Начало игры.

- Свобода. Равенство. Братство, - вместо приветствия возвестил Алан, быстро всходя на кафедру. - Révolution française  никто не называл "великой" - великой её назвала история.
Он обвёл взглядом аудиторию, свой сегодняшний небольшой кружок любителей покопаться в пыльных архивах прошлого.
- Bonsoir.
Сколько их было тут, энтузиастов, посвятивших свой вечер высоким материям, а не кружке пива в пабе через дорогу или стирке носков? От силы ползала, да и компания подобралась разношёрстная: совсем ещё дети-абитуриенты, заинтересованные в будущем предмете; залётные студенты прочих факультетов, отправленные туда учиться родителями, которые, конечно, знают лучше них; стареющие представители человечества, которым просто некуда больше идти по вечерам и, наконец, самые заинтересованные слушатели, уже окончившие университеты и, в большинстве своём, исчерпавшие тягу к знаниям, но ещё не поглощённые бытом. Прекрасно. Вот они - будут слушать.
- Меня зовут Алан Ривьер. Сегодня я, а точнее, мы с месье Токвилем, поднимем до сих пор не утихающую тему и обратимся к событиям, всколыхнувшим восемнадцатый век. Век, нещадно разодранный на две части, на "до" и "после", на монархию и республику. Действительно ли это событие - революция - столь необыкновенно, как оно казалось его современникам? Что же именно она разрушила? И что создала?
В истории неизбежно наступают такие моменты, когда развитие страны на определённом этапе приходит к своему логическому завершению и появляется необходимость переходить на новую ступень. Порой такие переходы кажутся слишком радикальными, да что там, невозможными, а люди в большинстве своём консервативны. И тогда кучке энтузиастов, понимающих суть вещей, приходится сквозь кровь и огонь буквально тащить свою страну дальше. Понимание необходимости перемен так или иначе приходит ко всем, но решиться на эти перемены могут немногие. В восемнадцатом веке верха общества постепенно начали осозновать, что старый порядок уже недействителен, что он, соответствуя своему названию, устарел. Конечно, нищим слоям населения, политически, да и просто безграмотным, не было никакого дела до хаоса, царившего в системе управления, до рыночных отношений, которые уже давно не двигались с места, до всего того, что могло волновать и волновало умы образованной части французского общества. Но крестьяне были неплохим рабочим инструментом, который можно было использовать в своих целях, потому что отними у голодного хлеб - и он поднимет на тебя оружие.
Управление страной оставалось на уровне Средневековья, в то время как сама страна семимильными шагами шла дальше, развивая торговлю, науки, промышленность, распространяя просвещение. Но всё это было цепко опутано нитями дворянских привилегий и веры в божественную власть короля. И пришло время задуматься - а правда ли королевская власть установлена самим Богом?
Алан замолчал и оглядел слушателей, ища в их глазах хоть искорку заинтересованности если не лекцией, то хотя бы информацией в ней. Кто из них, вернувшись домой, прочитает "L'Ancien Régime et la Révolution"? Кто хотя бы вообще запомнит это название?
Человечество развивается так медленно по одной простой причине - оно не оглядывается на прошлые ошибки и достижения, считая, что вот они-то точно сделают так, как надо, и никакой опыт предыдущих поколений им не поможет.
- Здесь нужно особо остановиться на правящем тогда короле, Людовике XVI. Судьба одного человека порой бывает более непонятной, запутанной и важной, чем судьба целой нации, и один-единственный человек своим одним-единственным словом или действием может изменить ход истории. Поэтому, прежде чем что-то сказать или сделать, подумайте, а не приведёт ли это к новой революции?
Людовик Шестнадцатый революции боялся. Он не был похож на своих предшественников: тихий, скромный, предпочитавший узкий семейный круг шумному обществу придворных. Он всходил на престол с самыми добрыми чувствами, искренне желая процветания родному краю, но был безволен и не мог стоять на своём, отменял принятые решения и не доводил до конца начатых реформ. Стоит задуматься - будь на престоле иной Людовик Шестнадцатый, состоялась бы революция?
