Town of Legend |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Town of Legend » Флешбеки » Отыгрыши артефактов
В этой теме будут производится отыгрыши квестов с последующим получением артефактов, которые персонаж приобрел в прошлом.
Заказ такого квеста производится в теме заказа ГМ.
Что бы иметь артефакт у вас обязательно должен быть отыгрыш получения его здесь или в основном времени игры.
Список артефактов:
Имя персонажа | Артефакт |
Не судьба
Участник: Kotten Hill
Время: Закат. Осень. 1581год от рождества Христова
Место: Озеро близ города Зарнея
Гребень "Арелиа"
Раньше принадлежал озерному божку. Он сделал его специально для того, что бы никто не мог лезть в его мысли. Специфика: защита от телепатии (до 2ур. блокируется полностью, 2ур. действует как 0ур., 3ур. - как 1ур.)
Ситуация:
Пустынный берег, на камне у самой кромки воды сидит прекрасный падший ангел. Длинные серебристые волосы волосы спутаны. "Что с ней случилось? Почему она выглядит настолько одинокой и печальной?"
На дне озера жил озерный божок. Он обожал красивы девушек, обычно, прочитав и мысли , он уговаривал их уйти с ним, и жить с ним на дне озера. Он решил разузнать все и, заодно приобрести себе новую жену.
Что может быть ужаснее чумы? Что может быть страшнее, чем видеть, как все вокруг умирают и при этом знать, что скорее всего и тебе не дожить до конца недели, так как и на твоем тебе стали появляться кровавые гнойники, свидетельствующие о заражении?
Норвегия вымирала. Люди боялись выходить на улицы, для этого у них были более чем веские причины. Во-первых - страх заразиться. В то время никто не знал, как передается чума от прикосновений или воздушно-капельным путем. Норвежцы боялись даже смотреть на посторонних, а всему виной было простое суеверие. Второй причиной был тоже страх. Люди боялись гор трупов, которые можно было увидеть на любой площади любого города. Эти горы подлежали кремированию, их сжигали прямо так, облив нефтью, и тяжелый запах горелой плоти, казалось, пропитал всю округу. Это не могло не вселять ужас.
Коттен приехала в Норвегию, так как она была одной из немногих стран, где она еще не успела побывать. Через две недели ее проживания в Тронхейме, а именно в этом городе она предпочитала отдохнуть, так как это был самый крупный город у подножья гор, началась чума. Падшая знала, что эта болезнь ей не страшна, ведь бессмертные не болеют, поэтому она пошла работать в госпиталь, в надежде, что сможет помочь хоть кому-то из смертных людей, зараженных чумой.
В госпитале святого Лебеды, где Коттен работала простой медсестрой, каждый день умирали люди. Девушка всеми силами пыталась помогать им. Бывало, что она не спала по несколько суток, которые проводила с больными, бес конца меняя бинты, стирая грязные простыни и разнося лекарства. Но в итоге она сломалась. Падшая не смогла больше видеть этот кошмар. Девушка продержалась три месяца, после чего покинула Норвегию, точно убежденная, что больше никогда туда не вернется.
Она уехала в город Зарнея, в надежде, что чума его не затронула. Неподалеку от него Коттен обнаружила красивое озеро, водная гладь которого дарила спокойствие, но не могла заставить девушку забыть пережитое.
"Какой ужас... почему люди умирают, а я нет. Они смертны, их жизнь ограниченна безумно малым сроком, но чума укорачивает его минимум вдвое... а младенцы! У зараженных беременных женщин рождаются зараженные дети, они не проживают на этом свете и недели, их забирает чума! Когда же все это кончиться?! Возможно теперь я каждую ночь буду видеть эти страшные дни в кошмарах..."
Коттен сделала глубокий вдох. Хотелось забыть все, отключить память и никогда не вспоминать об этих ужасах. Девушка присела на камень у кромки воды и прикрыла глаза. Но, как только падшая зажмурила глаза, то снова увидела страдающих людей, реки крови и горы горящих трупов. Вздрогнув, веки Хилл снова распахнулись.
"Мечты стареют куда быстрее мечтателей..." Закат - жестокая схватка красного и оранжевого. Завтрашний день запускает свои острые пальцы в кровоточащие раны сегодняшнего. Тонкие руки его спускаются к воде, наполняя тишину воды яростью, что несет только противоборство в природе. Наверно, в этом есть какой-то символизм. Примерно как в ритуальных нарядах для племенных жертвоприношений. Есть неприятный осадок от того, что он - он! - намного ниже правящих этими явлениями. Пришествие за пришествием, как приход за приходом рассвета и заката, как смена дня и ночи, лета и зимы, а он властен только здесь, над небольшим, но кристально-чистым пространством, где никто не может тронуть его, где никто не помешает тихому самолюбованию и неизмеримой тоске. Сколько лет уже тосковал он, один в этом тихом местечке; сколько мечтал о том, что будет не один здесь и сколько, сколько искал он ту единственную, что станет его женой, разделит с ним долгие дни созерцания рассветов и закатов. Ту, что будет жить с ним на дне этого озера - как в самом великолепном замке из всех, что можно только представить. Почему это только богам можно любить, устраивать гаремы, жениться? Ему тоже хочется! И ему тоже можно, даже не смотря на то, что по сравнению с высшими он всего лишь мелкий божок, привязанный, словно собака на цепи, к своей территории. Да, пусть это озеро мало. Но зато как прекрасно! Не в размере дело. Так думало божество, скучая в одиночестве. Ведь куда пойдет он, без своего озера, без своего царства и дома? Ах, как радовался божок, когда приходил кто-то к берегу озера, и сидел, размышлял. Как здорово и весело было читать мысли глядящих в воду. И как чудесно, когда приходили девушки. Да, он любил молодых, красивых девушек и все мечтал, все хотел пригласить к себе на дно озерное, чтобы жить вместе в спокойствии и беззаботной радости. Но они уходили...кто умирал, загибаясь от тоски, кому просто не нравилась его компания - не представить, как обидно ему было!
