорхнувшей в то же мгновение официанткой. Кофе, сливки и мята в небольшой белой чашке были чем-то, присущем более взрослой, степенной жизни и редко когда он мог позволить себе этот кусочек сладко пахнущей мозаики, на которую давно уже все окружающее было раздроблено. Все это время он много работал и много врал для того, чтобы обеспечить себе жизнь, к которой стремился несколько лет, а сумел добиться за несколько месяцев после переломного бала. Он жил под одной крышей с таким же оборотнем, но куда более благородного происхождения. Он хватался за любую предложенную работу, но никогда не шел ни с кем в постель даже за крупную сумму, подолгу после отказа разбито сидя под потоком холодной воды в их общей ванной. Он одевался не так, как привык, покупал рубашки и брюки, а после ночами пропадал в местах, которые всегда обходил стороной, но все так же оббегал огромным кругом огромное казино, по самым окраинам города, на кромке серой автострады. Он долго и настойчиво красил волосы в черный цвет, чтобы не так выделяться из толпы, хотя вскоре отказался от этой глупой затеи - ни одна краска не держалась дольше двух дней, а затем то ли регенерировала - "утекала". Вместо короткой удобной стрижки, отрастающими прядями едва прикрывающей уши, отпустил волосы.
Над горячим кофе поднимается дым. Почему бы не позволить себе представить, что кофе - костер, и глотаешь не ароматный напиток, а живительный огонь? Горький, терпкий и такой успокаивающий.
Растерянные монетки не собрать, как и ржавые бубенцы, впиваются трещиной-поволокой под ногти на руках, уходят в ключицы и слишком долго зарастающие трещины в ребрах, опутывают, провисая вдаль по границам отрыва отсутствия пользы потребления. Хорошенький мальчик лет двадцати мешает сахар в чашке с кофе и редко, быстро смотрит на часы по правую сторону от себя; ловит взглядом шажки стрелок, а блядская улыбка с такими привычными кровоточащими деснами кажется, что больше не его, чужая чья-то за пределами его крохотного мира, потребностей к свободе, но нужде принадлежать кому-то...
Осознание реальности происходящего приходило нехотя и тягуче, мятной патокой стекая с серебряной ложки. Той самой, которой любила пользоваться красотка Мэри из похабной солдатской песни.
Отодвинув чашку в сторону, Хайне закрыл глаза и помассировал виски пальцами. Два дня назад ему впервые приснился Ассар. Вот так просто, под самое утро на пять минут выплыл из памяти и исчез, оставив встречать холодное зимнее солнце в скомканных простынях и с зажатым между ног одеялом. Ментальная хавка, хватка, хворост сухой в коридоре, провод в зубах, поток воды с потолка, недоумевающий взгляд Юзу, провожающей его на подработку горничным в местном крупном отеле, и целый день, словно разбитый стакан. В снегу медленно вращается зрачок. В то утро он был готов переломать себе все пальцы, руки, ноги, повесится или утопиться в конце концов, вымыть не только руки с мылом, но и глаза, и рот, и прополоскать все мозги до единого фрагмента, а вместо этого приблизился на шаг к казино, которого избегал так тщательно. Долго стоял под блеклым желтым фонарем так далеко, насколько можно было, так близко, насколько решался, и снова потянулся за чужими сигаретами. Много работал и много врал.
И все затем, чтобы желать вернуться?
Когда ты прекрасно знаешь, что ничего сейчас не изменить, и время просто тратится напрасно. Ты знаешь, что если бы никто тебя не трогал, за это время смог бы научиться чему-то путному, но за эти два месяца ничего особого
Вчера был день счастья, стрессов, сердечныхпочтиприступов, самопожертвования и акклиматизации. Ощущения - как похмелье, но вчера ничего не пил, кроме пары глотков горького чая. Возвращение к останкам самых темных, самых разбросанных по стенам, лапки собачек мягонькие от шерсти.
В кафе тихо. Спокойно. Тепло.
Мне хочется еще дальше ощутить, но дальше некуда.
Охватив чашку ладонями о гладкие бока, Хайне закрыл глаза и опустил голову, желая погрузиться в аромат мяты и терпкого кофе с той же степенью, что и в горячую воду высоко в ледяных горах.
Кофейные зернышки на решетке.
