>>Начало игры<<

Май. 2011 год.
Вечер: в смену спокойному дню пришел такой же спокойный вечер, не предвещающий смены погоды. Температура немного упала, но всё ещё достаточно тепло.
Температура воздуха: + 15

Я сидел в вагоне поезда и смотрел в окно. Перед взором пробегали разнообразные пейзажи, которые совершенно не оставались в моей душе - я смотрел сквозь всё это, вникуда, в прошлое. Сколько времени прошло с тех пор? Родителей больше нет, как и меня... Меня тоже практически нет. А вот она выжила, хоть этот груз свалился с моих плеч. Я узнал, что она по какой-то причине выжила. Демон её почему-то не тронул. Хотя, разве можно так сказать о девочке с ужасающим клеймом на спине. Но вот родителей нет, сестра клеймлена демоном, и у неё появились силы. Она хорошо училась и кое-что теперь умеет. Как я с ней уживусь? Призрак, мятущаяся душа и светлый маг... Только от одного её колдовства мне будет плохо. Однако, я ищу её. Зачем? Чтобы убедиться, что она жива? Или вымолить у неё прощение? Чтобы снова проклинать себя за ту глупую навязчивую идею? Или при помощи неё обрести тело? Нет. Я не хочу её использовать. Я буду за ней присматривать. Конечно, если она попросту меня не прогонит. Я не удивлюсь, если она поступит именно так и не буду даже винить её в этом. На это она имеет полное право. Но и тогда я её не брошу. Мой долг её защитить. Мой долг - найти излечение. Мой долг - убить того демона, который, как говорят, теперь следует за ней. Берегитесь демоны Токио... По ваши чёрные душонки иду я. Да, возможно, сейчас я не так силён, как вы... Но вы самоуверенный сукины дети, а я готов ждать, учиться... и мне нечего терять!
- Извините. Конечная. Поезд дальше не идёт.
Я вынырнул из раздумий, буркнул какое-то извинение и вышел из вагона. Вот он, значит, новый дом, который выбрала Наоя. Что же. Если ей здесь нравится, значит, понравится и мне.
Я шёл по перону, я давно уже привык имитировать хотьбы людей, чтобы их не пугать. Однако в толпе меня уже больше никто не толкал. И я этого не делал. Конечно, если сам того не хотел. Так что, теперь, когда я пробирался к метро, я плавно перемещался, никого не задевая.
Нужно сначала освоиться. Заработать немного денег. Дом, конечно, мне не нужен, как и еда - есть свои удобства в том, что ты - призрак. Однако, вполне возможно, что деньги могли были понадобиться Наое. Значит, нужно было искать работу. И, желательно, чтобы на ней мне как можно меньше приходилось делать что-то руками, поскольку именно ими я уже давно ничего не делал, а только делал вид, используя телекинез. На глаза попалась вывеска про прекрасную оранжерею. Что же, судьба сама мне подсказывает как лучше поступить, не буду отказываться от её подарка.

>> Оранжерея

Отредактировано Наоми Асахи (2011-05-16 16:53:13)

» Жилой комплекс » Квартира Влада Крау

Июнь. 2011 год.
• день: день выдался не просто теплым, а жарким. Прямые солнечные лучи не щадят прохожих, а синоптики советуют не выходить на длительные прогулки без головного убора. Ветра нет, небо безоблачное. Душно.
Температура воздуха: + 30

На улице царила неподобающая жара. У Кери появилось непроизвольное ощущение, что он ходит по консервной банке, оставленной на солнце на лавке забывшейся влюблённой парочкой. Только на вокзале или у воды было прохладней, поэтому падший был вполне доволен, что оказался здесь. Люди толпами выбегали из поездов, и одного растрёпанного типа тут бы вряд ли кто-либо дёрнул или заметил. Это хорошее место для смешения с толпой, по крайней мере до того момента, как не вылетают приезжие. И довольно колоритные личности иногда встречаются...
- Вы не могли бы мне ответить на пару вопросов?
Типичный вопрос новоприбывшего. Кери и сам часто его задавал, когда его послали спасать Токийского самоубийцу. Девушка была симпатичная, хотя красота у неё явно была своеобразная. В модели не пойдёт, но мордашка приятная, вроде так говорится в народе... Она казалась какой-то потерянной на фоне этого монолитного города, и только яркая оранжевая майка выделяла её из тёмно-серой массы.
- Без проблем. Выход найти не можешь, или какое-то определённое здание ищешь? - Старая привычка не позволяла падшему говорить на "Вы" с незнакомцем, может, немного грубо, но Альгоне слишком поздно сообразил.
Кери понимал, что с адресами у него худо - но вот районы он знал хорошо. Это и могло сослужить добрую службу, если уж на то пошло. Духота, всё-таки, ужасная... Наверное, это был какой-то необычный день, или чаще всего апатичного и бездейственного падшего долбануло солнышко по башке, но редкий момент случился, и всё тут.
- Давай обсудим всё в здании вокзала. Там хотя кондиционеры есть. И автоматы с газировкой. Давай угощу.
Этот проблеск действия удивил и самого падшего, но приятно удивил, чего не скроешь. Падший сразу направился в сторону здания, а там уж из автомата достал пару банок, одну кинув девушке. Холодный напиток приятно омочил сухую глотку, и теперь было куда приятнее отвечать на вопросы.