"Но что это?" Вода в озерце заволновалась, будто легкий ветерок колыхнул зеркальную гладь. Красивой была та девушка, что сидела у самой ее кромкой. прекрасными были ее печальные глаза. "Почему так грустна она? Что могло так опечалить столь прелестную деву? Она была бы чудесной, замечательной, лучшей женой, но она так печальна..." Божок не утерпел: выглянул из воды, подобрался поближе.
- Почему так печальна, чем напугана так, прелестная дева? - разнесся над озером звонкий голос божка, прильнувшего к обтесанному водой, круглому камню и глядящего на девушку своими прозрачно-голубыми, большими, как монеты, глазами. Интересными ему показались мысли девушки, но слишком уж пугающими.
Дул легкий ветерок, но этого хватило, чтобы с ветки сорвался один листочек ивы и, покружив несколько секунд в воздухе, отпустился на водную гладь. По озеру стали расходиться еле заметные круги, которые постепенно выранивались, не оставляя после себя и намека на рябь.
Падшая зябко поежилась. Вечером было намного прохладнее, чем днем, часто поднимался ветер. Вот и сегодняшний день не хотел быть исключением. Девушка подняла глаза в вечернее небо, там уже стали появляться мелкие звездочки. Норвежцы верили, что звезды - это отверстия на небосклоне. И через них можно смотреть в сияющее царство Господа. Но сейчас они будто насмехались над ней. Как может Он смотреть как умирают люди?! Почему Он не помогает им ?! А ангелы? Чем занимаются они?! Почему она, падшая, стремилась помочь людям, когда Господь даже не посмотрел в их сторону?! Ответов на эти вопросы у Коттен не было.
Девушка взглянула на горы. Совсем недалеко от нее была стена гор, отвесная и неприступная, и уходила, казалось, в самое небо.
Неожиданно Коттен услышала чей-то голос. Он был звонким и будто журчащим. Падшая подяла глаза на источник голоса. "Озерный божок..." - как обычно безошибочно определила она. Он задал ей вопрос о настроении, наверно хотел знать, что твориться в мире. И Коттен решила рассказать ему о самом страшном ее воспоминании:
- Все дело в чуме, бушующей в Норвегии, - падшая надеялась, что он знает, что такое "Норвегия". - Там бушует чума. Умирают люди. Я помгала сколько могла, а потом не выдержала и уехала. Это ужасно видеть огромный костер, над которым клубятся огромные клубы зловонного дыма, перед костром стояли виселицы, черные на фоне красного огня, а рядом с ними — орудия пыток, раскрывавшие богатую человеческую фантазию, когда одни получали возможность мучить других. Еще я видела позорный столб, а рядом был разожжен костер — можно выбирать между раскаленными щипцами и мечом, тут же огромные страшные крючья, чтобы подвешивать преступников. Все эти орудия пыток казались такими гротескными и дьявольски хитроумными, что я стонала при их виде! Люди не хотели говорить, где заразились чумой, в надежде, что их родные, так же зараженные, не попадут к военным, ведь в их руках ледей ждет еще более верная смерть, чем от чумы! А все из-за того, что у людей на руках появились гнойники - главные спутники чумы... А от чумы надо как-то избавляться...
Хилл замолчала, а ветер все так же завывал в ущельях гор, в листве деревьев, ему просто нет дела до того, что происходит с другими.
Отредактировано Kotten Hill (2009-11-03 22:54:35)
Вода едва заметно колыхалась, огибая тело божка, словно легкая шелковая одежда касается тела человека. Глаза, необычные его глаза, глядели на девушку с детской непосредственностью, с живым интересом и, не стоит сомневаться, с вдохновленным обожанием. Божок решил уже, что нравится ему дева эта, что хочет он ее себе в жены, чтобы не печалилась больше о мире этом. Она смотрела на горы. Он – на нее. И ничто больше не волновало его, ничто не было важным для божка, кроме его собственных, эгоистичных желаний: ведь каждый, обладающий мизерной толикой власти, будет стремиться к большей, а тот, что имеет крупицу золота, начнет собирать золотой дворец. Так и он. Маленький, не нужных нынешним, сильным, гордым богам, он находил утешение в своих радостях, в своем озере. Недавно вот заплывала русалка из пресных вод…
- Ты печальна так из-за смерти?
Божок всплеснул руками, хрустальные капли разлетелись во все стороны. Упавшие на землю и мелкие камни, они прокатились, твердея, пока не остановились крохотными камешками горного хрусталя
- Как жесток этот мир! Как же можешь ты в нем жить? Зачем нужно тебе это?
Взгляд его стал печальным, едва ли слезы не катились – и из-за того глаза стали казаться еще больше, чем были прежде. Словно растянулись на пол-лица, отливающего не то голубым, не то зеленым.
