» Улицы города » Сеть улиц

Декабрь. 2011 год.
• утро: с каждым днем становится все холоднее. На улице морозно, но вполне терпимо. Небо усыпано стайками облаков. На земле и деревьях всё ещё иней.
Температура воздуха: 0

Вот и закончилось полугодие, началась сессия. Начало конца для некоторых студентов. Превозмогая себя, превышая мыслимые пределы, они лезут из кожи вон, а всё ради чего? Не ради знаний, а субъективных оценок, которые можно и купить. Многие формальности не выдерживают оценки достаточно объективной логики, не говоря уже о рациональности. Этим переполнена наша жизнь, сшитая из кучи обрывков, как дешевые лохмотья. Одни носят эту уродливую личину, другие стоят над ними и надменно насмехаются.
Мэтту по большему счету было плевать на учебу, на будущее хотелось получить диплом и минимум базовых знаний. В выбранный узкий профиль можно было бы углубиться более детально, но факультет искусств был чужд для этой серой личности. Учеба продолжалась и по третьей причине, которой являлась небезызвестная Саюри. Где пропадала эта паршивка? Рано спешить, удовольствие можно растянуть. Пускай хвостатая вылезет из свой норы, притупит чувство тревоги, попытается войти в прежнюю колеею. Именно тогда стоит нанести удар. С ней можно будет сделать многое, как и с её подругой. Грязная шавка, жалкий вервольф, находящийся примерно внизу иерархической лестницы не только мира, но и своей общины. Неопытная, молодая и при этом возомнившая о себе черт знает что. Молодняку стоит держаться поближе к старшим сородичам, а не искать приключений на свою задницу. Так можно и умереть, а можно пройти сквозь все девять кругов Ада, познав настоящие мучения. Тут, на Земле обетованной, она сможет ощутить страдания, от которых её рассудок значительно переменится. Будет высшей жестокостью позволить ей жить после всего этого…
Докуривая в местной курилке очередную сигарету, лис мог услышать обо всех ужасах сессии. Не видя в этом проблем, он предпочитал говорить на универсальном языке денег. Его понимают почти все, если прислушаются к голосу разума. Совесть ни что перед многовековой историей. Сменялись эпохи, миллениумы заменяли друг друга, а деньги оставались, отпечатывались в сознании. Проникая в саму кровь, они рождали алчность, которой так знаменита человеческая раса. Послужив переходной степенью от первобытных занятий до первых социальных объединений, деньги надежно закрепились в мире, придав значительное ускорение разложению.
Летящий в урну окурок, выпускаемый ртом дым, неспешная походка – всё показывало полную умиротворенность. До рокового звонка, заставившего отложить незаконченные дела на потом…
Принимая вызов и поднося телефонную трубку к уху, рыжий не глядя на дисплей произнёс фундаментальное «Ало», уже мысленно настроившись к разговору с одним из своих немногочисленных работодателей или же знакомых. Прозвучал незнакомый голос, сообщивший крайне прискорбное известие. Еще одна потеря, не сильно ценная, но ощутимая. Грудь не разрывало томное сердцебиение, разум не разрывали хаотичные мысли, всё было воспринято холодно, даже слишком холодно. Интересно, что бы почувствовал преждевременно скончавшийся любовник, выпади ему шанс увидеть реакцию рыжего? Без сомнений, чувства были бы не самыми приятными, но так уж устроен мир. Таков оборотень, похоронивший множество близких созданий из плоти и крови, подверженных естественному разложению.
Еще один… Неужели чума настолько свирепствует на улицах города? Странно, я слишком выпал из этой части социума, сконцентрировавшись на своих собственных целях и проблемах на пути к ним…
Поспешив закончить свои дела на учебе как можно быстрее, кицунэ пробежался по преподавателям, закрывая оценки хрустящими купюрами, столь приятно ласкающие зеленым цветом глаза людей. Есть те, кто отказывается от них… Но всё можно решить через вышестоящее руководство, которое всегда ищет средства на нужды учебного заведения.
Не потратив много времени, кицунэ закинул некоторые вещи в камеру хранения и поспешил на встречу, дабы решить некоторые принципиально важные дела. Они не станут ждать, как и медленно разлагающийся труп. Мэтт не понаслышке знает о моргах, позволяющих сохранять мертвую плоть достаточно долго для изучения. Этот случай был особенным, он ни в коем случае не должен был получить огласки или же детального изучения.
Жаль, что это ты. Любой другой мог бы пойти под нож, стать достоянием общественности, но не ты… Глупо полагать, что люди не знают о тварях вроде меня только из-за нашей скрытности. Всегда найдётся кучка умалишенных идиотов и наломает дров. Кто-то скрывает следы их влияния, но кто? Хех, всегда хватало тайных обществ. И нет ничего удобней государственной тайны, за которой находятся еще и не такие секреты…

» Общественные места » Центральная больница

Отредактировано Matt (2012-01-04 09:33:06)

Начало игры.
Февраль, 2012.
• утро: зимняя природа по утру тиха и безмолвна, только слышно редкое щебетание зимних птиц и хруст снега под ногами. Небо безоблачное, ветра нет. Солнце светит ярко, наполняя кристально чистый воздух светом холодного зимнего утра.
Температура воздуха: - 4

Венц терзался.
Уже как час упитанный лектор с гордой проплешиной на затылке и самовлюбленной бородавкой под губой пел дифирамбы дому Тайра. А парта такая мягкая..
Япония. От одного слова итальянцу хотелось вскочить, щелкнуть профессора по носу и, оставив старика в неге своего монолога, рвануть прочь. Куда угодно, подальше от безмятежной сумятицы, культурных канонов и постоянных Легаторе-сан. Надоело! Италия, ах, Италия. Дурманящий запах свободы, бриз непостоянства и своеволия. Уютнейший сапожок планеты, плывущий в луже Средиземноморья. Место действия, а не муравьиный ритм острова на отшибе континента. Венц никогда не понимал родителей, поменявших родные волны на штиль Азии.
Да и дядя того же разлива. Полюбил японку, так вези домой. Подкаблучник.
И вот, вместо солнечного пляжа Неаполя и грозного Везувия на горизонте, ретивому пареньку дают Японию. Венц со скрипом оторвался от парты. За окном низенькие куцые тучки, временами застенчивой девицей глянет солнце, такое же бледное и чахлое с виду, как местная студентура.  Аудитория тесная, едва не лопается от сонного с ночи народа. Оно и понятно. Предполагается, что тема семинара уже изучена, а потеющий вдохновением лектор лишь обозначает главное. Читать же многотомники японского словотворчества - занятие, прямо сказать, бесполезное. По крайней мере, по мнению итальянца.
Мысль о неперелопаченной кипе текста давила, а монотонное жужжание лампочки казалось сладкой колыбелью..
Парень едва опять отдался Морфею, как приметил симпатичную японку. Девушка кокетливо накручивала на палец волосы. Черные, в разрез моде. Усеянная блестками кофточка, притягивающие взгляд леггинсы. Красавица отвлеченно покачивала ногой, явно наплевав на хитросплетения междусобных войн. Ручка свободно скользит по бумаге, чуть слышно басит наушник.
Венц дождался случайного взгляда и залихватски подмигнул. Вопреки всем ожиданиям, в ответ парень получил лишь удивление и презрительное фырканье. Девушка осуждающе покачала головой, вернувшись к занятию.
Сбоку зашуршало. Раздосадованный, итальянец развернулся к источнику шума. Над ним колоссом возвышался недовольный лектор. Бородавка вблизи оказалась куда безобразней. Красная, раздувшаяся от пота, с торчащим волосом.
- Не могли бы вы ответить на вопрос, Легаторе-сан? - заквакал профессор. В такт словам запрыгала бородавка. - Какими средствами удалось добиться такой трагичности?
День начался крайне удачно. Снаружи ободряюще загудел клаксон.