Мда, ситуация была плачевной и забавной одновременно. Походу дела, Кери был в этом смысле настоящим везунчиком - ему часто попадались именно такие моменты, когда он не знал, что бы поумнее сказать. Выходило... как обычно. Такова жизнь здесь, на Земле, и с этим падшему ещё долго свыкаться. У разных существ разная реакция даже на один и тот же химический состав. На газировку тоже. Кери никогда не обращал внимания на такие мелочи, поэтому даже не уследил, что девушка сделала с банкой. Он не стал присаживаться рядом, просто-напросто не хотелось - насидеться всегда успеешь...
- Съемные квартиры здесь подешевле будут в жилом комплексе. Могу показать, где это находится, не так уж далеко идти. А у бабульки - вахтёрши выбор должен быть хороший, найдёшь что-нибудь по вкусу. - Кери сделал маленькую паузу, потраченную на глоток лимонада. - А с работой я вряд ли смогу помочь. Смотря, что тебе ближе. В любой газете зато можно найти объявления. Много вакантных мест в любой сфере.
Машины так жутко гудели, что хотелось заткнуть уши, что уж тут о том, чтобы расслышать, что говорят окружающие, было довольно проблематично. Сложнее найти место более шумное, нежели вокзал. И наиболее "пихательное", наравне с магазинами и очередями за автографами. И Кери не миновала судьба быть кем-то толкнутым, впрочем, падший быстро оказался на том же месте, где и был, пришлось лишь поправить чёлку.
- Скажи, зачем ты приехала в этот город? Ты ведь явно не отсюда. Родственники? - Вопрос чистого любопытства, который можно игнорировать - Кери не стал бы настаивать на ответе.
Что ж ещё сказать... Пожалуй, опять же самое банальное, что можно придумать. Подобные встречи редко кончаются какой-либо связью. Но есть что-то особенное в таких моментах. Обе жертвы уязвимы в своей искренности, которая так или иначе проскакивает. И надеждами. Ведь так часто и друзей встречают, и хозяев... Уголки губ падшего на секунду опустились, стоило ему лишь вспомнить о своём маэстро. Казалось, что он и вовсе уже пропал. Но чёрт знает этих высших демонов, чёрт знает. Лучше вернуться к надеждам и громче обычного сказать то, с чего иногда что-то начинается.
- Меня зовут Кери, если что.
Уже пустая банка полетела в урну, а взгляд окончательно перекинулся на лицо девушки. Не только глаза, которые, к слову, были довольно красивые.

-Было бы неплохо. Ты там живёшь?
Как бы Кери хотелось спокойно сказать: "да". Но морально он всё ещё не был там, хотя физически мог и сидеть там, и ночевать. И всё же, сейчас было выгоднее чуть-чуть подсластить пилюлю и для себя, и для новой знакомой. Вполне может быть, что после этого короткого путешествия они и вовсе не столкнуться.
- Можно сказать и так. С друзьями.
А какого характера друзья и кто они, лучше не добавлять. Нельзя открывать банку до конца, если намереваешься ещё услышать какой-либо звук. Кери даже симпатизировало то, что у девушки не был подвешен язык. Он сам был не из тех, кто болтал бы без умолку на любую тему, в отличие от Батори. Но и не промывал бы мозги, как Сиаланта. Скучная смесь, хотя, на вкус фломастеры разные. Уж лучше такой проводник попадётся, чем обтатуированная девица, которая хочет затащить в постель или чего ещё хуже. Радовало и то, что у новой знакомой не было ни одной вещи фиалкового цвета. Не раздражало глаза и не мучило подсознание. Сегодня падший уже замечал за собой желание придушить кого-нибудь, однако пока что, оно активно подавлялось.
-Фотография или рисование.
Это не стало неожиданностью. Многие девушки увлекались подобным... Пожалуй, Альгоне удивился б только, если бы девушка сказала, что приехала по специальному заказу стрип-клуба, и слава всему насущему, такое ему пока не встречалось.
- Вольных художников встречал в большом количестве, а фотографы... попробуй сходить в "Подиум". Это модельное агенство, насколько я помню. Ни разу там не был, но место в городе известное, стоит рискнуть.
-Я ищу брата. Слышала, что здесь мне могут помочь его найти.
Было приятно услышать ответ. Даже если это была ложь, которую падший в голосе девушки не уловил. Жалко будет это создание, если оно не отыщет то, ради чего мучилось. Ведь вряд ли она скитается в поисках день-два, раз говорит, что ей помогут найти. Так бы и сама нашла... Но это уже было действительно не дело первого прохожего. У всех свои проблемы. И Кери сам бы не смог пока что доверить этой девушке своё прошлое, как бы она ему ни симпатизировала.
Имя у девушки попалось... непростое. Альгоне вполне понимал, почему Хида предпочитала краткую версию имени, как и он, в общем-то. Зваться вспомогательным крейсером или не самым миловидным животным не так уж приятно.
-Так что, мы идём?
Кери просто кивнул, не став тешить Хиду вопросами. Это было не в его характере, и всё тут. Улочки встречали пестрящими цветами витрин, и всё это напоминало радужную кашу. И наконец всё это стало привычным.

» Жилой комплекс » Вход/Выход и Вестибюль

Начало игры. Июль 2011 года. Ночь. 3:12am. 60F (15C) Достаточно тёплая погода, с умеренным приятным юго-восточным ветром при отсутствии облачности
     7-часовой перелёт из Майами оказался на редкость незаметным, в том плане, что обычно субъективное время на борту тянется медленно и каждый пройденный час кажется вечностью, но в этом случае полпути Майк проспал, уткнувшись головой в иллюминатор, создавая, наверное, несколько нелепое впечатление со стороны. Впрочем, Майк уже привык мало заботиться по поводу того, что о нём думают окружающие. К тому же American Airways предложили весьма комфортный набор для пассажиров второго класса. Вкусный достаточно ужин для транспортной компании, предоставляющей услуги, мультимедиа сервис, журнальчики и удобные кресла. Что ж, на 7 часов полёта достаточно вполне да и претендовать на роскошь не приходилось с всего-то тысячей долларов, хотя неееет,не 1000, а 1024 доллара и 30 центов, который Майк рассчитывал потратить за месяц проживания в Японии.
      Теперь же парень стоял в конце перрона, осматриваясь и привыкая к такой толкучке. Скорый поезд быстро домчал пассажиров из Нариты в сам город, теперь придётся привыкать к незнакомой, совершенно незнакомой обстановке, городу, людям, их образу жизни, потому что некоторое время Токио станет домом для Майка. И что толку, что он частично японец, ведь родина то США, а там многое устроено совершенно иначе. Хорошо ещё, что смартфон сразу же поймал одну из местных сетей и теперь можно было загрузить подробные карты мегаполиса, что будет полезно, особенно, если предстоит ездить на автомобиле. Свой Мустанг Майк отправил ещё за полмесяца судном через Тихий океан, так что уже должны были доставить, где-то на бумажке даже был записан адрес порта, куда доставят машину. Дело за малым - выбраться из вокзала, взять такси, хотя нет, для начала надо бы обналичить часть средств с кредитки и поменять их на йены, а уж потом взять такси. Ну что же, мистер Шинода, добро пожаловать в Токио. Надеюсь, что этот город мне хоть как-то понравится и я тут пообвыкнусь. Японцы вроде же знают английский, да и вообще все указатели были продублированы на английском языке, так что заблудиться впринципе было сложно.
       Ещё пять минут странствий по территории вокзала и Майк выбрался на улицу, вдыхая прохладный ночной воздух. Гугл показал, что сейчас в Токио порядка 60 градусов по Фаренгейту, несколько непривычно по сравнению с Майами, где даже ночью летом температура редко когда опускается до 70 градусов плюс тёплые ветра с Кубы делают ночи по-настоящему тёплыми. Осмотревшись по сторонам, Майк увидел чуть в стороне длинный ряд красных Mitsubishi Diamante, точно таких, какие показывали в фильмах, они и вправду разительно отличались от родных жёлтых американских такси - не было привычной надписи TAXI на бортах, да и водители, одетые в униформу.[i] Мда, ну да ладно, главное, добраться до порта,а там уж я сам буду на колёсах. 750 йен за посадку плюс 200 за каждый..километр? Увы, Майк совсем плохо разбирался в метрических единицах, поэтому просто ткнул водителю пальцем на карте, указав необходимое место, после чего просто откинулся на сиденье, созерцая здания и небоскрёбы мегаполиса за окном.
  ----> Район портовых доков