- Зачем? Я хочу избавить тебя от ужаса крови и огня…здесь не жарко и нет боли. Это самое спокойное место на всей черепахе мироздания…
Как и все древние, он свято верил, что мир стоит на черепахе, а та, в свою очередь, на слонах, ну а те, конечно же, на катах. Тем более, божок ведь сам ее видел. Черепаху эту. Развел руками божок озерца, показывая падшей ангелице свои владения – обширные владения, что бы вы не подумали – даже улыбнулся.
- Оставайся…оставайся. Я сделаю тебя своей женой и подарю все богатства своего озера.
Говорил божок от всего сердца. Не просто понравилась ему девушка, не только загорелась в груди любовь – он действительно хотел помочь ей, зная, что вода, как ничто на всем свете, может спасти от душевных и физических ран.
Ветер ласково трепал непослушные волосы падшей, будто пытаясь выдуть из ума девушки тяжелые мысли, которые терзали ее душу. Выбор, который должна была сделать падшая, на тот момент был самым сложным, из всем, что ей приходилось делать. Даже отречение от Господа было, кажется, проще, ведь тогда она была не одна, а сейчас выбор принадлежал только ей, и никому больше.
"Небеса... если я сейчас соглашусь, то у меня не останется ни одного шанса вернуться! Да и был ли он вообще? Может я просто тешу себя беспочвенными надеждами? Он не прощает измену. Он не прощает измену веры. Он не прощает тех, кто подвергнут... сомнениям. Почему я всегда сомневаюсь в правильности своего решения? Почему я не могу просто слепо сделать шаг на встречу обстоятельствам? Все время что-то заставляет думать о последствиях..."
Позже Коттен вспомнила страдающих людей. Почему она им помогала? Возможно, потому что таким образом она пыталась вымолить себе прощение? И... вернуться? Куда? Домой? А где же теперь ее дом? На Небесах? Вряд ли... прошло уже много сотен лет, а она все так же глупо надеется, что когда-нибудь ее примут назад. Но этого не случилось. И, наверно, уже не случиться... Тогда, может, согласиться с божком?
А люди? Разве падшая помогала им только из корыстных целей? Нет. Падшая действительно хотела помочь. Но не смогла. Ее одной слишком мало для того, чтобы полностью уничтожить чуму.
Коттен подняла глаза в небосвод. Спину стало как-то странно пощипывать. "Крылья... они простятся наружу... Если я уйду в озеро, то я больше никогда не смогу летать... Что же делать?!"
Хилл взглянула в глаза озерного божка. В них ничего не отражалось, лишь вода, способная всегда находить верный путь. У воды всегда есть шанс пробить себе дорогу. У нее есть шанс жить. И надежда на выживание никогда не исчезнет.
"Не могу... не могу просто уйти, когда еще жива Надежда... А она, зараза, живучая! Не дает мне просто шагнуть в бездну! Пока во мне живет надежда, я буду бороться за искупление своих грехов... Но об этом никто не узнает..."
В ответ на предложение божка Коттен медленно, но уверенно помахала головой. После этого на ее лице появилась еле заметная улыбка.
Показалось, что сейчас божок расплачется - настолько прозрачными, водянистыми стали его глаза, столько в грусти в них вдруг появилось. Уголки голубоватых губ опустились вниз. Вода вокруг заколыхалась, когда божок на мгновение скрылся под водой с головой, а после, вынырнув, с сожалением посмотрел на девушку.
- Ты не хочешь...не хочешь идти со мной. Я не нравлюсь тебе? Или не по нраву богатства мои?
С детской обидой божество потрогало свои волосы - словно длинные, дождевые полосы, они казались текучими, как вода, да и цвет имел похожий. Тонкая рука его дотронулась до голубоватой кожи. Никак не могло божество понять, что в нем не так, но потом, словно прозрев, заулыбался, и улыбка в лучшем свете показывала жемчужные зубы. На прибрежные камни легли из рук озерного божка невиданные украшения, прекрасные, естественные, как сама природа. Кольца, ожерелья, браслеты, даже заколки для волос, что наверняка носила всякая русалка, всякая принцесса морских и пресных вод, живущая в не видимых обычным людям дворцах. Но не то это, не то, и божок снова приуныл, смотря, как поднимает девушка голову, как всей душою своей к небу тянется. А он не любил небо. Эра божеств прошла, великие, верховные, давно уже не замечали его.
- Ты не хочешь идти со мной.
Еще раз печально вздохнув, божок снова исчез под водой. Долго, долго его не было, но когда вынырнул он, вода засветилась, будто подсвеченная изнутри. Влюбленный, но не нужный никому, озерный божок протягивал девушке, покорившей его чистое, непорочное сердце, свой красотой, своими мыслями о благе других, своей душой. А ему, так и не получившему такую прекрасную душой и телом жену, не хотелось, чтобы кто-то касался этих добрых мыслей. В руках божество держало гребень. Красивый, резной, искусно украшенный гребень. Он сделал его сам для себя же. И сейчас протягивал девушке.
- Тогда возьми. Я назвал его "Арелиа", в честь водной нимфы, так похожей на тебя, - несколько секунд божок колебался, в нем боролось желание оставаться невидимым для великих и сделать доброе дело, незабываемый подарок этой девушку, - я...я отдам его тебе. Но если ты придешь еще.