Людовик желал как раз-таки свободы, равенства и братства, равномерного распределения податей, рапространения налога и на привилигированные сословия тоже, но...всё упёрлось именно в них, в эти сословия. Дворянство, парламент и духовенство восстали против благих намерений короля, не желая расставаться со своими привилегиями и правами, которых становилось на порядок меньше, зато обязанностей - прибавлялось. Особенно духовенство, места которому в пост-революционной Франции, как оказалось, предусмотрено не было. Глубоко теоретический момент - вот почему Токвиль отмечал, что Французская революция, будучи революцией политической, проходила по образу религиозной. У французской революции не было конкретной территории, несмотря на то, что происходила она во Франции. Парадокс, не правда ли? Более того, в результате ее были стерты старые границы на карте. Весь мир был готов к революции, но прогремела она именно во Франции, чтобы затем запустить цепную реакцию. Она сближала и разводила людей, невзирая на законы, традиции, характеры, язык, превращая соотечественников в лютых врагов, а чужеземцев делая братьями. Поверх всех национальностей она создала единое интеллектуальное отечество, гражданами которого могли сделаться люди любого государства. В анналах истории вы не найдете ни одной политической революции, схожей в этом отношении с французской - подобный характер можно обнаружить только в некоторых религиозных революциях.
Как правило, религия рассматривает человека самого по себе, не обращая внимания на особенности. Основная цель религии - урегулирование, выяснение отношений между человеком и Богом вне всякой зависимости от формы общества. Обращаясь к самим основам человеческой природы, религия может быть одинаково воспринята всеми людьми без исключения и применена повсеместно. Французская революция преобразовывала современный ей мир точно таким же образом, каким религиозная революция преобразовывала свой. Она рассматривала гражданина с абстрактной точки зрения, вне конкретного общества, подобно тому как религиозные революции имели дело с человеком вообще, вне зависимости от страны и эпохи. Её занимал вопрос не только об особых правах французского гражданина, но и об общих правах и обязанностях людей в области политики.
Ривьеру уже порядком поднадоело стоять за кафедрой, и он принялся расхаживать туда-сюда, заложив руки за спину и обращаясь скорее к пространству, чем к аудитории.
Он выдавал уже известную ему информацию не как истину в последней инстанции и не как открытие - всё могло быть оспорено и переиначено. Ему-то, в приницпе, было всё равно: его задачей было просто прочитать лекцию, но, вглядываясь в лица сидяющих в зале, он ловил себя на желании донести до них хоть что-то. Неуместную мягкость Людовика, ошибки Робеспьера, принципы революции - ведь всё это могло повториться, и здесь и сейчас могли сидеть будущие Руссо и Монтескье.
Так послушайте же, я никогда и ничего не говорю просто так.
- Но давайте отойдём от идей и видов революции и вернёмся к людям, её вершившим. Я не буду утруждать вас лишними датами, событиями и именами, месье Тосквиль этого не делал также, затрагивая лишь теоретическую часть вопроса. Заинтересованным в конкретике я настоятельно рекомендую подойти ко мне позже...ну а пока, перед тем как продолжить и перейти потом к описанию ключевых фигур революции помимо Людовика XVI, есть ли какие-то вопросы касательно уже сказанного? Принимаются не только вопросы, но уточнения, указания на ошибки, которые я вполне мог совершить в процессе, дополнения. Кто-нибудь?

Отредактировано Alan (2012-06-19 16:06:25)

Бывают же такие моменты, когда твой тщательно выверенный, почти что идеальный план бессовестно нарушают, и у него уже не остаётся никакой мало-мальской надежды на восстановление. Что-то последнее время таких моментов становилось всё больше.
В голове вертелось только одно слово - "люди".
Задавший вопрос был человеком. Да, вон тот неприметный темноволосый юноша в середине зала, посмевший нарушить запланированный ход событий, он был человеком. Смертным, который вот именно сейчас, в данный конкретный момент, не отходя от кассы собрался вершить историю.
Наверное, мирозданию показалось, что если бы он просто прочитал запланированную лекцию и все тихо-мирно разошлись по домам, это было бы слишком скучно, и поэтому оно решило разбавить их скромный быт вот этим.
Алану не понравилось то, как он поднял руку. Открытую ладонь выставляют дети, примерные студенты и сумасшедшие.