Отредактировано Shinoda (2011-07-24 10:37:53)

Декабрь. 2011 год.
• утро: с каждым днем становится все холоднее. На улице морозно, но вполне терпимо. Небо усыпано стайками облаков. На земле и деревьях всё ещё иней. Температура воздуха: 0
---> Больница (---> №73)

Утро выдалось холодным, с подмерзшими за ночь лужами на асфальте и морозным, не прогревшимся еще воздухом, жадно вырывающим изо рта ранних прохожих облачка пара. Город медленно начинал просыпаться после ночи, некоторые, возможно, найдут трупы в подворотнях или обнаружат кровь у себя в постели. Кто-то порадуется, что хорошо выспался, потянется и скажет «наконец-то!», а кто-то встанет злой и устало потирающий воспаленные после бессонной ночи глаза. Всякое бывает, этот город ведь представляет собой разношерстное сборище тех, кто не считает себя человеком. Этот город, возможно, уникален. Ни один другой не способен вместить в себя стольких и поддерживать тонкую, постоянно прорывающуюся, но все же существующую грань между двумя несовместимыми мирами убийц от природы и людей, живущих сегодняшним днем. В этом было что-то странное и притягивающее. Кто знает, может, именно за это стоит его любить?
Кицунэ мягко ступала по дороге, не боясь встречных машин – осевая, как ни странно, самое безопасное место в этом ненадежном мире. Иррациональность и неправильность данной ситуации завораживала, медленно и неуклонно становилось интересно. Серый-серый город, громады нависающих над тротуаром небоскребов и выложенная местами потрескавшимся асфальтом дорога. А посередине – желтая, яркая линия осевой. И рыжая девчонка, по ней шагающая. Она как будто хотела выделиться на фоне общей «обычности» яркостью одежды и волос, непривычной для этого современного мира беззаботной улыбкой. Странная, подумает каждый. И будет прав. В какой-то своей, незначительной мере. Просто сегодня девочкой руководит лиса.
«И куда мы придем? Ты хоть знаешь, чем оттуда пахнет?» - лиса прекрасно знала – кордоном, границей этого города. Нет, не так - Границей Города. Так правильнее. Скоро вдалеке показалась громада здания вокзала, за ней открывались почти невидимые дорожки железных путей. Она скорее угадывала их по памяти, а не видела в расплывающейся дымке раннего утра.
- Ничего не бывает без причины, - задумчиво произнесла лиса, пробуя человеческий голос на слух и на вкус. Слова были необычными – зверь не привык говорить. Но кто же откажется от возможности погулять по мегаполису в обличии человека, понимая все намного лучше оного? И кицунэ – не промах, своего не упустит никогда. – Зачем нас сюда занесло? – спросила чуть погодя, дав себе привыкнуть к мелодичному звучанию чужого голоса. И сама же себе ответила. – Не знаю, но так надо.
Диалог самой с собой так и остался незамеченным странным городом, а девушка сунула руки в карманы, чтобы и так холодные пальцы не замерзли еще больше, и свернула на обочину, ловко обходя изредка пролетающие по дороге автомобили. Ее остановка – городской вокзал, место прибытия и ухода практически всех. Нелюди не любили аэропорты… Некая развязка путей и судеб, а возможно – узел, еще крепче их стягивающий.
Здание пахло недавней больницей, но менее гипертрофировано. Все же карантин еще не сняли, а значит, каждый рискует попасть на нежелательный для некоторых медосмотр. Даже те, кто совершенно, абсолютно здоров. И не рискует заболеть этой самой чумой двадцать первого века, которой так боятся люди и правительство. И заболевают немногие «избранные счастливцы». Скорее, это болезнь их рода – нелюдей, если судить по сводкам смертей. Некоторых из недавно умерших от заразы она знала. И никто из них не был человеком, на удивление.
«Мы единственные, кто не боится умереть?» - наивный вопрос был поощрен легкой улыбкой. Конечно нет, разве что лиса сама захочет уйти. И то, она выберет более достойный путь, чем гниение на помойке.
- Он не отсюда, - девушка прищурилась, разглядывая стоящего возле какого-то ларька мужчину. Тот не выглядел японцем, выделялся из толпы и заставлял кицунэ обратить на него внимание. Зверям ведь свойственно интересоваться всем чужим и необычным. Иногда оно оказывается полезным, иногда – враждебным. Во втором случае его следует уничтожить.
Легкими, почти бесшумными шагами лиса приблизилась к мужчине со спины, чуть прищурилась и удивленно мигнула, осознавая, что значат переливы чужой ауры, спокойно светящейся ровным светом в нескольких метрах у нее перед носом.
«Неужели?! Быть того не может», - человек сжался в комок в предчувствии чего-то необычного и, возможно, опасного. Все же люди опасаются за свою жизнь больше, чем долгоживущие существа.
- Простите, что тревожу, - девушка ловко вынырнула из-за спины мужчины и усмехнулась, стараясь вложить в это выражение максимум позитивных эмоций. Человеческая мимика для зверя была непривычной, хотя изобразить приветствие и некую симпатию все же получилось. – Мне показалось, вы не местный, - и посмотрела в глаза дракону, надеясь, что он поймет, что перед ним – отнюдь не назойливый человек, и начнет разговор. Все же лиса видела таких, как он, впервые, поэтому ощущение неизвестности приятно согревало где-то внутри.