» Общественные места » Центральная больница

Февраль. 2012 год.
• утро: зимняя природа по утру тиха и безмолвна, только слышно редкое щебетание зимних птиц и хруст снега под ногами. Небо безоблачное, ветра нет. Солнце светит ярко, наполняя кристально чистый воздух светом холодного зимнего утра.
Температура воздуха: - 4

Утро, зима, обдолбанный студент. На этом можно было бы закончить, но не в этот раз. Он собирался на пары. Мэтт вновь стал рыжим, перекрасив волосы в естественный цвет. Было забавно наблюдать неестественный рыжий цвет волос у япона-американца. Куда удивительней наблюдать естественный рыжий оттенок, но лис на этот раз лишил окружающих этой возможности.
Пфф, ради такого дела пришлось дважды краситься. Для маскировки и для возвращения привычной внешности. Этот искусственный цвет отличается от моего родного, он совсем иной… Побриться налысо? Даа, осталось лишь прикупить классические очки, чтобы выдавать себя за стилиста, художника или еще кого-то там. Очки решают…
Накидывая на шею шарф, шаркая обутыми в кроссовки ногами, лениво переставляя втиснутые в джинсы конечности, парень потопал к главному входу. К его удивлению, никто не задержал его, не попросил пропуска и не удостоил индивидуального внимания. Несколько блуждающих подобно ему человек подметили для себя его закаленность, да и только. Уплотнённая белая футболка с короткими рукавами и надписью «FREEZE» недвусмысленно намекала на подготовку юноши к холодам. Минута славы прошла, вскоре проплывающие рядом люди перестали обращать на рыжего всякое внимание. Еще бы, теперь они думали, что он, разумеется, оставил теплую одежду в гардеробе или в каком-то кабинете. Пусть думают, оборотень вырядился так не для показухи. Просто так захотелось, просто эти украденные в бутике вещи не были загажены после вчерашнего.
Что было вчера? День… Ладно, пора бы сосредоточиться на учебе. Что там у нас? Биология, мать её… Они шутят, наверное. Нах она мне нужна? Похер, заплачу, если будет туго…
Подходя к нужному кабинету, кицунэ заметил вбегающую в нужную дверь девушку. Оценив её беглым взглядом, он не стал акцентировать внимание на сей юной особе, предпочтя проследовать за ней внутрь. И она ждала его посреди пустого кабинета, его одного, наверное, если его фантазия вновь не окрасила серую реальность в ярко-кислотные цвета радуги. Мэтт не любил эти цвета, никогда не любил.
Так, сидит за первой партой, недалеко от кафедры, а значит… ботаник! Да, черт подери, надо держаться от неё как можно дальше. Хотя, стоит обязательно проявить толику внимания. У кого буду списывать работы? Стоп, списывать? Какой же я шутник… Писать работы, да. Она же их за меня и напишет, наверное. Ведь напишет. Как она только может отказать? Обязательно напишет, я уверен в этом, как в завтрашнем дне.
- Привет!
Громко выкрикнув привычное приветствие, парень прошел в самый конец аудитории и упал за крайнюю парту, поближе к окну. Именно там сидят крутые парни, именно там стоит сидеть и ему. Никто не был против, никогда. Он плохо помнил своих заочных одногрупников, половину из них даже не знал в лицо. Не было ничего удивительного в его поведении, ведь преимущественно именно так себя и ведут ленивые студенты.

Погружаясь в свой без сомнений богатый внутренний мир, Мэтт хотел было уснуть, но не смог. Всему виной надоедливая студентка. В голове моментально пробежало несколько вариантов развития событий. Впрочем, парень всё равно выбрал самый странный подход к делу, попутно пытаясь присмотреться к ничем не примечательной особе.
Ммм, чойта она ко мне пристала? У меня на лбу написано – «я хочу спать, свалите». Или она не умеет читать между строк? Люди, как и некоторые другие разумные существа – в целом схожи с книгами. Стоит лишь научиться читать… Эх, уделю-ка я ей своё внимание, айда выйдет что-то интересное.
Лениво вытаскивая из кармана мобильный телефон, лис лёгким движением нажал на одну из кнопок. Неважно куда нажать, главное заставить дисплей загореться. После этого можно без проблем глянуть время, указанное в верхнем правом углу, если ты не слепой. Рыжий даже протянул вытянутую руку с лежащим на ней мобильным, дабы заветные цифры реально было разглядеть даже человеку с посаженным зрением.
- Пара начинается в… ну, она уже должна была начаться около часа назад, вроде бы. В общем-то, ты права, я первогодка. Чертовски талантливый первокурсник. Видела мои работы в местном музее? Говорят, что у меня талант. Возможно, я даже показал бы тебе своё творчество после пар…
Эти слова созрели в голове еще до признания девушки, которое ровным счетом ничего не изменило. В конечном счете, оборотень и так предполагал, что перед ним стоит ботаник. А если это биолог, да еще и его преподаватель, то, что с того? Подумаешь, большая разница.
Ммм… Ладно, если начал использовать «стиль Казановы», то буду идти до конца, даа. Черт, а ведь это у меня получалось, чуть ли не хуже всего. Слишком груб… Некоторым это нравится, правильно? Скромняшки в душе должны мечтать о садо-мазо играх и беспределе. В тихом омуте черти водятся, тащемто…
Быстро убрав телефон в карман, парень предпочел побыстрее выровняться, приняв слегка горделивый вид. Прямая осанка, поднятая голова, заведенные за поясницу и сцепленные в замок руки. Всё это могло бы походить на некую аристократичность, если не попытка таким образом выровнять позвоночник. Стягивая руками спину, парень услышал внутри себя глухой хруст, оповещающий о вставании позвонков на привычное место. Ведь он не мог сломать себе так позвоночник? Нет, не мог. Пальцы ног без труда шевелились, как и рук.
- Хуан Карлос, обыкновенный японский шко… студент, просто студент. И мне приятно с вами познакомиться. А красота аудитории относительна. Она не идёт ни в какое сравнение с вами. Сколько вам лет? Больше двадцати не дашь, как ни старайся…
Ну, можно влепить и тридцатник. Чо, косметика творит чудеса. Что уж говорить о пластической хирургии…