И уж тем более ему не понравилось то, что предстояло превращаться из бесстрастного лектора в живого человека на глазах у толпы. Толпа так или иначе подразумевала хлеб и зрелища, а Ривьер предпочел бы обойтись без привлечения лишнего внимания к себе. Но, видимо, не судьба.
- Представьте, что вы стоите на мосту, подвешенном над пропастью. Вам на этом мосту хорошо и удобно, а главное, безопасно, потому что позади вас - выжженная пустыня, а впереди - пугающая неизвестность, в которой уж точно ни о какой безопасности не может быть и речи. И тут мост под вами начинает рушиться, гореть, что угодно, - Алан развёл руки в стороны. - Что вы сделаете? Бежать назад нельзя. Остаться на месте - значит, погибнуть. А что там, впереди - непонятно, но там спасение, какое бы оно ни было. Может быть, на той стороне обрыва вас тоже ждёт смерть, но это ещё нужно проверить, а если вы никуда не пойдёте, вы умрёте всё равно.
Божье воинство разрушило Бастилию...Бастилию, оплот самодержавия и фактически его символ, разрушили люди. Такие же, как ты.
- Не столь важно, верю ли в Бога я; куда важнее, верили ли в него французы в восемьдесят девятом, и осталась ли с ними эта вера во время Первой республики.
Почему такой вопрос? К чему он? Внутренне Ривьер терялся. Конечно, он мог бы поступить, как поступали лекторы во время его учёбы. Стоило ему спросить о чём-то таком, на что у профессора не было готового ответа, в ход шла бессмертная и бессменнная формула: "да, это очень, очень интересный вопрос, и мы обязательно вернёмся к нему в конце занятия". Или же "я бы настоятельно рекомендовал вам почитать вам этого автора, он поднимает похожие проблемы". Или же ещё миллион и одна отмазка, лишь бы не говорить.
Алан часто задумывался - почему? Не знает? Лектор, который должен знать свой предмет, свою тему от "а" до "я" - не знает? Или просто не хочет говорить правду? Тогда почему бы не солгать, или это противоречит его преподавательской этике? А уходить от вопроса - не противоречит? Подобное извечно доставляло только головную боль и ничего больше. Вопросы так и оставались без ответа.
Он выдержал очередную паузу и медленно спустился по ступенькам, продолжая говорить.
- Террора, обмана и коррупции хватало и до, и после. Ущемление прав низших слоёв населения - не террор? А якобинцы - не террор? Робеспьером, как и многими ему подобными, двигали светлые чувства. Он мечтал об уничтожении королевской власти, о превращении страны в республику. Но стоило власти сосредоточиться в его руках, и кровь потекла рекой. Разве это путь к лучшему будущему? Разве так нужно завоёвывать расположение своего народа? Это как раз то, что вы сказали - "меняли строй, чтоб получить бразды правленья". Но им-то двигал как раз идеал. Революцию совершают те же люди, что живут каждый день. Бедные, богатые, щедрые, скупые, надёжные, изменники, верные, вероломные. Думающие о выгоде. Стремящиеся к возвышенной цели. Каждый будет действовать ради того, что сам считает благом. Кто-то ради себя, кто-то ради народа. Не бывает по-другому, есть единый порыв на свершения, от которого затем, как от реки отходят ручьи, отделяются свои цели, высокие и низкие.
Ривьер остановился около этого человека, глядя ему куда-то за плечо. Люди...
Безрассудный, циничный, лезущий на рожон. Не француз, свободно рассуждающий о Франции. В этом они все.
- Революция совершается здесь, - тихо произнёс Алан, едва касаясь его лба. - И здесь, - пальцы дотронулись до синей футболки, ровно у сердца. - Вот ваша революция.
Он всё-таки встретился с человеком взглядом; ненадолго, буквально на несколько секунд, чтобы потом резко отвернуться.
Теперь все взгляды были обращены на них. Конечно, а как же иначе, ведь это так интересно, когда что-то идёт не так, не правда ли?