Все вокруг было знакомым. Само здание вокзала некогда с первого момента приезда в город запало в память как точка завершения долгого странствия по миру, затянувшегося на целое столетие. Такое себе обретение смысла в масштабе одного человека, если можно так выразиться. Для некоторых смешно, а для кицунэ – закрытие одного из продолжительных и познавательных этапов жизни в мире, ей не принадлежащем. По сути, именно она была тут лишней, а не люди, окружающие ее на протяжении всей ее жизни. Смешно и грустно одновременно.
Но одна деталь резко выделялась на фоне серой унылости и обыденности этого места, таких привычных для любого обитателя среднего мегаполиса. Стандарт, выработанный годами и тщательно сохраняемый. И сейчас он был чудовищным образом нарушен резким вмешательством одного-единственного долгоживущего. Аура, которую лиса могла теперь видеть ярко и четко, переливалась ровным светом и теплыми оттенками могущества и спокойствия, досягаемого только путем очень долгой размеренной жизни в этом изменчивом, непостоянном мире. От нее было практически невозможно оторвать взгляд, приходилось буквально силой выдергивать себя из некоей прострации, в которую зверь впадал каждый раз при взгляде на неспешные переливы, омраченные только темными пятнами усталости и измотанности дракона. До дрожи захотелось их убрать, чтобы они не раздражали и не портили идеальную картину.
«Впервые вижу настолько мощное существо… - даже человек замер, любуясь красотой представшей картины. – Нет, могущественное. Да, именно так»
Поэтому лиса, нисколько не изменившись внешне, продолжала изучать стоящего перед ней дракона, молча ожидая, пока он поймет ее настоящую сущность и не спеша показывать ее самостоятельно. И вот…
- Как это дивно... кицунэ, если я не ошибаюсь?
Девушка выдержала взгляд глаза в глаза, чуть заметно тепло улыбаясь в ответ на такое проявление эмоций. В самой глубине души она была рада этому еле заметному восхищению, такой необычной реакции. А глаза у дракона были глубокие, в них можно было утонуть, если очень долго смотреть. Но зрительного контакта прерывать ни в коем случае нельзя – разговаривать, глядя в пол – привилегия людей, но никак не их. Тех, кто прожил слишком долго, чтобы что-то утаивать.
- Да, зверь оттуда, куда до сих пор не посмела ступить нога человека, - таким же приглушенным был ответ. Она прекрасно понимала, зачем им переходить на шепот, еле уловимый в общем гуле голосов многолюдного места, в котором начинала кипеть дневная жизнь. Муравейник, наполненный людьми… - Я поражена твоей сущностью… - и пауза – он уже догадался, что кицунэ узнала в нем истинного повелителя мира в прошлом и одного из могущественных существ настоящего. Дальнейшие слова были уже не нужны, давайте оставим их для людей.
- Конечно нет, мое внимание надо заслужить, - в первый момент показалось, что ладонь дотронулась до пламени, а не до человеческой руки. Только потом чужое тепло разлилось по телу и перестало жечь, лишь согревая. В ответ лиса преподнесла свой подарок – вся усталость, до этого момента угнетавшая дракона, медленно утекла из него, размещаясь в услужливо предоставленном сознании кицунэ, медленно отходя на второй план вместе с остатками человеческой сущности, забравшей ее себе. Наконец-то истинная красота оказалась незапятнанной, предоставив зверю возможность любоваться собой. Превосходно. – Можете звать меня Лиан, - «если Вам важно мое человеческое имя». – Не думаю, что вокзал – подходящее место для продолжения встречи, - девушка усмехнулась, сверкнув по-лисьи хитрыми глазами. Приглашение уйти было высказано в форме вопроса, опять же предоставляя право более сильному выбирать.
Но и расстаться с такой находкой зверь сейчас был не в состоянии. Настолько его притянула и заворожила чужая сила, настолько заинтересовала чужая личность, что выпустить дракона «на волю» для кицунэ было непосильной задачей. Нет, ее эгоизм не позволит этого сделать, тем более, что в это холодное утро рядом с мужчиной было слишком тепло. А лиса ненавидела зиму…
Вокруг все медленно менялось, проходили какие-то люди, начал работать киоск с газетами и прочей мишурой, и, что удивительно, вокруг не было никого, обладающего не человеческой сущностью. Даже делить удивительную «находку» не с кем. Вот удача!

Отредактировано Lian Kelsh (2011-12-09 00:15:39)