Ироничная ухмылка у собеседницы? Не беда, Мэтт был о ней не лучшего мнения. Более того, у него не было касательно неё мнения, если кучу набросков нельзя назвать таковым.
Высокомерная сучка, я так это и вижу! Но, ей стоит отдать должное, да. Что-то в ней есть… Или нету. Есть лишь один способ узнать! И тот давно забыт…
Не беда, девушка идёт на сближение, присаживаясь поближе. В голове постепенно генерировались извращенные сцены, в которых парень творит со своей собеседницей небывалые вещи. Таить не стоит, вполне бывалые, просто не с ней. Та и давно это было, ой как давно. Рыжий уже почти забыл, каково это. Еще бы, хрупкой памяти едва хватало на неделю, что уж говорить про произошедшее какой-то месяц назад. Возможно, было еще и не такое. Возможно, ничего и не было.
Ах, надо попытаться вспомнить и… Нет, не выйдет. Не хочу. Помню снег, морг, два с половиной человека и то ли девушку, то ли слишком уж смазливого юношу. Молодость…
Откровенное признание ничуть не тронуло оборотня, его нюх не обмануть, но нечто кольнуло его в грудь. Не в сердце, а именно  грудь. Куда-то под лопатку, возле лёгкого. Тут-то он и обратил внимание на аномальную температуру своего тела. Нет ничего сверхъестественного в том, что после нахождения в лёгкой одежде на холоде, тело парня еще какое-то время продолжало пытаться поддержать температуру прежним способом во вполне нормальной среде. Но не так долго… Более того, казалось, температура лишь росла и росла, даже и не думая снизиться на десятую долю градуса. Стало действительно плохо, когда на лбу выступила испарина.
- Ам, я даже и не знаю, что вам ответить… Мне что-то не очень хорошо… Не могли бы вы на глаз прикинуть мою температуру? Глупо, но всё же, если вам не трудно. Нездоровится, как мне кажется…
Спокойствие, это мелочи. Неужели простыл? Глупости, я ведь кицунэ, подобные пустяки задевают меня один раз из тысячи. А если вся тысяча счастливых попыток была использована и выпал черный шар, то реакция организма слишком нетипична.

Позволяя дотронуться до себя, Мэтт инстинктивно поддался чуть назад. Пустая предосторожность, которая в данном конкретном случае мало чем могла помочь. Не факт, что она была бесполезной вовсе, но сейчас враг был внутри тела, внутри, казалось бы, бессмертного организма, способного возродиться чуть ли не из пепла. Хоть лис этого на самом деле и не мог сделать – вся воля к жизни уверяла его в обратном. Истинное бессмертие при жизни.
Не нравится мне её взгляд… Предсказуемо, ведь просто так лихорадить не будет. Дела плохи, если даже я заболел. Вся проблема скорее во внезапно появившихся симптомах, которые и могли скрывать угрозу. Подобно айсбергу, когда видимая угроза едва достигала тридцати процентов из ста.
- Аптечка должна быть где-то тут… Впрочем, я сомневаюсь в её полезности.
А попробовать всё же стоит…
Дождавшись сбегавшую к аптечке и личным вещам лекторшу, парень медленно терял связь с реальностью. Мысли покидали эту рыжую голову, взгляд приобретал особую тупость, а само лицо лишилось остатков эмоций. Теперь для него всё было по-серьёзному, без дураков.
Разложенные вещи не привлекали внимания, рот машинально раскрылся, позволяя всунуть в слюнявую полость электронный градусник. Слегка пошло, но занимает мало времени. Совсем скоро точная температура была известна, а она оставляла желать лучшего. Отсутствие насморка, кашля, боли в горле и прочих симптомов ОРЗ заводили оборотня в тупик, подталкивали на не самые приятные размышления о куда более страшных болезнях.
Даже ничего предположить не могу, черт…
Две таблетки были запиты водой, пульс отмерен, странный укол сделан, теперь пришло время раздеванию практически посреди аудитории, в которой вот уже как час должен идти урок биологии.
- Аллергии замечено не было, как и хронических заболеваний… Крупные раны… может быть… Ай, как вовремя-то. Но в больницу лучше не звонить.
Подскакивая к девушке и вырывая из её рук телефон, кицунэ поправил футболку и попытался принять непринужденную стойку, хоть это и являлось непосильной задачей.
- Лучше пройдём в мед. пункт, хорошо? У меня нет страховки, та и эмигрант я. Долгая история, сейчас не время для неё…
Буквально хватая преподавательницу за руку, Мэтт вытянул её за собой из аудитории, продолжая тянуть вдоль по коридору. Где-то тут должен был быть заветный кабинет, а дальше будет видно. Возможно, девушка сотворит чудо и спасёт его. 
Надо было бывать тут чаще… Где этот чертов мед. пункт?

Фаталисты зачастую рисуют депрессивное развитие своего будущего, как и будущего окружающих. Всё предрешено, всё постепенно стремится к своему логическому завершению. Эта логика вне их понимания, она стоит выше их. Люди с этой точки зрения лишь винтики в громоздкой машине. Мэтту было совершенно наплевать на всё это. Он жил и пока этого было вполне достаточно.
Сила прямо пропорционально уменьшалась пройденному расстоянию. Стоит учитывать принуждение и лёгкое сопротивление лекторши. Хоть первые шаги и были самыми сложными, они были сделаны. Оставалось волочь её за собой, преодолевая возрастающую усталость.
Это уже не шутки. Мне действительно плохо… По праву, иногда сложно определить, что же на самом деле хуже: острая, но непродолжительная боль или же боль ноющая, доводящая до безумия своей продолжительностью.
Разум скорее походил на сито, чем на кастрюлю. Из него всё вылетало. Мысли, побуждения, желания – всё это вылетало в трубу. Оставалась лишь первоначально заданная цель, обусловленная в первую очередь инстинктом самосохранения. Если лис не знал что с ним, то ему необходим был тот, кто разберётся в этом. Если лечение было вне его текущих возможностей, то тоже стоило бы подыскать подходящего человека. Можно и не человека, лишь бы помогло.
Нытьё со стороны девушки было пропущено мимо ушей, пока не показалось хоть немного искреннем. Абсолютной самоотдачи на пару с филантропией ожидать не приходилось, но сейчас подошло бы даже призрачное чудо. Надежда всё еще теплилась в груди, подталкивая пылающее тело вперёд.
- Извините, если доставил вам неудобства… Сам не знаю, что нашло на меня. Не важно, надеюсь на вашу помощь, вы ведь поможете мне? Прошу вас…
Отпустив руку Клариссы, рыжий попробовал довериться ей. Лучше пусть сама ведёт, та и заблукал он…
Сучка, только дёрнись…