И снова поднял на нее свои необычные глаза. Совершенно-детские сейчас, бесхитростные.
- Вы и ваши богатства прекрасны! Дело не в этом. Вы же понимаете, о чем я!
Божок явно погруснел. Коттен не знала, как она может его успокоить, опыта разговора с богами она не имела. Все что Хилл могла сделать - это просто ждать его реакции.
Неожиданно божок ушел под воду. "Куда же он? Обиделся?" Падшая не решилась уйти. Она терпеливо ожидала возвращения божка.
День клонился к вечеру. На небе зажигалосб все больше звезд, ветер становился все холоднее, а луна стала подниматься в уже томно-синее небо, освещая округу.
Коттен ждала долго. Но божок все же появился на водной глади. Его появление соправождалось ярким свечением со дна озера, что не могло не произвести впечатление на девушку.
Божок подарил ей гребнь. Поколебавшись несколько секунд, Коттен взяла его в руки.
- Спасибо, - прошептала она. - Я приду, обещаяю!
Коттен сильно замерзла. Поговорив с божком еще около часа, она, попрощавшись, удалилась.
Шли дни, недели, месяца. Коттен приходила к божку, с ним ей было спокойно, он понимал ее. Конечно, он еще не раз пердлагал ей спуститься с ним в озер, но небо и земля были ей дороже. Он, к счастью, это понимал. Со времнием они стали хорошими друзьями, способные поддержать друг друга.
Конец
Отредактировано Kotten Hill (2009-11-13 23:32:43)
Трофей
Участник: Constantin
Время: 5 лет назад
Место: Россия, город N
Артефакт: меч (название, если оно вообще есть, неизвестно)
Описание: (...) полутораручный меч-бастард темной стали. Длина 110 см, вес около 1,8 кг, обоюдоострый, острие заточено, навершие рукояти в форме шара. Повреждения лезвия и царапины отсутствуют. Какие-либо украшения отсутствуют, только на лезвии вместо дола узор, похожий то ли на надпись, то ли на какие-то магические знаки. Рукоять деревянная с кожаной обмоткой, явно сделана гораздо позже, чем был выкован клинок.
Меч некогда был создан демоном и для демона. Как следствие, имеет некоторые свойства, нехарактерные для обычного артефакта:
- меч существует на двух уровнях - в реальности и астрале, при этом вид меча имеет только в реальности. На той стороне он имеет вид невысокой темнокожей демоницы с узором вдоль спины, совпадающим с тем, что украшает меч. Переход из реальности в астрал может совершаться по воле хозяина (иногда) или по желанию самого меча.
- для поддержания своего существования меч питается душами тех, кого убивает, переплавляя их в силу, которой может поделиться со своим хозяином. Как правило, это приводит к ускорению заживления ран и повышению выносливости, но также влечет за собой и периодическое значительное повышение агрессии.
var:
hero shooter
daemon oldad
npc mikhail
array of npc others[ ]
const:
artef sword
begin
Состав полз ужасно медленно. Молодой мужчина в старомодном черном костюме и плаще стоял, прислонившись лбом к холодному окну, и чего-то ждал.
Тамбур оказался на удивление чистым - ни тебе надели, ни окурков, ни жвачки... впрочем, от этого поезда можно было ожидать чего угодно. После того, что произошло в последние сутки - парень готов был спорить на что угодно - он уже вряд ли будет чему-то искренне удивляться.
Наконец, раздался пронзительный гудок, и поезд остановился. Константин открыл дверцу и спрыгнул на перрон, вдыхая аромат Города. Странное дело - ни его, ни состав, похоже, никто не замечал. А ведь было на что посмотреть! Паровоз сиял начищенными медными боками, вагоны зеленели свежей краской - кажется, что он прибыл аккурат из конца позапрошлого века. Но люди старательно проходили мимо, не замечая и не останавливаясь - как будто и не было ничего на путях. Не замечали и его, впрочем, старательно обходя стороной. Как такое могло быть, Костя предпочел не думать.
Вокзал... странное место. Здесь переплетаются тысячи человеческих судеб. Для большинства он лишь краткая остановка на жизненном пути, но для вокзала люди - неиссякаемый источник жизни и движения. Приезжающие, отъезжающие, встречающие и провожающие - все это постоянно движется, меняется и бурлит, изображая видимость жизни. А вокзал стоит. Стоит, равнодушно глядя на нескончаемый людской поток, потому что такова его судьба. Мимо проносятся поезда, машины, люди - даже не понимая толком, что самой возможностью перемещения из пункта А в пункт Б они обязаны именно этому, скромному на первый взгляд, зданию.
В этом городе (кстати, а что это за город?) вокзал был старым и обшарпанным. Штукатурка кое-где отвалилась, обнажая рыжую кирпичную кладку. Несколько окон белели новенькими стеклопакетами, но в большинстве случаев рамы были старые и ссохшиеся, чем-то напоминая гнилые зубы.
Ища глазами Михаила, Стрелок медленно пошел вдоль перрона, аккуратно обходя спешащих пассажиров. Отсутствие какой-либо поклажи (рюкзак как назло остался в вагоне) несколько смущало, и придавало прогулке налет легкомысленности. Лежащее на грязном бетоне тело он увидел совершенно случайно - люди все так же старательно обходили истекающего кровью молодого парня в кремовой сорочке и тонких черных брюках. Сорочка стремительно окрашивалась в темно-багровый.