Этот безумный-безумный мир… Чего в нем только не было, каких только сюрпризов он не преподносил своим обитателям. И какие только личности в нем не живут. Со стороны может показаться, что такого быть не может, что весь этот мир смахивает на театр абсурда, с блеском воплощенный в жизнь каким-нибудь удачливым постановщиком и профессиональными актерами. Но нет, это жизнь, как ни прискорбно может это для кого-нибудь прозвучать. И вот тот человек, полностью ушедший в себя, день за днем тратящий на монотонные, заученные до автоматизма, ставшие рефлекторными действия. И этот обладатель настолько яркой ауры, представитель высших, который вынужденно подстроился под ритм жизни таких вот мало похожих на живых существ городских обитателей. Со временем его аура посереет, превратится в такое же жалкое зрелище, как и у остальных. Это прискорбно, многие будут оплакивать утерю своего сородича, но его уже не вернуть. Никто не вправе указывать нам, как нам жить. А совета никто, как правило, не слушает – слишком горды, слишком самонадеянны и свободны, чтобы опускаться до уровня советчиков. Или подниматься, если смотреть на все со стороны.
Но есть еще те, кто умудрился сохранить себя, не влиться в серый поток стандартных обывателей, свойственный всем большим городам. Одни умело надевали маски, прикрываясь чужими личностями и именами в этой жизни, а некоторые, как кицунэ, просто отгородили себя от мира, создав, вылепив чуть ли не вручную человеческую сущность и предоставив ей тонуть в обыденной суете и мелочность повседневности и вечного «сегодня» нового мира, называемого, почему-то, веком прогресса.
За все свое существование лиса успела пережить многое из того, что не сможет вместить ни один век человеческий. Она видела жизнь такой, какая она была, такой, какая она есть сейчас, следила за всеми изменениями и все больше разочаровывалась в этом мире. В душе в какой-то момент надежно укоренилось чувство легкой усталости и ностальгии по тому, прежнему миру, где люди умели ценить свою жизнь, бороться за нее, выживать благодаря огромной жажде жить и вере в себя, в «завтра», которое обязательно наступит. А в редкие моменты, когда зверь все же выходил на свет и занимал собой все сознание, он каждый раз натыкался на плотную стену серости, обыденности и разочарования. Люди больше не хотели жить, бессмертным надоел этот мир, долгоживущие потеряли себя и стали такими же людьми, как и безликая толпа вокруг. Только со способностями, неподвластными больше никому в этом мире. Иногда становилось жаль.
Но сейчас, глядя в удивленные глаза дракона, кицунэ медленно понимала, что кто-то все же сумел уберечь истинного себя, не потеряться в мутной трясине однообразных будней, выжить и освещать мир вокруг себя яркостью своей сущности, пусть и хранимой бережно, в тайне от чужих глаз, но настолько явной и теплой.
- Гонза.
Лиса чуть заметно кивнула, принимая псевдоним, имя, возможно придуманное, возможно, данное от рождения и так же бережно хранимое наравне с необыкновенной сущностью. Кто знает? Ведь зверь, в отличие от нетерпеливого и любопытного человека, не любил соваться в чужую жизнь, предпочитая только наблюдать, делать выводы и молчать, чего-то выжидая. И это имя, дань человеческим традициям, она не будет использовать. Легче просто коснуться чужой руки, чтобы дать понять о своих намерениях. Она не человек, и никогда им не станет.
- Не удивительно, - девушка слегка пожала плечами, равнодушно глядя на бесполезную макулатуру в руках у мужчины. – Город слишком большой, чтобы уместить его на одном-единственном листе бумаги, - город для кицунэ был живым существом, дышащим, живущим, переживающим порой даже больше, чем его жители, которым он щедро отдавал часть себя, принимая и обещая поддержку и некоторую защиту. Он был огромным и неподвластным никому, даже людям, которые его породили. Город уже давно вышел из-под чьего-либо контроля, по праву заняв свое место в жизни каждого, навязав свои законы и правила. Иногда от осознания этого становилось страшно даже зверю, не зависящему от города, но согласившемуся стать его негласным жителем.
От последней просьбы она неприкрыто рассмеялась, оценивая фразу по достоинству. Да, люди вокруг могли много чего услышать, много чего понять из того, что для них не предполагалось. Обычным существам не дано было узнать, что среди них живут древние боги и бывшие повелители этого мира. Но, увы, сейчас немногие стремились это узнать. Настолько занятые собой, что забывают порой смотреть вперед, не то, что по сторонам. На такое действие у них просто не хватает времени и сил, как физических, так и душевных. Но и то правда, надо было отсюда уходить. Сама атмосфера вокзала буквально придавливала к земле, вытесняла из этого места прочь, в город, в тонкое кружево переплетающихся переулков, для кого-то ставших домом. Сам город не желал выпускать своих чад, протягивая вслед уезжающим поездам тонкие нити железных рельсов, буквально прося вернуться, не покидать. Зверь отчетливо это чувствовал и стремился прочь.
- Да, я знаю одно такое место. Посреди городского парка, небольшое кафе, в котором утром практически никого нет, - она кивнула, принимая чужую просьбу и беря на себя ответственность за того, кого она взялась проводить. Сегодня лиса будет добрым помощником, который умеет чуть меньше, чем слишком много. Потому что стоящий перед ней мужчина оценил ее сущность, принял ее правила и согласился на ее условия. Этого хватит, потому что кицунэ – бывший бог, ей свойственна любовь к этому миру и его обитателям. И она благодарна тому теплу, которым делился с ней дракон. – Нам через южный выход, - девушка легко сжала чужую ладонь и повела через толпу к временной свободе.

---> Кафе "Саюри"

Отредактировано Lian Kelsh (2011-12-09 22:42:20)