- В итоге не стало лучше, и не стало хуже, - он снова повысил голос, обращаясь теперь уже ко всем присутствующим, но возвращаться за кафедру не спешил. - Стало просто по-другому. Порой создаётся ощущение, что не люди создают историю, а история людей. Не будь Робеспьера, Сийеса, не будь якобинцев, жирондистов и монтаньяров, будь на их месте другие люди, как я уже говорил про Людовика, то что? Всё шло и идёт так, как должно идти. Революция была необходима, и она свершилась. Ничто не создаётся на пустом месте, всегда есть причины, предпосылки, основания. Ничего не бывает "вдруг", невозможно на корню уничтожить привычный уклад жизни мотивируя это тем, что стало скучно. На смену абсолютной монархии пришла Первая республика, а затем и Первая империя.
Но если позволите, я бы хотел вернуться к событиям восемьдесят девятого. Или же вас интересует что-то ещё? - Ривьер несколько насмешливо взглянул на сидящего перед ним.
Люди. Вот ваша революция.

Отредактировано Alan (2012-06-20 13:29:12)

Что?
Он смотрит уже с откровенным недоумением. Ну, насколько откровенным - по лицу не прочесть, но словно вся аура вокруг него состоит из сплошных знаков вопроса.
Спрыгнул? Но так...нельзя? Нельзя ведь.
Есть один путь, одна-единственная дорога, неужели он не понимает? Все эти прыжки с моста, ненужное, а главное, бесполезное трепыхание бабочки в липкой паутине, эпатаж и сплошной протест в каждом слове, взгляде, жесте. Всё ведь уже предрешено с самого начала. Река, да, она может свернуть, но она всё равно придёт к морю, сколько бы раз она ни выбирала иной путь.
Ривьер знал, что случается, когда ты умираешь. Что ты при этом чувствуешь, видишь, думаешь, вспоминаешь. Ощущения, честно говоря, не из приятных, так же как и ледянящая кровь мысль: это конец. Пусть для него это не смерть в привычном смысле, пусть он спустя некоторое время возродится вновь, просто в другом теле, это всё равно страшно. Можно умереть тысячу раз и бояться смерти, а можно прожить тысячу лет, и всё равно.
И пусть море не конец. Когда перед глазами темнеет, и ты знаешь, что для этого тела это уже навсегда, становится как-то глубоко плевать на то, что конец, а что начало.
Но для этого нужно умереть хотя бы раз. К сожалению или к счастью, у людей такой возможности нет.
Кажется, не судьба ему сегодня вернуться к теме.
- Слежу.
Эгоцентризм, излишняя самоуверенность, непрошибаемая глупость, гениальность...что из этого списка? Чёрт подери, почему этот парень попался именно ему и именно сейчас?
И основное - чего он хочет добиться своими речами? То ли просто высказать своё "фе" вселенной, то ли вызвать на своеобразную дуэль, то ли просто вывести из душевного равновесия, задеть, и даже не в негативном смысле. Донести свою какую-то Очень Особенную мысль до ума хранителя, ведь он-то, конечно, ничего в этой жизни не смыслит.
Но чем дольше он слушал, тем больше убеждался, что, похоже, да, и в самом деле не смыслит.
- Помилуйте, моей целью не было убедить вас или кого-то из здесь присутствующих в чём-то. Я лишь рассказчик, а что вынести из рассказа, каждый решает для себя сам.
Он мог бы просто встать и уйти. Если он не согласен, категорически не согласен с тем, что тут вещал Ривьер, так на кой он продолжает сидеть и с завидным упрямством гнуть свою линию? Да, его речь небезосновательна. Может быть, если потом на досуге вспомнить всё, что он здесь говорил, можно вынести какой-нибудь важный урок, который позволит ещё на шаг приблизиться к разгадке местной психологии. Но если учесть, что этого не удаётся даже самим людям, то о чём вообще может идти речь.
Смотрит, понижая голос, и теперь даже Алану приходится вслушиваться в каждое слово и бороться с желанием наклонить голову. Но он не делает этого по той простой причине, что вглядывается в ответ.
Что можно увидеть в человеческих глазах? Чаще всего, ничего. Собственное отражение в чужом зрачке. Если совсем нечего делать, можно оценить красоту цвета радужки. Но не более того.
У него же в глазах что-то было. Что - не мог точно сказать даже Алан. И, что самое важное, этот гордый тщеславный смертник не отводил взгляда.
Неужели, вызов?..