Новая знакомая не нравилась Мэтту, но никого другого не было. По крайней мере, подходящего. Приходилось довольствоваться тем, что имелось в непосредственном распоряжении. В идеале можно было бы наведаться до старых знакомых, которые поработают над лисом без лишних вопросов, но хватит ли времени? К сожалению, именно этого парень не знал.
К черту, здоровье важнее. Предаст – убью. Лучше быть более-менее здоровым и загнанным в угол, чем дряхлым или же мёртвым. Да, так должно быть лучше.
- Уболтала, языкастая. Пусть будет по-твоему, едем в больницу. Разумеется, с тебя своеобразный обет молчания и полная анонимность. Я в долгу не останусь, тут можешь не сомневаться. Приходилось лечить богатеньких сынков, родители которых приходились большими шишками? Тут схожая ситуация…
Убирая телефон девчонки в карман, рыжий сбавил темп, решив впредь экономить силы. Незачем раскидываться своей жизнью впустую, особенно сейчас. В смерти от болезни нет ни геройства, ни храбрости. Жалость, да и только. Оборотень так умирать не хотел. По правде говоря, он вовсе не хотел умирать. Смерть? Это не для него, это для обычных смертных, перенаселивших эту планету.
- Поехали в больницу, там всё объясню. Не волнуйся, это не заразно, это, скорее всего заражение или что-то вроде этого… Надеюсь, ты у нас работаешь в центральной больнице, именно она ближе всего.
Выйдя с Фокс на улицу, кицунэ почувствовал заметную разницу температур. Еще бы, теперь его природная защита тела не функционировала так же хорошо. Возможно, именно холод стал катализатором, но очень вряд ли. Как бы там ни было, но парень поспешил поймать такси, усесться в него вместе с Клариссой и назвать нужный адрес.
- За оставленные в университете вещи, как и за пропущенные пары не волнуйся. Вещи никто не украдёт, там воров не так уж и много… Проблему с пропущенными парами могут решить связи и хрустящие купюры.
Желтое такси тронулось с места, уносясь вдаль от университета.

» Общественные места » Центральная больница

.начало.точка невозврата

6 апреля.
Лучи солнца пронзают плотный воздух,
наполненный свежестью цветения.
Ветер западный слабый.

Будний день, почти полдень. Под сводами арок неторопливо перетекает вдоль длинных коридоров многоликая студенческая толпа. Адам поглаживает мизинцем бровь, рассеяно бросая приветствия - к сожалению, он прекрасно помнит каждого здоровающегося по имени, и можно позволить себе немного больше учтивости, чем обычно. Девушки улыбаются ему, перебрасывая тяжелые сумки с одного плеча на другое, юноши стирают глупые ухмылки с лиц. А он только запускает руки в карманы своего расстегнутого халата. Общий эмоциональный вектор направлен  по-прежнему - легкая усталость, беззаботность, иногда - озадаченность. И вот что-то лишнее вытесняет обыкновенное настроение массы - и это чувство словно тревожный колокольчик. Среди десятков глаз повстречать одни единственные, и неразумно повернуть голову, выразив спонтанную заинтересованность.
Адам остановился. Девчушка была ему по плечо, каштановые кудри подскакивали при каждом шаге. Ресницы дрогнули, обозначилась морщина на лбу. Первокурсница? Его студентка, или нет? Может, он просто еще не начал вести  у нее лабораторные?
В своей каморке рядом с лабораторией Адам поставил чайник, бросил в кремовую от кофе чашку две ложки сублимированного порошка, опустился в узкое кресло. Рядом на столике свежая кипа непроверенных отчетов по работе с полимерами, но ему не хочется их проверять. Три кубик сахара ушли на дно кружки.
Он знал многих нелюдей в городе, и у каждого из них был свой неповторимый эмоциональный ореол. Как запах, по которому их можно выследить. Но такого он еще не чувствовал. Словно тысяча тонких голосов, еле слышных шепотом заставила его обернуться, и вот он уже не может выбросить из головы подскакивающие локоны, кофе стекает по подбородку и пачкает белоснежный воротник халата. Какое огорчение! В шкафу всегда висит запасной. Через пятнадцать минут прозвонит звонок, и нужно приготовить наборы для незаинтересованной в органической химии хихикающей толпы. В первый раз за долгое время эта перспектива его раздражает.
- Разбейтесь на группы по три человека, на столах стоит по набору. Сперва посмотрите, как это делаю я, потом делайте самостоятельно. - Адам поправил волосы, исподлобья бросил взгляд на третий стол, за которым стояла она. Кажется, Дженнифер, по журналу? - Сначала в пробирку льете фенол, я беру десять капель, смотрите по концентрации. - Его рука с пипеткой чуть дрожала. Незнакомое чужое чувство было столь сильным, что все его предательски мысли отдавались ему, а не опыту по получению фенолформальдегидной смолы. - Если у кого-то нет в наборах 40%-ого формальдегида, возьмите под вытяжкой, там есть.
Как хорошо, что он уже по автоматике может делать такие несложные опыты. С закрытыми глазами нагревать пробирку на водяной бане, рассчитывать концентрацию соляной кислоты, при этом постоянно комментируя свои действия и отмеряя студентам, которые уже начали, скучные нарицания, вроде "не капните себе соляной кислотой на джинсы". Черные глаза пригвоздили новенькую девушку как бабочку под стеклом.
Он ходил между столами, рассеянно отвечая на вопросы, заглядывая в отчеты. Наконец остановился возле третьего стола, и все его внимание было приковано к ней. Ему нравился запах формальдегида, такой неестественный, щекочущий ноздри, но куда больше по вкусу Адаму был запах ее парфюма. Он ничего не сказал ни ей, ни девицам, с которыми она делала работу.
Удалился в свою каморку, взял в руки кружку с остывшим кофе, уставился в окно. В Манчестере он часто просил студенток "остаться после занятий", и они охотно оставались. Но он видел их насквозь, и ни одна из них не была источником таких сильных волн, таких удивительных переживаний. Они все были людьми, при том самого обыкновенного помола. Здоровые, счастливые, с бойфрендами, распродажами и женскими журналами. Ничего подобного. В коморку постучались - кто-то разбил пробирку в очередной раз.
Стоя у двери, он забирал у проходящих студентов готовые отчеты, ожидая только одного - когда Дженнифер подошла к нему, он не принял ее лабораторную. Взгляд под тяжелыми бровями немного смягчился. Теперь он мог рассмотреть ее лицо достаточно близко, чтобы отметить - оно было невероятно красивым, но лишенным той энергии жизни, что била ключом во всех его избранницах. Словно и сама эта девушка, такая хрупкая, была наполнена жизнью лишь на половину. Как и он сам.
- Зайди ко мне сегодня после пар, я буду здесь до шести вечера - очень много работы. Я заметил кое-что в твоем отчете, не хотелось бы, чтобы твое непонимание переросло в "снежный ком".
Напоследок скользнуть холодными пальцами по ее ладони, различить в ее парфюме все оттенки,  убедиться в том, что это ненормально. Нет, не так. Она ненормальная. С ее огромными глазами, маленьким носиком, милыми кудрями, неподдельным смущением. И все же - ненормальная.
- Если здесь будет закрыто, постучи.
В опустевшей лаборатории Адам опустился за преподавательский стол. Надо бы открыть окно - до чего едкая эта соляная кислота.