День, 28 февраля 2013 года
На улице стоит слабая плюсовая температура, солнечно.
[начало игры]
Держа в руках большой кожаный чемодан, высокий мужчина европейской светлой внешности, грузно спрыгнул на перрон с нижней подножки остановившегося поезда и, казалось бы, глубоко вдохнул прохладный воздух - только грудь не поднялась ни на дюйм. Дохнуло щедро и кисло одеколоном, проводница поморщилась, не удержавшись. Этого мужчину можно было бы назвать красивым, если только лишний раз взглядом не натолкнуться на иссохшее, как у старика, лицо, не смотря на то, что ему всего тридцать пять. Руки движутся плавно, пальцы легко сгибаются, охватывая ручку чемодана - лакированную и блестящую. Трупное окоченение наступило и прошло. Он автоматическим жестом, каким ссыпают в утренний кофе две ложки сахара, поправил сползающую с одного плеча - левого, немного кривого - куртку-ветровку нежного бежевого цвета, когда кто-то прошел, толкнув по неосторожности. Его можно было бы назвать приятным на вид человеком, возможно - хорошим семьянином, возможно - успешным адвокатом, если только не смотреть на его глаза: они открыты, они даже движутся, но кажется, чудится, что на самом деле они липкие и сухие - будто насекомые высосали всю влагу, отложили яйца на посиневшем краешке век с оборкой склеившихся ресниц. Бельмами, рыбьей лунной чешуей отблескивает серая радужка этих глаз, безучастно смотрящих на проходящих мимо людей. Как у покойника, светлая кожа мужчины провисает, ложится складками поверх костей. Будто вся в трещинах. Это набухшие вены выпирают наружу, оплетая все руки. Вены на лбу -  толстые синие черви. Сухожилия на шее выпирают, натягивая эту белую кожу. Кто-то толкает его в плечо. Спешит, бежит, и все же оборачивается, чтобы принести свои извинения, но быстро меняет свое решение: черт с ним, сам виноват. Сжатый рукой с посиневшими костяшками бочок чемодана не шелохнется, только ногти, видно, соскребли с угла кожаную стружку, подняли крашеные пластинки.
На белом лице мужчины остались одни костяные наросты: нос, подбородок и скулы. Глаза и щеки запали, кожа на висках как будто провисла глубокими вмятинами, а само лицо не выражало ровным счетом ничего.
В этот момент. Зрачки разные по размеру. Замерли, буравят газетный киоск, спину проходящей мимо женщины в черном платке на шее, грудь остановившейся около витрины вещевого магазина девицы, размалеванной, выкрашенной, словно старый забор пестрым граффити, все быстро меняется, крутится калейдоскопом с паутиной в углу, сахарная карусель, шарманка, радужный зонт злого близнеца Оле-Лукойе. И все же, этот город много меньше прежнего.
Спустя мгновение на только что подметенный асфальт - спина дворника видна еще, сгорбленная, скрипучая, и руки, как кривые ветки, держат метлу - спрыгнула девушка; блеклое солнце мелькнуло в широких стеклах темных очков, сумка ударилась о бедро, в ней что-то со звоном перекатилось. Черная, как дама пик, и улыбающаяся, как грех, который никогда не хватит пороха совершить, подняла руку, взъерошила свои жесткие, коротко стриженные волосы. Контрастный знак против рослого белого мужчины, которому как никому из живущих удавалось сохранять серьезный, понимающий, а иногда сочувствующий вид. В зависимости от ситуации. В этот момент. Похожий на лесного проповедника-пятидесятника, верного последователя Кре-ста, глядящего на Землю Обетованную. Только в сторону газетного киоска.
Проводница качает головой - поверх удушливого запаха одеколона, ее на мгновение затапливают пряные духи этой разгильдяйской девицы, которая в поезде умудрилась устроить небольшое возгорание и разбить два стакана; ведь ехали всего два часа.
- Да, твоя матушка не выходила из дома весь день, если вдруг рассыпала соль, - девушка усмехнулась, поднимая вверх руку, чтобы спустить очки на нос: люди вокруг кутались в пуховики, а эта странная пара словно забылась, что прибыла не на курорт, словно не чувствовала холода. Ни белый отмороженный мужчина, ни черная женщина, любящая фисташки с зеленого Кипра, что сочно хрустели скорлупками в кармане. Она говорила так, будто низала бисер, остро и быстро. Остро и быстро. Акупунктура жестов и улыбки, обнажающей белоснежные крупные зубы. Острые заточенные кромки, - а ты - весь в нее.
На нее смотрели.
Вновь поднимая руку, она хлопает ладонью по щеке своего спутника, складывает полные губы трубочкой, начиная сюсюкать так громко, что некоторые оборачиваются:
- Мамин ласковый сыночек, ути-пути-пу! - на лице мужчины не дрогнет ни один мускул. Атрофированные рефлексы. Не меняется выражение глаз. Только суставная сумка на левом колене беззвучно похрустывает. Эта острая черная женщина - Яа с паспортом в жесткой обложке - смеется и возвращает очки на место, - давай-ка притормозим, honey.
Еще из окна вагона она заприметила уютное местечко: первая точка, первый пункт. Красный крест на местной карте сокровищ и отличный шанс размять затекшие за время дороги мышцы. Сначала самолет, потом поезд. Маленькие девочки, которые хотели есть, и старые мальчики, которым надоели их родители; все это можно было оставить позади себя.
Двери в кафе приветливо распахнулись, обдав пришлых душным воздухом - так показалось снаружи. Лопасти вентилятора под потолком медленно, как в аду, размешивали сигаретный дым, люди пили и двигали равномерно челюстями; где-то - болтали, где-то - просто сидели. Яа бухнулась задом на стул у свободного столика.
- На свете есть прекрасные вещи, Дэни, - она закидывает ногу на ногу: вызывающе нагое колено, холеная кожа с матовым блеском. Мужчина с чемоданом медленно и ровно садится напротив, - самые лучшие места - те, которые далеко.
Проходит семь минут сорок пять секунд до того, как официант приносит странной паре кофе с мятным листом и паскудной ореховой горчинкой. Семь минут, которые Яа тратит на то, чтобы собрать в ладонь оставленные кем-то маковые крошки, а ее спутник - на пустой рыбий взгляд.
Спустя мгновение официант пошатнулся, опустил круглый поднос.
Впервые за шестнадцать лет у него встало на женщину. Острую и быструю, как полицейский выстрел в затылок. Встало так, что мало не показалось. Кажется, это заметили все?
Она обернулась через плечо, одним движением подняв очки на лоб. Чтобы переспать с человеком, не обязательно с ним переспать. Фокус-покус, парадокс. Чтобы отдать человеку душу, не обязательно подписывать пресловутый договор. Все делается так просто, мой милый сладкий мальчик, стыдливо прикрывающийся пластиковым кругляшком в причинном месте, тесно упакованном в нижнее - ставлю двадцатку, мокрое, как у японской школьницы на концерте заездного поп-певца, Corean-стайл - исподнее, а поверх укутанном синими джинсами. Никакого дресс-кода. Длинные пальцы гаитянской гостьи отбивают такт через такт по столешнице, взгляд черных глаз становится добродушным и снисходительным.
Поднос падает на заплеванный пол, голоса звучат глуше, с частым кашлем и паузами, а в паузах слышно тяжелое дыхание. Выдох. Парнишка неуклюже заваливается на бок, к нему бросаются сразу двое: мужчина, мгновенно рвущий розоватую рубашку юнца, здорово приложившегося головой о плиты пола, бьющий большими, волосатыми руками по его груди - должно быть, врач, безошибочно определивший, что у него прихватило сердце, и женщина в сером пальто, только путающаяся и мешающаяся, бестолковая, как корова под прутом погонщика. Она кричит - вот, чем она занята. Она воет. Зовет.
Мужчина тоже что-то кричит, трясет парнишку, чья голова болтается из стороны в сторону, словно не до конца оторвана, словно держится еще на паре ниток, ждет, пока их не обрежут, чтобы прекратить эту нелепицу; мужчина слушает молодое сердце во впалой груди, вернее - делает вид, что слушает. Все делают вид, что очень обеспокоены. Кто-то тоже, как и эти двое, но на свой лад, кричит, кто-то - звонит 911 и пыхтит уже в трубку, а кто-то просто сидит и смотрит, поскольку у него слишком сговорчивая совесть и слишком легко за душой. Кто-то смотрит в блеклые глаза мужчины напротив и мешает пластиковой ложкой дерьмовый кофе. Рассказывает прописные истины мертвецу.
- А лучшие вещи, Дэни,- те, которые мы теряем навсегда, - кому-то может показаться, что этот огромный белый кивнул: на самом деле гулко щелкнули челюстные кости. Скоро развалится, - с легким сожалением думает Яа, делая глоток мутного бурого пойла, называющегося здесь кофе, и внимательно присматривается к правой скуле большого белого парня по имени Дэни. Вернее, под скулу. Под подбородок. Где проступает серыми краями смертельная рана трехнедельной давности и откуда выступает отколовшийся кончик ножа - удар снизу в челюсть ножом, сказал бы судмедэксперт. Скоро он умрет второй раз и навсегда, - с тихим вздохом отмечает про себя Яа, в то время как Дэни заржавелой игрушкой опускает голову, чтобы никто не смог увидеть постыдной метки. К чему им лишнее внимание.
Вот так вот все просто. Ко входу в кафе подъехала машина скорой помощи. Труп официанта превращался в туманный бесформенный силуэт. Губы посинели. Пальцы скрючило. Постыдный стояк поднял ткань джинс в паху, заставив некоторых женщин отвернуться, притворяясь, что им дурно. Кто-то притворился, что ему нет дела. Кто-то притворился, что он уже уходит. Яа сыто провела языком по губам, смазывая помаду: этого хватит, чтобы сладкий мальчик Дэни не растерял весь приличный вид хотя бы до завтрашнего утра, а она не заснула прямо здесь.