- Вам никогда не говорили, что считать себя самым умным - глубочайшее заблуждение? Я не считаю, что вы глупец, а после ваших слов уж точно. Но мозги, которые у вас, безусловно, есть, очень легко вышибить. Поэтому чисто дружеский совет: будьте осторожны. Чтобы говорить то, что хотите, нужно иметь либо деньги и связи, либо огромную удачу и ангела-хранителя за спиной.
Ривьер произнёс это совсем тихо, фактически одними губами, но будучи твёрдо уверенным: он - услышит.
Из подобных ему получаются хорошие революционеры и предатели.
Алан развернулся и неспешным шагом всё же вернулся за кафедру; как-никак, он был на работе, и перед ним был целый зал недоумевающих людей. Жаждали хлеба и зрелищ, а получили?..
Да ничего они не получили, мрачно отметил про себя Ривьер, едва сдерживаясь, чтобы не обернуться. Он был уверен, что ему в спину смотрят.
Ничего, ровным счётом ничего. Прийдут домой и подумают: э, ребят, а что это было-то? Ну, революция, ну, было. Было даже не в нашей стране и не в нашем веке, так зачем ещё и знать что-то по этому поводу? Да потом ещё и лектор расхаживал по залу и вещал что-то невразумительное, едва ли относящееся к предмету. Мда, этому телу по человеческим меркам давно пора на пенсию, и, чувствую, скоро это понадобится и мне, если подобное будет случаться слишком часто.
Возвращаться к ненужным спорам с сомнительными личностями было, конечно, соблазнительно, и Алан понимал, что они оба могли бы продолжать в таком духе ещё долго, но нужно было продолжать заниматься делом. Он попытался заставить себя вернуться к теме лекции - и не смог. Положив руки на кафедру, он некоторое время бездумно рассматривал книгу, лежащую перед ним. Алексис Токвиль...
Ну и кто победил-то, как спрашивают в конце футбольного матча те недобросовестные фанаты, которые его пропустили, потому что жена заставила остаться дома и смотреть с ней сериалы. Кто победил-то?
Алан потёр переносицу, собираясь с мыслями. Мысли не собирались, а пауза затягивалась, и вот это уже было совсем нехорошо. Он бросил взгляд на часы - от сорокапятиминутной лекции оставалось не так уж много, и он сказал уже почти всё, что намеревался, но не давала покоя мысль, что забыл что-то важное.
Вот уж правда - не видеть дальше носа.
- Всё закончилось в девяносто четвёртом году...или в девяносто девятом. Смотря что считать событием, поставившим точку в этом этапе французской истории: термидорианский переворот 26 июля или 18 брюмера. Иногда то, что кажется нам точкой, на самом деле является замаскированной запятой.
Он продолжал говорить, потому что шоу должно продолжаться. Пусть рушатся декорации и застрелили директора, шоу. Должно. Продолжаться.
- От старого мира революция сохранила лишь то, что всегда было чуждо этим институтам или могло существовать независимо от них. Революция менее всего была событием случайным. И хотя она застигла мир врасплох, она однако была завершением длительной работы, стремительным и бурным окончанием дела, над которым трудились десять поколений. Не будь революции, старое общественное здание все равно повсеместно обрушилось бы, где раньше, где позднее. Только оно разрушалось бы постепенно, камень за камнем, а не обвалилось бы все разом. Внезапно, болезненным резким усилием, без перехода, без предосторожностей и без пощады Революция завершила дело, которое мало-помалу завершилось само собой. Вот в чем ее значение.
Он закрыл книгу и поднял глаза.
-На этом и закончим. Всем спасибо, что посетили Тодай этим вечером.

Отредактировано Alan (2012-06-22 23:09:11)

Теперь, когда тема вечера была буквально растерзана на куски, растаскана слушателями по своим собственным углам и вообще изменена на корню, говорить не хотелось. Моральные силы были не то чтобы исчерпаны, и даже не то чтобы на исходе, но при одной мысли о том, что его сейчас снова начнут о чём-то спрашивать, перебивать, уточнять и так далее, хотелось застрелиться. Но это временно решение вечной проблемы Алану никак не подходило, и он продолжал просвещение нерадивых, но заинтересованных студентов. Они подходили с простыми, предсказуемыми вопросами, на которые он отвечал почти на автомате. И сложно было сказать, что лучше - такая занудная простота или непростые заковыристые вопросы, сбившие Ривьера с мысли, и даже не с одной. Этот человек словно взялся переделывать всё его мировоззрение, доказать, что люди совсем даже и не такие, как Алан привык их видеть на страницах книг, в фильмах, да и на улицах. Не сказать, чтобы ему это вот так легко удалось, но на определённые мысли наводило.