Рана оказалась очень паршивой - нож вошел куда-то в район печени, и пареньку срочно требовалась реанимация.
...Машину он нашел, банально дав в морду одному из таксистов - времени на разговоры не было. Люди все еще старались их не замечать, хотя по их лицам было видно, что странную пару они все-таки видят. Что-ж, хоть на этом спасибо.
Тягучая вязь на пальцах; незримые клыки смыкаются на чем-то живом и трепещущем, пока мел крошится, раскатывается в чужих пальцах, бесконечно, беспросветно долго описывая последнюю дугу, составляющую завершающую часть знака повеления… Тело, хрупкое недолговечное тело содрогается в руках и, подняв голову, он ловит взгляд своей добычи, смотрит на свое выпуклое искаженное отражение в роговице обращенных на него глаз.
…Привокзальный грязный сортир с заплеванными полами и обколотыми унитазами, плотный мужик в кожаной куртке, ползающая по полу женщина, мелком дорисовывающая на полу и на стене странный цветок, и ее спутник, высокий длинноволосый брюнет без возраста, прижавший свою слабо трепыхающуюся жертву к стене и терпеливо ожидающий, когда подруга закончит. Еще узор, черный жирный узор на двери казалось, дергался и оплывал как пришпиленный к слоям старой краски паук и все это напоминало нелепый, не вяжущийся с реальностью обрывок сна, где иррациональное так прочно переплелось с настоящим, что уже не страшно, существующая реальность уже отторгается слетевшим с катушек мозгом и все происходящее воспринимается как неприятная, но неизбежная необходимость… А ведьма закончила и поднялась с колен, выпрямилась, отряхивая пальцы от дешевого школьного мелка и в прозрачных глазах ее потолок менялся местами с полом… но уже неважно. Перепуганный мужик, который раньше видел подобное только в дешевых киношках, начал успокаиваться и прислушиваться к нарастающему вкрадчивому голосу, шепчущему что-то о враге и о его собачьей жизни и еще о чем-то настолько прекрасном, что перехватывало дыхание, о чем-то, что угрюмый и ненавидящий все и вся человек видел только во снах… в тех снах, что являлись ему после автомобильной катастрофы пятилетней давности.
- Иди. – Рукоять выкидного ножа ткнулась в ладонь. Знакомая ему рукоять, но это уже почти ничего не значит… теперь он знает правду и знает лицо своего врага.
Отодвинувшись в сторону, длинноволосый, положив ладонь на плечо своей спутницы, заставил посторониться и ее – выражение глаз отпущенного на волю мужика стало совершенно стеклянным – с такими глазами идут на убийцу собственных детей.
Спустя несколько минут эта парочка появилась и на перроне – у самого края навеса, возле ларька с какими-то жуткими плюшевыми зверятами совершенно диких расцветок. Его смело можно назвать красивым, но черты лица и его странное, совершенно не вяжущееся с обстановкой сосредоточенное выражение вызывают какое-то глубинное недоверие, отторжение. Или, возможно, дело не в этом. Наверное, это всего лишь гордыня, не дающая твари достаточно хорошо притворяться. Брал бы, в самом деле, пример со своей ведьмы, сероглазой и русоволосой, ныне – усталой женщины лет так за тридцать. Странная они пара. Не родственники и будто бы не встречающие, казалось, они сами, судя по удобной неприметной одежде, приехали откуда-то, но с ними нет ничего, что походило бы на багаж. Странно? Отнюдь. Первое впечатление обманчиво, эти двое, вернее, только черноволосый уже давно и почти безуспешно выслеживал одного из прибывших на самом странном из остановившихся на перроне поездов, но теперь он как никогда приблизился к своей цели. Цель, собственно, потерянно брела куда-то, пока не столкнулась с идущим навстречу мужиком в кожаной куртке, на которой еще видны были пятна мела. Все произошло слишком быстро, чересчур быстро, чтобы прохожие успели вмешаться – удар ножа, взметнувшиеся к беззащитным глазницам пальцы… тот, наблюдавший, почти одобрил свою косвенную жертву, но он явно ждал не такого, какого-то совершенно иного действия.
- Это не тот. – Негромко заметила его спутница, глядя, как кто-то поднимает парня с асфальта. – Ты ошибся.
Разочарованный выдох.
- Все на одно лицо… - Раздалось в ответ невнятное бурчание. – Пошли.
Гомон. Суета. Голоса. Пустое место у края навеса. Зияюще-пустое.
Тишину приемного покоя нарушало только бурчание телевизора. Двое молодых людей, появившихся на пороге, безусловно, не привлекли бы абсолютно ничьего внимания (тем более что как раз шел свежий сериал), если бы не два обстоятельство - странная одежда одного из них (скажите, когда вы последний раз видели человека в классической тройке?) и окровавленный бок другого.
Константин практически уже нес Михаила на руках - тот бледнел на глазах, и потерял сознание еще в машине, по дороге к больнице.
- Врача, мать вашу! Тут у человека ножевое! - на выражения парень не скупился, на голос тоже.
- Нажрутся всякие, а потом откачивай их! - принялась причитать дородная тетка в застиранном до полупрозрачности сером халате. - документы ваши!
- Какие, мать твою, документы, дура! тут человек умирает!
Кажется, еще немного, и количество трупов в помещении увеличилось. Гнев подступал к самому горлу холодным, тяжелым комком, спирая дыхание, заставляя сердце биться чаще, много чаще, и в глазах, кажется, темнеет...