Отредактировано Yaya (2012-04-30 01:03:39)

Сжав ладони в замок на лбу, сидящий человек крепко всласть потягивается; с хрустом растягиваются сухожилия, скрипит суставная кость на указательном пальце, на коже остаются голубоватые отметины от пальцев, прижатых слишком тесно. В его глазах пусто. В его рту ворочается лишенный крови серый язык, раз за разом обводя сухие пожелтевшие зубы.
Только если мы сможем простить других. За то, что они сделали с нами. Если мы сможем простить себя. За то, что мы сделали с другими. Сидящий человек приоткрывает рот, разлепляя стянутые коркой сухие губы. За его спиной в это время закрываются двери и полицейский закрывает планшетку, опускает ее на кожаном ремне на пояс, проводит поверх пальцами, - фиксированные движения липкими нитями мушиных ловушек растягиваются во времени, люди машут перед глазами ладонями, отгоняя черные точки, блошиные прыткие тела, кашляют в кулак один за другим, потирают кулаками углы глаз, чтобы вынуть из-под века шерстинку, пылинку, мусор, животную шерсть, но ничего не находят. Лампа под потолком мигает, полости вентилятора монотонно гоняют воздух. Острая женщина сжимает руку в кулак, словно натягивая повод. Человек смотрит на нее пустым взглядом. Слепым.
Еще один проклятый богом день.
Как в страшной книге. Как в страшном фильме.
Покажи мне отрешенность, внутреннее опустошение экзистенциалиста. Покажи мне ощущение удушья и попытки интеллектуального решения этой проблемы. Покажи мне свой страх.
Лампа перегорела, перебой на станции, монстры идут сюда. Они скоро съедят твое испуганное сердце изнутри, они с гиканьем и свистом напялят освежеванную кожу на себя, будут пить твоим вывернутым наизнанку, как перчатка французской кокаинетки, горлом и смотреть из твоих глазниц, и первыми предвестниками беды выступают насекомые, бугрящие твою, его, ее, их кожу, со скоростью одного укуса продвигающиеся вглубь твоего тела. Человек закрывает рот, уголки его губ трогает грустная улыбка, тянущая их вниз, но это - всего лишь расслабившиеся ткани, атрофировавшиеся мышцы, которые отказываются держать форму.
Морок спадает, словно его смыло первой лунной волной по ночи, утащило в прибой. Отматываются назад циферки таймера, кто-то за соседним столиком вдыхает глубоко и сладко, жалуется соседу: только что закружилась голова, но это, наверное, от переутомления, быть может мне стоит попросить у начальницы отгул? Конечно, попроси. Возможно, то, что ты сейчас испытываешь, не что иное, как шок. Женщина разжимает кулак, переворачивает ладонь и расслабленно опускает ее на грязную, в крошках, столешницу. Все это занимает меньше минуты, однако перемена настроения колдуньи происходит вовсе неуловимо:
- Тебя это тревожит? - она подняла очки на лоб, чтобы взглянуть на подсевшую ко столу бессмертную, и в ореоле черной радужки мелькнет на мгновение едкий зеленый огонек, как болотное пламя в глубокой ночи, поморочит, да бросит; полные губы тронула едва заметная улыбка, спустя три фиксированные секунды превращающаяся в оскал: заточенные зубы не обагрены кровью, но являют живую иллюстрацию к этой жажде, - охотники воюют, охотники танцуют, охотники сохнут. Охотники сдохнут.
Конечно, она не раз слышала о легендарных охотниках с осиновым колом наперевес - или серебряным, если они вдруг не до конца уверены в силе дерева, на котором повесился их грустный и двуликий Искариот - в плащах, которые всегда цепляются в самых нелепых местах, в шляпах с широкими полями, с платками на лицах. Люди-in-cogito. Люди-disabled. И все же, встречались такие уникумы, которых не отличишь от просто людей. Людей-bimbo. Только пахнет от них все равно иначе.
- У мальчика прихватило сердце. Никаких чудес, sweetie, - на лице Яа снова воцарилась улыбка; в ней не было злости, как не было ее и прежде, ведь, можно сказать, в какой-то мере она была положительным персонажем, избавляющим людей от мучений в загробной жизни и помогающим им закончить некоторые земные дела, чтобы не слоняться призраком. О, шутка.
- Lost in slumber, а threat to no one, dear, - она навалилась грудью на стол, подперла кулаком щеку и взглянула на молодую женщину теперь снизу вверх, едва прищурив глаза. Ее английский звучал прекрасно, однако в нем чувствовался некоторый южный акцент. Скорее именно чувствовался, нежели слышался, - dead philosophy. И все же, откуда столько заботы?
Яа с наигранным удивлением приподняла брови "домиком". Удивительное поведение, лишенное, как выжимка, сарказма и насмешки. Выпарка чувств. Соляной остаток.
- Уж не из их ли ты рядов, dear? - она протягивает руку, касается холодными пальцами лица женщины, проводит по скуле с приторной нежностью; пальцы накручивают локон на первую фалангу, но все впечатление портят мухи, черные точки, бестолковое неустанное мельтешение перед глазами, лампы голые, на шнуре проводки, плита угольная, туманная холодная луговина плавно переходит в море, чья ледяная вода не дает дышать, гнус и постоянный зуд сведет с ума и мертвого, - не парься. Ваш городишка и впрямь очень мил и, ты угадала.
Морок отпустил через две фиксированные секунды. Яа не двигалась с места. Не протягивала к фаэри рук, от которых пахло свежей смертью и чьей-то юной душой. Она просто заглянула в прекрасные глаза лесного творения, которое добрую сотню лет назад сбежало из-под покрова своей родительницы. Кулак к щеке, полузакрытые глаза и очки на лбу. Солнечные.
- Я всегда так праздную свое прибытие, - в низких нотках голоса гаитянки пробились, как овсяные, ростки смешливого беззлобного ехидства. Человек медленно повернул в сторону фаэри голову, неестественно скрутив шею - хруст позвонков был тому сопровождением, - тебе интересно, как я праздную свой уход?
________
*Люди-инкогнито, люди-инвалиды.
**Я погружена в сон, никому не угроза.
***Мертвая (безжизненная) философия.

