Наверное, в такой ситуации было бы самым логичным раздумывать не о том, плохо ли его положение в этом милом городе или хорошо, а действительно, взвесить здраво и рассмотреть то, к чему пришли и от чего отталкивались. Если верить словам Вилетты, то тогда действительно могло быть хуже - и, о да, было хуже!
Сторонним людям могло показаться, что через обшарпанный табурет, на котором сидел Хайне, пропустили ток: он вздрогнул всем телом и скривился лицом так, будто только что съел целый лимон с кожурой и косточками. До чего же омерзительными, липкими, полубезумными казались воспоминания о кукловоде, его особняке, треклятом подвале, и, если подумать хорошенько, после такого обращения он должен был не то, что уповать, а ползать на коленях и молится одному только Ассару, как воплощению всея благодетель этого катящегося в тар-тарары мира. Нет. Спасибо.
Если бы все было так просто, - думает Хайне, - если можно было бы запросто забыть все то, что в запале - в игре ли или в тактовом общении, где продумывает каждый слог - падший говорил, обещал, почти угрожал?
Стоило вспомнить хоть один из вечеров, в которые он находился рядом, как горло стягивало незримой струной, жадно вгрызающейся в плоть, стремящейся разорвать трахеи и артерии, лишающей воздуха, и вот-вот задохнется, потеряет сознание, но делает вдох. Еще один, еще. Пока не накатит снова.
Юноша вновь накрыл лоб ладонью, поднимая волосы - горячий - и тихо вздохнул.
Все чаще и чаще появляется желание закончить это все. Раз и навсегда.
...в остальных же случаях, разговоры, обреченные на провал - лучше не начинать.
Табурет звонко ударился круглым краем о кафельный пол и откатился в сторону, когда оборотень вскочил со своего места - наклонился над столом, почти перегнулся через него, схватив сидящую напротив Вилетту за руки. Не за запястья, как хватают в приступе гнева, не за плечи, когда хотят привести в чувство, но накрывая ладонями кисти, почти не сжимая, когда доходят до той степени истерии, когда нет слез, нет крика, и только - опустошенность в глазах и сбивчивый, тихий голос. Желание что-то рассказать. Кому-то. Чему-то. Обычно больнее всего делают воспоминания о собственном счастье.
- А ты, ты понимаешь? Ты знаешь, какого это? На волоске от смерти, но в положении половой тряпки и смерть твоя - сдохнуть в мусорной куче, среди крыс и червей, и ты никто, и звать никак, но должен быть благодарен? - он не кричит, вообще не повышает голоса, и во взгляде на мгновение мелькает даже то, что называется искренним, практически детским доверием, - и каждый день тебе напоминают об этом, да так, что вдохнуть страшно, а любая провинность - что влечет за собой неосторожный шаг на краю обрыва?
Хайне говорит быстро, потому что слова смешиваются в одно, и не делает акцентов ни на каком из сотрясающих воздух предложений. Ему нет дела до того, как молодая мать закрыла уши своему ребенку, чтобы, конечно, не испортить его психику, как и до того, что неодобрительно косится мужчина, присевший неподалеку за кружкой легкого пива, не запрещенного законной торговлей...он только пытается поймать взгляд Вилетты. Отпускает ее руки и касается кончиками ледяных пальцев ее лба:
- Ты знаешь, что испытываешь, когда лезут сюда и вытирают ноги?..
Он молчит и смотрит - хочется схватить и встряхнуть пыльный мешок переживаний - с надеждой. Может быть, она действительно желает ему помочь? Блага хочет и всего такого? Молчит минуту, две. Потом отворачивается наконец и поднимает табурет. Садится. Опускает голову и, совсем уже тихо, слетает с обветренных губ:
- Прости.
Существуют ошибки, которые нельзя исправить. Просто ты что-то сделал - и уже никак, понимаешь. Хоть с балкона прыгай, хоть бейся головой об стену, хоть митинг проведи на главной площади, - ни хера это не даст, не вернет и не спасет. И тогда остается только силы собрать, выдохнуть, поднять голову, вперед посмотреть, и гордо так, пожав плечами, произнести: «Это опыт». А опыт - это неплохо.
Может быть, все действительно не так плохо.
И, по сути, все хорошо и только чего-то неясно не хватает.
В шахматах это называется «цугцванг», когда оказывается, что самый полезный ход - никуда не двигаться.
Прости, но это действительно тяжело пережить. Я себя потерял из-за твоего козла с перьями!
- Я себя потерял... - эхом от мыслей повторяет разбитый и медленно собирающийся по кусочкам альбинос. Если тебя пытаются защитить и протянуть руку помощи – это есть ни что иное как показатель твоей слабости – и это его логика, - была, по крайней мере, до последнего времени.
Пока все не перевернулось с ног на голову.
В одном она действительно права.
Пора перестать скалится, пока все еще зубы на месте.