Ривьер устало приложил ладони к глазам. Скоро всё это должно было закончиться. Это было всё равно, что ждать лета. Когда до него ещё восемь месяцев, можно как-то смириться с тем, что тепло ещё будет не скоро, и нужно сжать зубы и терпеть, но вот когда на дворе стоит двадцать девятое мая, ты понимаешь, что уже совсем прижало и с тоской косишься на календарь, кляня всех богов за то, что так долго. Ожидание - вообще страшная штука, и ничего хорошего от неё ждать не приходится.
Едва за последним студентом закрылась дверь, в аудитории воцарилась звенящая тишина; наглухо закрытые окна не пропускали внутрь душный летний вечер. И тихо, тихо, наконец-то тихо...
Хлопок в ладоши; Алан вздрогнул от неожиданности, будучи в полной уверенности, что остался наконец в столь желанном одиночестве. Но нет.
Опять он.
Вздохнуть и продолжить шоу. Но, клянусь всеми богами, как неохота...
- Я могу, конечно, перейти на английский, но тогда меня не поймёте уже вы. А шпаги оставьте мушкетёрам.
Оставьте меня в покое. Я выполнил то, что от меня требовалось, а на большее я не подписывался. Я не подписывался на середине лекции вступать в споры со странными личностями. Я не подписывался отвечать чьим-то требованиям. Я не подписывался менять свою точку зрения. Так какого чёрта?
Валяет дурака? Да, я заметил.
Нужно отдать должное: он заставил духа напрячься. Начать пристальнее всматриваться в лица и держаться начеку, чтобы не сболтнуть чего лишнего. За ним такого не водилось, но в пылу спора с языка могло сорваться то, чему вовсе не нужно было. Ривьер тщательно охранял свою сущность и свою частную жизнь от посторонних вмешательств, готовый делить её только с одним человеком, а не трубить на весь мир, что он явился этот мир спасать, а этому так и хотелось бросить в лицо, что он ошибается. Что он ходит по самому краю обрыва. И что не стоит так пристально всматриваться в чужие глаза; кто знает, что посмотрит на тебя в ответ?
Часто говорят, что мысли материальны, и если со всей страстью желать чего-то, само мироздание поможет тебе. Но иногда человеческой жизни может просто не хватить на выполнение этого желания. Подобные ему либо живут до ста лет и становятся уважаемыми мудрецами, либо сгорают, как спички, не дожив и до тридцати, просто потому что они не такие. Может быть, не такие, как все. Но таких "особенных" порой собирается на вагон и маленькую тележку, считающих себя гениальными, незаменимыми, совершенными. И вот как тут понять, кто кривит душой и лжёт себе, кто настолько самоуверен, что позволил себе это возомнить, а кто говорит правду?
- Об ангеле-хранителе не говорят в прошедшем времени, - как бы про между прочим сообщил Алан. Не проболтаться, не высказать то, что хочется. Нельзя. - Он не уходит сам и от него не отказываются. Будьте вы хоть тысячу раз тщеславны, горды и вообще невыносимы как оно и есть в вашем случае, он остаётся до конца.
Он был на все сто процентов уверен, что речь идёт не о ему подобном, а об обычном человеке. Но даже если простой смертный вызвался оберегать и защищать эту ходячую неприятность, он был достоин памятника прижизненно и упоминаний в современных летописях.
Да и не был он, собственно, ангелом.
Хотя, наверное, цель одна. Способы разные.
Тщеславие...Мне показалось, или в его словах слышна гордость за это?
- Так или иначе, это не моё дело.
Он молчит.
- Повеселили? - Алан удивлённо изогнул бровь. - Сомневаюсь. Я, возможно, чего-то не понимаю в этой жизни, но срывать чужие лекции мне весёлым не кажется.
Ты, может быть, и не мыслишь, зато история мыслит в тебе.

Отредактировано Alan (2012-06-23 23:56:05)