В четыре часа он уже сидел на своем рабочем месте, лениво перелистывал отчеты, марал поля карандашом, зачеркивал строчки выводов. Интересно, он сам был таким же непроходимым тупицей, когда только приступал к изучению естественных наук? Ну разумеется. Теперь-то ему есть, чем гордиться – закономерности открылись для него так ясно и четко, словно Адам сам для себя их сформулировал.
Когда с отчетами было готово, он кинул их в ящик массивного письменного стола и отправился на кафедру.
Профессор, жилистая, но очень бойкая старушка, всегда смотрела на него с укоризной, поправляя свои толстые очки. Как только Адам поступил на работу в Университет, она взяла над ним шевство, прочила ему скорое звание доцента, но никогда не сдерживалась в замечаниях. Как аспирант Адам ей нравился, но как человек вызывал у нее праведное негодование добродушной пожилой женщины, которая видит молодого юношу, не удовлетворяющего нормам общественного мнения. В кругу коллег Адам замыкался на себя, ведомостей с оценками и характеристик вовремя не приносил, на совещаниях не вступал в дискуссии, а сидел мрачной тенью в углу стола, потирая костлявыми пальцами синяки под глазами.
И вообще напоминал "школьного упыря" в этом своем белом халате.
Преодолев все препоны в виде десятка ненужных вопросов («Вы хорошо питаетесь, мистер Доэрти»?) и двух десятков полезных советов («Кофе вредит Вам! Бросайте его пить!»), Адам наконец спросил у профессора, не ведет ли она лекции в группе, где учится некая Миллер. После томных дум женщина отрезала свое «нет», и тут же вновь переключилась на тему плохого питания. Адам посмотрел на свои потертые часы – металлический ремешок окислился, блестел медью – и сразу пожалел, что вообще зашел на кафедру, поскольку у профессора, все-таки бабушки с горсткой внуков, нашелся домашний пирог в шкафчике.
В пятнадцать минут шестого Адам вылетел из кабинета кафедры, стыдливо смахивая крошки песочного теста с халата. Холостяцкая жизнь не сулила ему домашних вкусностей, поэтому удержаться от куска творожного пирога он был не в силах. Не то, что бы Адам любил сладкое – ко всей еде он относился одинаково, и на предмет гурманства с ним не стоило заводить беседы.
Со всеми этими отчетами и пирогами Адам забыл, зачем вообще предложил Дженнифер зайти к нему после учебы. Он оставил лабораторию открытой на случай, если она придет. Собственно, в этом дампир не сомневался. Дженнифер, как послушная старшеклассница, сидела за партой, работая карандашом. Адам закрыл за собой дверь, рефлекторно повернул защелку. Теперь одни. Теплый дневной свет мягко играл в ее волосах, карандаш слушался мягких пальцев.
- Хорошо, что решила зайти. – он придвинул стул от соседнего стола, сел напротив и откинулся на его спинку. В его подсознании сейчас была тишина, и он смог редуцировать только одно чувство – ему было комфортно рядом с ней, абсолютно. Адам опустил глаза на ее рисунок, и не сразу понял, кто нарисован. Вот только восклицать: «Ох, ведь это же я!» было не в его стиле. Он чуть повернул голову, пытаясь рассмотреть свои нарисованные черты, и остался доволен. Может, она разволновалась, что ее отчет действительно очень плох, и решила задобрить незнакомца-аспиранта таким трогательным способом?
- Я хотел бы разъяснить кое-что. – Адам, наконец, оторвал взгляд от ее невероятного лица, и перевел внимание на окно. Каблук его туфля выстукивал надоедливый ритм. – Я должен признать, что обманул тебя. Я заглядывал в твой отчет по ходу работы, и не нашел там, к чему придраться. С этим у тебя все в порядке.
Во рту еще стоял привкус сладости. Адам опустил ладонь на холодную поверхность стола, пальцы подползли к тетради, притянули ее к себе без разрешения. Внимательные темные глаза скользили по тетрадному листу, сканируя каждый графитовый след. Милая талантливая девочка, только жизни все равно вполовину, но этого более чем достаточно. Адам закрыл тетрадь, отложил ее.
- Не бойся меня. – красная нить страха была вплетена в косу ее эмоций. – Я просто сторонник индивидуального подхода. Нам с тобой предстоит еще целый семестр работать вместе. Стоит узнать друг друга поближе, так?
И не важно, что лабораторные занятия у архитекторов всего раз в две недели, да и об индивидуальной работе простому аспиранту рано говорить. Какая разница. Ее парфюм тоже очень сладкий и легкий – никакого намека. Большинство девушек обливает себя духами, чтобы они врезались в мужское сознание мощным намеком, но Дженнифер была совсем неиспорченной.
Адам осмотрел лабораторию. Проросшие кристаллы медного купороса и берлинской лазури загадочно поблескивали рядом с вытяжкой в высоких колбах. В закрытом на ключ стеклянном шкафчике стояли взрывоопасные или вредные реактивы, доступ к которым имел только лаборант. И реакции с ними были поистине зрелищными – обычно кружок заинтересованных ребят на химфаке проводил такие зрелищные опыты, чтобы порадовать неискушенный в химических превращениях народ. Вот только надо зашторить все окна, чтобы в полной темноте можно было насладиться радужной люминесценцией реагентов, холодным бирюзовым пламенем или мистическим блеском «серебряного зеркала». О да, Адаму было, чем развлечь девушку.
- Я заметил, что тебе нравится экспериментальная химия. – Пальцы поглаживали гладкую обложку тетради. – Если хочешь увидеть и узнать кое-что действительно интересное, разумеется, не входящее в рамки вашей учебной программы, это легко устроить. Но, желательно, в вечернее время, поскольку не все можно увидеть в дневном свете. Скажем, часов в девять, уже достаточно темно…
Чтобы увидеть, как фосфор испускает потрясающе красивое зеленое свечение.
Да, его темные глаза настаивали на этом.