Успокоиться. Помочь. В первую голову - помочь другу, а там разберемся. А потому - успокоиться. И будь что будет.
Прибежавшие девушки-санитарки приняли уже совсем белого Михаила на руки, бережно уложили на каталку и быстро увезли. Все-таки хоть где-то бесплатная медицина работала.
- Имя
- Константин... простите?
Давешняя тетка смотрела на него полным презрения взглядом, всем своим видом давая понять, что ее тут отвлекают от очень важных дел всякие личности.
- Имя потерпевшего. И документы.
- Михаил... Хотя нет. Знаешь что, мать. Пиши - Иванов Сергей Сергеевич. А документов нету. Дома. Завтра завезу
- Не положено без документов
- Мать, нету документов. Совсем. Сгорели. Украли. Нету.
Спорить с вредной врачихой не было никакого желания, а потому между страниц регистрационного журнала легла голубенькая бумажка, предусмотрительно позаимствованная из машины таксиста.
- Иванов Сергей Сергеевич
Докторша вздохнула, что-то пробурчала про бандюков, у которых "не стыда не совести не осталось", но послушно записала данные.
- И в милицию звонить не надо. Потом позвонишь. Завтра. Ночь подожди, и звони.
Между страниц легла еще одна голубенькая бумажка.
В коридоре стоял неприятный запах. Пахло "больницей". Смесь запаха лекарств, дезинфектора, и еще чем-то. Тем, что так пугает маленьких детей. Похожий запах стоит в квартире, где долго болеет, или уже умирает человек. Здесь пахнет НЕИЗБЕЖНОСТЬЮ. Неизбежностью и болью... Ведь кто угодно может оказаться здесь. Ребенок и старик, БОМЖ и безнесмен... кто угодно. Еще здесь пахло надеждой. Той, что теплится в душе ожидающих. Та, что вытравливается хлоркой и кварцевыми лампами.
Ждать пришлось долго. Не сказать, что Константин сильно волновался... но все-таки судьба Михаила была ему небезразлична.
Прошло, наверное, часа три, когда из операционной вышел уставший врач.
- Как он?
- Жить будет. Он много крови потерял, но у него хороший организм, молодой... Выкарабкается. Жизненно важные органы серьезно не пострадали, ему серьезно повезло... придись удар чуть-чуть выше, и нож задел бы печень. Тогда его шансы бы сильно уменьшились... Но, как я уже говорил, ему повезло. Рана большая, но не смертельная
- А скажите, когда его в палату переведут?
- Скоро мой друг, скоро. Переночует, и если все нормально, то переведем в палату.
Ночь пришла быстро. Костик остался в коридоре - его никто не гнал. Переждав вечерний обход, он тихонько отворил дверь в палату Рута. Тот лежал, весь истыканный датчиками. Стрелок аккуратно подошел к кровати и отключил аппаратуру...
Когда они с Рутом выходили через черный ход, он увидел, что к дверям приемного покоя подкатывает милицейский "бобик". Не удержалась бабка, чтоб ей пусто было... Михаил еще заметно прихрамывал, и опирался на плечо парня. Но выглядел он хорошо, а повязка уже почти не кровоточила. Главное чтобы швы не разошлись....
Хватило парня ненадолго. Уже через пару кварталов он стал заметно прихрамывать, а еще метров через двести Стрелку фактически пришлось нести его на руках - парень почти потерял сознание.
Небольшая гостиница, невесть каким образом взявшаяся в этом, явно не самом престижном, районе города блекло светила грязным плафоном над обшарпанной вывеской.
"Гостиница. Министе..."
Обстановка внутри напоминала что угодно, только не ведомственную гостиницу. Больше всего это походило на маленький отельчик где-нибудь в Альпах - прямо из книжки Стругацких. Эффект усиливал зажженный камин и высокое кресло, в котором явно сидел человек.
- Доброй вам ночи, Стрелок. - голос был сух и слегка трескуч, как старый валежник - Проходите на второй этаж, комната 23. Вашему другу нужен покой и отдых.
Это уже ни в какие ворота... Он меня знает? Откуда, черт возьми? Кто он вообще такой?
Обладателем голоса оказался худенький, но очень живенький на вид старичок - кажется, таким и должен быть хозяин подобного "заведения". Однако несоответствие с тем, что было на улице, было настолько разительным, что Стрелку только и оставалось, что стоять, и стараться не уронить челюсть.
- Утром, Костя. Все утром. А сейчас марш спать. Не бойтесь, я вас не съем
Михаил слабо простонал, и парню ничего не оставалось, как подняться наверх. Номер оказался чистым и даже просторным - кроме двух кроватей, места хватило еще на пару кресел, журнальный столик и тумбочку с телевизором.
Определенно, кто-то из нас двоих сошел с ума
Стрелок помог Михаилу раздеться и лечь, и вышел в коридор.
Паркет отражал слабый лунный свет, проникающий сквозь небольшие окна в торцах короткого коридора, а толстый ковер совершенно заглушал шаги.
Кресло возле камина пустовало. Лишь на низеньком столике еще дымилась трубка.
Завтра... ну, завтра так завтра. Надеюсь, ночью за нами не придет дух мертвого альпиниста
Альпинист не пришел.