Только если мы сможем простить других. Белый мужчины не моргает. У него во рту, между деснами и щеками, шарики с кокаиновым счастьем, радостью жизни, которая трется обернутыми в целлофан боками о черные зубы, гнилые, как старые лесные пни и столь же полные жизни. Только если мы сможем простить других. Белый мужчина не дышит. В карманах его куртки два килограмма чистейшего героина, стоящего около трехсот пятидесяти тысяч долларов по нью-йоркским уличным ценам. Только если мы сможем простить других. Белый мужчина не шевелится - даже когда по его левому глазу начинает ползти сонная, еще не до конца пришедшая в себя после продолжительной зимовки, комнатная муха. Это белый огромный человек, он так похож сейчас на того, кто нюхает маковые зерна и считает в уме в обратном порядке. Еще больше он был похож на тех, кто преодолевает сильное чувство голода.
- У меня и у моей жены были проблемы, никак не связанные с тем, что пью, но мое пьянство делало эти проблемы неразрешимыми.
А еще он был похож на тех людей, которые сворачивают другим людям голову проще, чем мясник отрубает голову вырывающейся курице или, по крайней мере, с тем же самым выражением отрешенности на лице.
Муха замирает, начиная потирать лапки.
Муха что-то знает, но если она расскажет, то это раз за разом будут перечитывать, перессказывать, переслушивать нервничающие пациенты зубного врача, домохозяйки  во  время ленча и заскучавший студент колледжа, а это не вполне достойное занятие. Поэтому насекомые не разговаривают с людьми, а только откладывают яйца им в посеревшие, уже сухие, веки и слезоточивые мешочки. Тоже серые, тоже сухие.
Пальцы гаитянки поднимают от груди тяжелую цепочку, на которой маятником раскачивается отлитый кулон в форме пули. Подносят к внешней стороне левой ладони. Нажимают на затвор.
Белая горстка порошка. Никто не смотрит, как эта острая женщина кончиком языка слюнявит указательный палец, трогает порошок и проводит по деснам, зубам, втирая безвкусную отраву; никто не отслеживает тот момент, когда она, шумно втянув носом воздух, вдруг усмехается, жадно и пристально глядя в глаза эльфийке.
- Понравилось.
Ее не беспокоят чужие нежные чувства и сетования на тему того, что жизнь священна. Ее не волнуют чужие душевные метания, что к людям стоит относиться так, как они относятся к тебе.
- Посмотрим, - губы смыкаются, не оставляя на темном лица и тени улыбки. Не в правилах Яа вдалбливать в чью-то голову простую истину, что продать в этом мире можно все, что угодно - только пожелай и голову дочери твоего злейшего врага подадут к ужину, сервированную в лучших традициях деревенской скотобойни, только выложи необходимую сумму денег и душу любовницы твоего отца тебе принесут распущенной на нитки да смотанной в клубок: все имеет свою цену и, пусть зачастую недоступную, вполне реальную. Можно присмотреться, прицениться. Можно взять кредит.
Пуля на цепочке ударилась полированным боком о грудь и утонула в вороте куртки, когда Яа обернулась, откинувшись на стул, и взглядом провожала странную женщину. Слишком в своей голове погрязла, по пояс в своих терзаниях завязла, и беги теперь, не беги, а не сдвинешься с места - а все те ветви, что будут нагибать к тебе, окажутся обманом.
Она выходит из кафе спустя пару минут, спокойно расплатившись крадеными деньгами за свой счет, выслушав извинения за произошедший несчастный случай, испортивший аппетит - поразительная тактичность и невероятный цинизм, присущий только азиатам. Почти беззвучные шаги по гранитным плиточкам, новомодная подошва кроссовок - EasyTone Pride для повседневного удобства - вызывающе-яркого цвета, флаг педофелии, гимн вечерним сумеречным изнасилованиям, ода грабежам и разбойным нападениям на ночных улицах славного города Миннеаполис и для завершения картины не хватает только цветного платка на нижней части лица, но сегодня подобное допущение незначительно и оправдано. Вместо этого у нее еще есть огромный белый, который покорно идет следом, и колкий интерес к этой черноволосой красотке, которая, не смотря на выдающиеся внешние данные, с таким убитым выражением лица и пассивной энергетикой никак не может поймать такси. Остановившись буквально в паре метров от эльфийки, в очередной раз вытянувшей мраморную руку к серой реке дороги, Яа сунула сигарету фильтром между губ, чиркнула зажигалкой и, наконец, неторопливо подняла руку, едва вытянув по направлению к проезжей части.
Это действие, как очень хороший рассказ очень хорошего писателя, имеющего свой забавный, энергичный взгляд на механизм сумасшествия, это фокус с карточными тузами и королями с висельной петлей на шее, когда такси останавливается перед ней мгновенное, словно по незримой колее огибая стоящую рядом фаэри.
Зона-private.
Список-ignore.
У немолодого уже водителя с сединой на висках под левым глазом затаилась, прижав к светящемуся тускло брюшку крылья и подкрылки, большая, практически огромная муха, но его это словно не волновало вовсе - он не моргал, поэтому это не беспокоило и насекомое. Должно быть, и эта муха, как все прочие, что-то знала.
Не торопясь, Яа стряхнула пепел в салон, наклонилась, открывая переднюю и заднюю двери: назад сел, держа чемодан обеими руками, ее неразговорчивый спутник, так и замерший в единой позе около противоположной двери. Оловянный солдатик с червями вместо мозгов.
Облокотившись о дверь локтями сверху, Яа окинула взглядом фигуру женщины, сейчас ссутуленную, словно раздавленную сверху - то ли грузом ответственности, то ли вселенской тоской, но в любом случае делом столь возвышенным, что бестолковым и бесцельным; она махнула в воздухе рукой, привлекая внимание:
- Эй, sweetie, тебя подбросить? - звонкие хлопки ладонью по крыше машины. Муха потирает задние лапки. Задумала что-то недоброе. Колючие лапки уверенно держатся за плоть.
Открытая дверь в кабинку для исповеди, у которой ждет добродушный дьявол. Это было забавно. Все  это видели. Это был самый дерьмовый ситком из всех когда-либо существовавших.