I Love You But I've Chosen Darkness – Thoughts On The Floor

Хочешь убежать, так?
Адам прикрыл глаза, красно-зеленая сетка вместо темноты. Он вдохнул – в его сознании Дженнифер была сгустком вибраций, его слова принесли ей сплошную нестабильность. Да уж, иная студентка бы тут же подцепила его языком, будь у них возможность остаться наедине в лаборатории, где все еще терпко пахло не то кислотой, не то другим реагентом.
Конечно, с его стороны было очень непредусмотрительно и даже грубо завязывать знакомство подобным образом – Дженнифер напоминала бабочку, которая боялась, что неловкое прикосновение сидящего напротив человека стряхнет с ее крыльев пыльцу.
Адам одобрительно кивнул головой, глядя на отчет. Конечно, он его примет. А потом, наедине с собой, как фетишист, прижмет к лицу и втянет воздух носом, ощущая едва уловимый запах цветочной воды.
Бабочка испуганно встрепенулась, бросилась в распахнутое окно. Нет, нет, так не пойдет. В ответ на протянутую руку, Адам поднял тетрадку над головой. Ирония скользнула на его лицо, едва заметно. Карие глаза лукаво блестели, солнце подсвечивало их, они казались теплыми, цвета кофе.
- Хорошо, я понимаю, тебе надо идти. – стул под ним качнулся. Если надо – пускай идет. Главное, чтобы вернулась. – Но ты не знаешь, что я тебе предлагаю. Ничего страшного не случится, если я устрою тебе одну-единственную демонстрацию. И, как замечательный художник, ты обязательно оценишь то, что увидишь. Это и есть природа. Та, которая тебя окружает. Только более наглядная.
Адам собирался протянуть ей тетрадь, но передумал. Неплохая мотивация. И ведь этот талмуд содержит не только свежий рисунок его выразительного лица, но и множество других чудесных зарисовок – будет, что полистать на досуге. А девочка явно не из тех, кто, надув губы, встанет на защиту своей собственности или, что еще хуже, побежит на кафедру жаловаться на лаборанта-извращенца, который делает ей непотребные предложения, еще и шантажирует.
- Я верну тебе тетрадь, скажем, послезавтра. В полдевятого приходи в эту же лабораторию. Я провожу тебя домой, чтобы родители не переживали.
Столь хрупкий цветок наверняка оберегает какой-нибудь заботливый папочка или такая же заботливая мамочка. К обильной родительской любви Адам относился с нескрываемым презрением – он познал ее слишком мало, да и любовь эта была скорее болезненной. Мать была сурова, постоянно чего-то боялась, и вокруг сына она сколотила забор из запретов и ограничений. Нет, он прекрасно обходился без нее. Большую часть времени.
Адам поднялся со стула, подошел к двери, повернул защелку в обратную сторону. Из открытой в коридор двери в уютное замкнутое пространство лаборатории хлынули редкие диалоги. Адам был спокоен, немного улыбчив. Усталые глаза не на мгновение не выпускали Дженнифер из виду – они не могли от нее оторваться.
- Ты нечеловечески красива. – Он подчеркнул это «нечеловечески», опустив голос до полушепота. Сказал то, что хотел сказать, как хотел, сказал, как было. - Прости, если смутил тебя.
Вернее, не то, чтобы смутил. Деликатность – что это? Адам был незнаком с ней, рубил с плеча. Сухонькая женщина с кафедры всегда ругала его за дурные манеры, но откуда им было взяться? Он мог только красиво говорить, его вежливость была холодной, ненастоящей, его искренность была скорее прямолинейностью. Отсутствие воспитания всегда шло впереди.
- Можешь считать, что я вредный преподаватель, от которого проще отвязаться, выполнив все его требования. Я буду ждать тебя послезавтра. Ты показала мне свое искусство. – Адам похлопал по карману халата, из которого выглядывала тетрадь. – Я покажу тебе свое.
Конечно, Дженнифер придет. Неужели, она оставит его сидеть здесь до глубокой ночи в окружении молчаливых пробирок и колб? Он будет так несчастен, закурит прямо в коморке, наблюдая, как шипит и искрится подожженный сухим горючим калий. Его синтетическая романтика.
Нет, нет, она обязательно придет.

8 апреля.
За окном пасмурно, собирается дождь.

Как только последний студент вышел из лаборатории, Адам закрыл ее изнутри. На часах была половина седьмого – нормально, можно начинать приготовления. Некоторым реакциям потребуется пара часов для завершения. Он достал связку ключей, по очереди открыл «запретные» шкафчики. Включив себе нераздражающий грув и плотно заткнув уши музыкой, Адам с явным удовольствием суетился по лаборатории, возился с химической посудой. Он убрал все с центрального стола, расписал очередность опытов – всего их было восемь. Его каждый раз завораживало действо, искусством которого он владел – вот он перемешал в одинаковых пропорциях марганец с алюминиевой крошкой, зажег лучинку, коснулся темно-серой массы на керамической плитке, и комнату озарил свет ярче дневного, горячий желтый свет. Тени взметнулись от своих предметов, растянутые и бледные. Кажется, перестарался. В воздухе стоял отвратительный запах марганца. Адам протер глаза – зеленое с желтым пятно зависло на обоженной сетчатке.
Удивительно, неужели переборщил с концентрацией. Волнуется? Немного.
Адам открыл окно, вдохнул запах дождя – слегка моросило, влажная крошка покрыла оконные стекла с той стороны. В сгущающемся полумраке было видно, как на столе подсвечивается ярко-оранжевый люминофор в высокой колбе.
На часах было уже сорок минут девятого. Дверь в темную лабораторию была приоткрыта. Оранжевый и желтый люминофоры – самодельные лавы-лампы с лениво перемещающимися пузырями воздуха - освещали поверхность стола, уставленную пузатыми колбочками и тонкими пробирками в лапках над спиртовками. Адам нервно поправил манжеты своего халата, потянулся к кружке с кофе. Стрелки на неоновых часах никак не желали останавливаться. Дождь за окном только усилился. И что, малютка Дженнифер испугалась ливня? А как же ее тетрадь? Адам еще раз взял ее в руки, открыл - в теплом свете люминофоров рисунки казались совсем чудесными. Сказочные волки, холодное северное небо, какие-то случайные люди. Но больше всего Адама удивил даже не собственный портрет, а образ девушки, в которой угадывались черты самой Дженнифер. Наверно, ее сестры.
Неоновая стрелка доползла до девяти. Адам запустил грув на плеере по новому кругу. На мгновение дверь приоткрылась, и он чуть приподнялся в кресле, но то был сквозняк из коридора.
В одиннадцатом часу он лениво стаскивал обратно химическую посуду в шкафы, безжалостно выливал в раковину слабо светящиеся голубым, алым и малиновым продукты реакций. Вода с шумом уносила вниз эту необычную радугу, которая так и не нашла себе применения. Адам закрыл шкафчики, бросил в тумбочку ключ, вернулся к столу, где на дощечке еще осталась горстка калия и таблетка сухого горючего. Щелкнул спичкой, зажег сперва сигарету, которую держал в губах, затем поднес синеватый огонек к калию. Сноп красных искр взлетел в воздух. Дождь и не думал останавливаться. Пепел с сигареты упал на острый носок натертой до блеска туфли. Забавно, что Адам вообще на что-то рассчитывал. Он усмехнулся, выпустил дым.
С другой стороны, откуда тогда взялась такая уверенность в том, что она придет?

***

14 апреля.

Адам осторожно постучал в дверь аудитории, с разрешения вошел. В его руках была все та же тетрадь. Лекции по химии у потока, где училась Дженнифер, вел улыбчивый пожилой преподаватель, который сразу же бросил приветствие из-за кафедры. Дампир быстрым взглядом пробежался по головам сидящих, каштановых локонов в пределах видимости не было . Впрочем, к удаче Адама, за партой напротив сидели те самые девицы, с которыми она делала лабораторные. Адам отвлек их без лишних церемоний.
- Миллер давно отсутствует?
Девицы спешились, но заговорили одновременно. Из их слов Адам понял, что Дженнифер не появлялась с того самого дня, как он пригласил ее на свой «сеанс», да и где она – неизвестно. Скорее всего, заболела.
Пришлось отправиться на кафедру.