...Замка на чердачной двери не было, что не могло не радовать. Меньше шума. Крыша высотной "свечки" была усеяна выходами воздуховодов, технических колодцев и еще какой-то неинтересной хрени, которая, впрочем, неплохо скрывала приземистую человеческую фигурку со спортивной сумкой в руках. Конечно, если кому-то вздумается смотреть на крышу надцатиэтажного дома.
Ветер. Такой незаметный и ласковый внизу, здесь он превращался в монстра, ежеминутно набрасываясь, и стремясь сбить с ног, унести к краю, сбросить вниз.
Зачем ты пришел сюда, Стрелок?
Спокойствие. Холодное, ледяное. И едва уловимый запах пороха, который тут же уносится радостным ветром.
Что ты забыл здесь, Стрелок?
Позиция для стрельбы давно выбрана и просчитана. Вот здесь, у одной из воздушных шахт. Руки знают что делать, давая голове заниматься совсем другими вещами. Руки деловито расстегивают сумку и извлекают из нее части винтовки. Никакого мандража, никаких лишних движений. Это уже было, ни раз и не два, все отточено до полного автоматизма, до рефлексов.
Где твоя цель, Стрелок?
Парк "на два часа". Северо-восток. Приближение, резкость - в сетку прицела попадает мужская фигура в шортах и майке. Не то. Молодая девушка с коляской. Не то. Старик в хэбэшной рубашке и парусиновых штанах. Он.
Действую, стрелок.
Эмоций не осталось - на работе им нет места. Ничего не осталось вокруг. Дыхание становится ровным и неглубоким. Тело послушно замирает, превращаясь в изящную мраморную статую
Вдох.
Поправка на ветер. На миг там, внизу - не старик, а лишь черный круг мишени.
Выдох.
Палец на курке чуть напрягся, готовый в любой момент двинуться на пару миллиметров - достаточно, чтобы спустить курок, и отправить в короткое путешествие маленький кусочек свинца.
Вдох.
Старик поворачивает голову
Выстрел.
Последним, что видел Константин, было лицо человека, в которого он выстрелил с крыши высотного дома. Лицо того самого старика.
Что есть жизнь?
Скажи: это долгий путь из ниоткуда в никуда и будешь прав.
Скажи: это наслаждение и движение и будешь прав.
Скажи: это боль и череда утрат и тоже будешь прав.
Скажи: бессмыслица… а дальше и сам знаешь.
Его жизнью был танец пламени; вспыхивающего ярче солнца и угасающего до самого маленького уголька, нежно шепчущего под ночным небом и ревущего пожара, в глотке которого сгорают тысячи жизней, стены городов и целые государства… впрочем, до последнего было еще далеко – сколько-то ударов сердца, сколько-то дней, сколько-то незаметно пролетающих лет и веков… До момента истинного величия, где за гранью всех возможных амбиций его ждала только гнилозубая усталость, еще нужно было дожить. Дотянуть, доволочь непослушное тело, оставляя за собой прерывающийся след черной крови и целый океан красной.
Он не умел провидеть далеко, он не тратил время на построение планов, он жил одним днем, ибо по древней мудрости его сородичей лишь в движении была жизнь существа, названного демоном, лишь в движении могло жить пламя, что заменяло ему душу и лишь в движении был заключен вечный восторг бытия. «Ты умрешь, когда остановишься и скажешь – достаточно.» - так сказал ему кто-то и когда-то, и в том была правда, а умирать он не собирался. Бессмертный, он, как и любое нормальное существо, боялся небытия и останавливаться не собирался. Вниз головой - в любой омут, все одно он будет мельче той бездны, что была его матерью.
Под негромкое бормотание старенького телевизора и аккомпанирующее ему поскрипывание дивана раздавался негромкий скрежечущий хруст, потом над подлокотником взметнулось что-то невозможное, что-то большое и угловатое, украшенное вздрагивающими когтями на изгибе… и пропало. Давешний мужчина с длинными волосами, ныне – распущенными по плечам, краем глаза наблюдал за картинками, мелькающими на экране и с досадой размышлял о том, что местная письменность просто так ему не дастся. Сказать бы кому, что печатный станок – первая головная боль любого его сородича, так засмеют… несколько рукописных старых писем он прочел без труда – кончиками пальцев, даже не глядя на бумагу. И слова, и то, что было за этими словами, и то, как чувствовал и думал писавший человек… все мертвым и, откровенно говоря, бесполезным грузом упокоилось в глубинах памяти.
- Инге… - Негромко позвал он женщину, что, вольно развалившись в кресле и, закинув ноги на подлокотник, дремала после долгой дороги, - Инге. – Позвал чуть громче и, убедившись, что его слышат, спросил, неохотно разрывая уютную бормочущую тишину: - Тебе здесь нравится, Инге?
Раздавшееся в ответ невнятное бурчание не могло быть положительным ответом и он заметил, глядя в потолок:
- А мы здесь надолго. Я почувствовал ее с тем, вторым. Теперь я буду искать его.
...Пробуждение напоминало ушат холодной воды, который вылили за шиворот - вроде и спать уже невозможно, и проснуться толком не получилось. Прошлепал босыми ногами в душ, и только там, под упругими ледяными струями, смог наконец осознать, что же он увидел.
Старик... тот самый. Похож? нет, именно тот самый старик. Сон был до невозможности реален, и до сих пор немым кино крутился перед глазами. Стрелок до сих пор чувствовал холод металла и хлесткие удары злого ветра. Это было слишком ярко, слишком реально, чтобы быть сном. Воспоминание прошлого? Или игра больного воображения?