* * *
20 апреля.
На улице пасмурно. Моросит слабый дождь.
Холодный ветер стремится проникнуть сквозь окна

Замещать другого лаборанта и работать сверхурочно – если у иных это вызывает недовольство, то для Адама, который никуда не торопится, в замещении нет ровным счетом ничего плохого. Только в чужой лаборатории работать непривычно. Он шел по коридору уже без халата, в простых джинсах и темно-синей водолазке, готовый вот-вот распрощаться со своей сменой и пойти домой.
Присутствие Дженнифер он ощутил, как будто бы, еще на лестничном пролете. По крайней мере, так ему показалось, когда он увидел ее возле лаборатории. Она была усталой, измученной, а ее эмоциональный фон – приглушенным, бесцветным. Адам тоже не стал виться перед ней, даже не улыбнулся. На ходу достал ключи, пролетев мимо, открыл дверь.
- Как твое самочувствие? – Адам прекрасно знал причину, по которой Дженнифер так долго отсутствовала. Ее куратор поделился с ним, что у девочки случились непредвиденные проблемы со здоровьем, и сейчас она в больнице. Интуиция нашептывала Адаму, что он – причина «непредвиденных проблем», но в это было сложно поверить.
- Заходи, у меня есть кофе. И сухие сливки. – Он гремел папками и журналами возле письменного стола, не поднимая на нее взгляда. На глаза ему попалась тетрадка, и возникло желание соврать что-нибудь о том, что Адам потерял тетрадь или уже передал ее кому-то из ее одногруппниц. За две недели он успел потрепать ее края частым перелистыванием и возвращать тетрадь в таком виде было неприятно.

Отредактировано Adam (2012-05-21 15:42:39)

The Departure - Only Human

Адам все-таки вытащил тетрадь из ящика стола,и только тогда поднял на Дженнифер глаза. Опять боится, дрожит как маленькая мышка. Да что же, у него клыки опасно выглядывают как у настоящего вампира или окровавленный нож в руках, что она испытывает перед ним такую палитру эмоций?
С другой стороны, этот девичий трепет даже немного льстил его истосковавшейся душе.
Полминуты звонкой тишины, Адам сидел за столом, рассматривал свою ладонь на грязно-белом свету. Следы синей пасты на руке - он так и не научился писать аккуратно, не размазывая ручку по листу и не марая пальцы. За окном опять хмурая погода, весна походила на осень, а мокрые люди, ползущие по блестящим улицам – на ленивых дождевых червей.
Извинения было более чем достаточно – неприятный остаток с того вечера растворился сразу, как только Адам узнал, что девушка отбывает свой срок в больничной койке. Она стоила большей жалости, чем он, весь такой одинокий герой в пустой лаборатории и с сигаретой в зубах. Подумаешь, торжество сорвалось. Будет другое.
- Не беспокойся.
Адам знал, что этот славный ангел чувствует за собой долг из-за неисполненной договоренности. Уж слишком она была чиста, слишком ответственна. С ней у него был шанс на вторую попытку.
Он так и не дождался ее ответа на приглашение выпить кофе, сам встал из-за стола и , зажав тетрадку под мышкой, опять бодро промаршировал мимо нее в свою коморку.
- Я расцениваю твое молчание как согласие, если тебе так трудно решить за себя. Не стой тут, заходи.
Он отворил ей дверь, коротким жестом позвал внутрь. Вряд ли Дженнифер догадывалась, какая ей была оказана небывалая честь. Пожалуй, обстановка этой маленькой комнатушки могла рассказать о нем чуть больше, чем стандартная университетская лаборатория. На старых стеллажах вместе со списанными библиотечными книгами и учебными пособиями стояли труды Алистера Кроули, пестрили психоделичными обложками коллекционные диски Depeche Mode, Oasis и Duran Duran, которые Адам вез сюда еще из Манчестера. На выбеленной стене висел широкий постер – фотография Беркширской долины. Иногда, просиживая долгие часы за нудной работой, юноше хотелось дорисовывать эти бесконечные зеленые просторы, взять в руки зеленый карандаш и перевести их пространство из ограничений рамки на белую стену. Адам положил тетрадь на кофейный столик рядом с креслом, снял чайник и с хозяйственным видом направился к раковине, про себя сетуя, что девчонка попалась даже чересчур скромная, можно списать на ту самую таинственную «ненормальность». С любой другой Адам бы не был так мягок, и учтиво бы попросил ее вытащить язык из того самого места, в которое он был засунут, но говорить подобное Дженнифер…даже он не настолько бестактен.
- А пока мы будем пить кофе, ты расскажешь мне о рисунках в твоей тетради. Садись в кресло. – Для себя Адам принес из лаборатории стул и поставил его напротив окна. Усевшись на него, он принялся накладывать кофе пластиковой ложкой в такие же неприметные пластиковые кружки. О нормальной посуде в его обиходе не могло идти и речи. Естественно, он запомнил наизусть на какой странице красовался какой волшебный образ, так что свою худую ручонку в глубины внутреннего мира Дженнифер дампир засунул уже по локоть. И теперь шарил по дну жадными пальцами.

[She wants Revenge] – Save your soul

Ну вот,уже намного лучше. За окном стало совсем темно – тяжелое свинцовое покрывало скрыло вечерний свет, пришлось зажечь круглый бесцветный плафон. Про себя Адам отметил, что стоило приобрести сюда помимо кофе еще и какой-нибудь чай. Потомственный англичанин, Адам совершенно не разбирался в этих тонкостях чаепития, в сортах, насыщенных оттенках, терпких послевкусиях, фарфоровых сервизах, серебряных ложечках. Его мама пила всегда чай на травах, которые сама собирала и сушила, а его тетка вообще никогда не пила чай. Она была из тех «американизировавшихся» женщин, которая из горячих напитков воспринимала только эспрессо-американо-капучино.
Вот так, кровный сын Туманного Альбиона совсем не разбирался в чаях, впрочем, у него была своя классификация. Он выстраивал ее долгими путями коротким, но множественных отношений, в которых Адаму приходилось прослеживать такие мелочи.
Его девушки пили цветочные, байховые, зеленые чаи, крепкие, без сахара, с тремя кубиками сахара, со сливками, с лимоном, имбирный, с гибискусом. И каждой из них очень шел чай, который она предпочитала.
- Я буду знать. А что насчет чая?
Адам проглотил ее скромную улыбку будто сладкую конфету – эти крохотные перемены в ее поведении были чрезвычайны важны. Он придвинул стул еще ближе, раскрыл тетрадку на той странице, где нарисованная копия Дженнифер тепло улыбалась в потолок коморки.
Адам держал тетрадь двумя пальцами за корешок, и его волеизъявление даже не нуждалось в словах, но он все равно спросил. Голос его изменился, грубый, обветренный и пропитанный дымом, он стал тише, убедительнее.
- Расскажи мне о ней.
Сестра? Родственница? А, может, альтер-эго? Девушки любят «по Фрейду». Если посмотреть за плечо, то все те знания, которые Адам не получил в ходе воспитания или «правильного» знакомства с разбалованным английским социумом в возрасте четырнадцати лет, он с лихвой восполнил своими любовными похождениями. Но никогда Адама не задевали скромницы, тихони, те, кого едва ли слышно, чей громкий сквозной смех не достигает ушей через шум десятков голосов, чьи взгляды не вонзались в него с остро наточенными «стрелками». И вскоре Адам прекрасно изучил этот тип девушек, бойких, жизнелюбивых. И все они были абсолютно нормальными, ну…то есть, не больше и не меньше, чем другие представительницы их пола. И чтобы выделиться, они были готовы предписать себе любую психопатологию, которой, разумеется, не обладали. Адам чувствовал в них только те обыкновенные эмоции, что и в первом встречном на улице.
А вот с Дженнифер дела обстояли диаметрально противоположно.
Как бы она не пыталась натянуть на себя вуаль естественности и обыкновения, сквозь нее просвечивала тотальная отрешенность. Она словно существовала вообще отдельно, в каком-то своем собственном мире, и это было не просто идеальной реальностью ее сознания. Это был другой материальный мир.
Адам понял это долгими размышлениями за те дни, что она отсутствовала. Перелистывая под голубоватым светом ночника ее тетрадку, покусывая кончик большого пальцы, заново переживая и переосмысливая.
И вот все это подтвердилось, когда он оказался так близко, на расстояния локтя от нее – их разделял только подлокотник кресла и тетрадка в его руках. От нее пахло парфюмом слабее, чем в день их последней встречи, но этого было достаточно.
За окном дождь припустил еще сильнее, резкий ветер хлестал ветвями воздух.
Эмоции Дженнифер не просто передавались Адаму – он уже переживал ими, болел ими. Он опустил тетрадь на стол рядом с чашками, которым было сегодня не суждено наполниться, прикрыл глаза. Редкие, но длинные ресницы задрожали. Он ненавидел, когда с ним случалось подобное. Когда у него не получалось разделить этот однородный раствор в беседе с незнакомым или взволнованным человеком. Его собственное спокойствие приобрело оттенок ее сиреневой меланхолии, безмолвной, но очень мягкой тоски. Такая тоска не бывает кратковременной, она вытачивается временем. Это скорее привычка, манера поведения.
Адам уткнулся взглядом в ее колени, машинально коснулся мизинцем своей брови, заговорил куда-то себе под нос.
- Все, что ты мне скажешь, не уйдет дальше этой комнаты или дальше меня, не волнуйся. Если тебя что-то беспокоит – скажи. Если ты меня боишься – перестань. Я все равно узнаю об этом.
Адам встретился с ней глазами. Он не смог скрыть растерянность. Теперь он переживал о том, что находясь с ней в одной комнате, не сможет даже нормально провести те сложные химические реакции, которые заготовил. Она может расшатать его концентрацию, обратить его стройную мысль в пыль.
Но ведь это было даже интересно.

Depeche Mode – In Chains (4:20)

А что будет потом, разве это кого-нибудь заботит? Адам никогда не думал о будущем подолгу, не наматывал на ус, не просчитывал шаги от первого до последнего – даже если в конце бега его ожидал прыжок в пропасть, для него это будет пропасть, в которую вливается бурлящий поток водопада в обрамлении бугристых влажных скал.
Он прикусил нижнюю губу, развел перед собой руки, закрыл глаза еще раз, надолго, пытаясь очиститься, потому что даже слова не связывались в его голове.
Какой сильный маятник. Звон тысячи крохотных колокольчиков занимает подсознание, вытесняя его самого.
- Ничего не случится потом. О том, что сейчас случится, не будет знать никто кроме нас.
Действительно, а уж за себя Адам уверен, осталось только доказать это упрямой и всей такой правильной красавице, которая так неуверенно жмется в кресле, будто ее посадили на крохотные острые иглы. Кажется, отпустило.
Холодной бескровной рукой Адам все же налил себе в чашку кипятка, торопливо размешал кофе, хлебнул эту суспензию и тут же обжег язык.
- О, поверь, я это делаю не по собственному желанию. – Он отставил кружку, вытер губы тыльной стороной ладони и вновь уставился на Дженнифер. Его разум стал чище, стабильнее, он снова был собой, но стоял на ногах уже не так прочно, после того, как почва один раз ускользнула. – Как только я открыл это в себе, ну…как ты выражаешься, возможность «влезать в чужие души», я думал, что меня прокляли, или что я болен, и мне нужна помощь.
Если бы она сейчас решила встать и уйти, Адам бы не остановил ее. Или все же остановил? За окном уже сгустился сумрак, и его пронизывает частый дождь, разве можно отпустить ее одну в эту холодную черноту? Этот город – не город в спокойной Англии. Адам никогда не доверял этому городу, особенно после всего того, что ему удалось увидеть и узнать, подавшись в отчаявшиеся аутсайдеры.
И тут Дженнифер пошла на попятные. Надо же, мама. Вряд ли, Дженнифер в сознательном возрасте могла бы застать молодую женщину такой свежей, значит, с фотографии рисовала? Такие подробности Адаму уже не интересны. Теперь он совершенно иначе посмотрел на этот девственный образ, и ему сразу как будто стало ясно, что да, конечно же, это мать, потому что люди всегда отзываются с теплотой о своих матерях, а этот рисунок очень теплый. Ну, насколько можно судить о нем, не будучи художником даже на одну десятую.
- Мама подарила тебе свою красоту. – Адам запил эти отечески заботливые слова немного остывшим кофе. Он обвел ее лицо еще раз внимательным взглядом, и, чтобы она не подумала брать тетрадь и скорее бежать отсюда, придвинул тетрадь к себе двумя пальцами. – Иногда люди просто не видят то, что у них есть. – Он кивнул собственным словам, кофе в кружке опасно заплескалось. – Знаешь, я даже не помню, как выглядит моя мать, ее лицо будто вылетело у меня из голова. Остался только силуэт. Если бы я знал, что случится нечто подобное, то хотя бы зарисовал ее лицо будучи семилетним мальчиком. Правда, в получившемся, я бы тоже ее не распознал. - Адам засмеялся, тихо, но немного горько.
Слишком много сказал? Сомнительно, что Дженнифер, которая чувствует себя тут как в ловушке, хоть сколько-нибудь интересна эта болтовня Адама про его неудавшееся детство. Обычно, Адам не рассказывал своим любовницам о том, что происходило с ним лет до семнадцати. В уже придуманной для них легенде, его родители были очень милыми, но заносчивыми людьми, они всю жизнь так и жили где-то в двухэтажном особняке на побережье Великобритании, и папа постоянно чинил свой сломанный автомобиль, а мама натирала до блеска серебряные ложки.
На самом деле, эта сцена была более, чем реальной. Тогда стояла осень, и маленький Адам бродил по дому с огромным кленовым листом в руке, пытаясь заполучить родительское внимание. Ни отцу, только ноги которого торчали из-под автомобился, ни матери, канифолящей семейный набор вилок и ложек, не было дела до простого кленового листа.
Адам рефлекторно потянулся в карман джинсов за пачкой сигарет, но потом передумал. Как бы не хотелось закурить, но делать это при Дженнифер он не станет.
- Я могу проводить тебя до остановки.
Кофе в его кружке кончилось, обожженный язык до сих пор покалывало. Адам закрыл тетрадь и протянул ее Дженн, ожидая увидеть улыбку голубых глаз.
- Когда-нибудь ты сама расскажешь мне об этих рисунках.