На улице уже светало. Константин тихонько оделся и выскользнул на улицу, в надежде на то, что морозный утренний воздух поможет прочистить мозги. В ранний час на улице можно было встретить разве что редких собачников, чему Стрелок был откровенно рад. По необъяснимой пока причине окружающие люди вызывали не то страх, не то ненависть. Хотелось тишины и одиночества.
Константин не глядел по сторонам, предоставив ногам самим выбрать, куда нести своего хозяина.
"Свечка" была та самая - почти круглое здание из белого кирпича с коробочками сплит-систем рядом с окнами - оно и правда напоминало свечу, и даже высокая черная антенна на крыше здания походила на обугленный фитиль. Недалеко действительно был парк - даже отсюда было видно немногую уцелевшую еще золотисто-бурую листву.
Добро пожаловать домой, Стрелок
Кажется, что попал в какой-то дурацкий Голливудский боевик, где прошлое мешается с будущим, а сюжет делает резкие повороты в самых неожиданных местах. Окружающий мир вдруг набросился на него всей своей неподъемной тушей, стремясь остановить, сковать, прижать к земле и растоптать, как жалкое насекомое и переварить в себе, растворяя бесследно.
Как и куда он бежал, было уже неважно. Главное - подальше от этого проклятого здания, подальше от злосчастного парка, подальше от этого мира...
Остановился он только через несколько кварталов, тяжело дыша и с трудом переставляя ставшие вдруг деревянными ноги. Доковылял до ближайшей лавочки в тихом дворе и повалился на нее, будто только что пробежал марафон.
- Задание выполнено. Все чисто.
- Прекрасная работа, Стрелок. Впрочем, как всегда.
Голос был смутно знаком. Где-то, когда-то... он наверняка уже говорил с этим человеком. Интонации, речь - не вспомнить. В машине темно, а заказчик сидит на переднем сидении, и изредка поглядывает в зеркало заднего вида
- Деньги в кейсе рядом с вами. Как договоривались.
Стрелок молча открыл кейс, откуда на него глядели портреты американских президентов и английской королевы.
- Скажите, Стрелок, а почему такое странное желание получить часть гонорара в британских фунтах? Вы собрались в Англию?
В голосе заказчика и правда угадывался неподдельный интерес.
- Предпочитаю не хранить все яйца в одном курятнике. Вы знаете как меня найти
Низкие тучи закрыли полнеба, и теперь грозились пролиться на землю теплым летним ливнем. Лето подходило к концу, и такие денечки стоило ценить - еще пара недель, и дожди станут мелкими и холодными - верная примета осени.
- А ну-ка кто тут у нас? Алкаш, наверное! А документики у нас есть?
голос невесть как оказавшегося тут мента привел Константина в чувство. Вернее сказать, выдернул из стылой черной мути, в которую он соскользнул второй раз за эти сутки
- Простите?
- Документы показывай, говорю!
С лица блюстителя порядка разом исчезли и улыбка и доброжелательность. Остался лишь хищный оскал шакала, почуявшего свежую падаль
Да кто ты такой, шваль?
- Нету у меня документов - буркнул Стрелок прикрывая глаза. Второе видение было не таким ярким, более смазанным, Как кино в плохом кинотеатре.
- В отделение захотел? Так это мы устроим!
Как ты смеешь так со мной разговаривать, ничтожество?!
Волна ненависти поднималась стремительно, из самых глубин шаткого еще сознания. Необъяснимая всеохватывающая - от гудящих еще ног до тяжелой, как свинец, головы - она накрывала как волна цунами, готовая вот-вот обрушиться тоннами воды.
- Командир, зачем сразу в отделение? Я ж никого не трогаю, и на бомжа не похож
- А это мы проверим!
На колени, падаль! Ты смеешь мне указывать?! Я выбью из тебя извинения, а потом засуну обратно в глотку!
Будто кто-то щелкнул рубильником. Миг - и перед глазами уже алая пелена, и тело стало вдруг чужим, превращаясь в орудие убийства. Прорвавшая плотину ненависть мощным потоком выплеснулась наружу, сметая все на своем пути. Наверное, именно это чувствовали древние берсерки - неутолимую жажду крови, когда желание убить превращается в смысл существования, хочется убить врага, разорвать на части и оросить его кровью все вокруг.
Милиционер наверное даже ничего не почувствовал, и уж точно ничего не понял. Просто молодой парень, что расслаблено сидел на скамейке в следующую секунду оказался вдруг прямо перед ним, а еще через секунду он вообще перестал что-либо чувствовать, потому что мощный удар в грудь остановил его сердце.
Как добрался до гостиницы, Костя уже не помнил - только мутная череда неясных образов и цветных пятен. Номер встретил его задернутыми шторами, спящим Михаилом и мягкой кроватью, на которую Стрелок тут же и повалился, мгновенно погрузившись в забытье - организм требовал свое.
- У меня есть две новости - уже пару часов спустя, лежа на спине и разглядывая побеленный потолок. - одна из них, как водится, плохая. С какой начать?
- Как хочешь. - Михаил уже проснулся и сейчас ковылял из душа, держась за стеночку. На нем все зарастало, как на собаке - другой бы еще неделю встать не мог, а у парня уже рана почти заросла, напоминая о себе пунктиром шва и багровым шрамом.
- Плохая новость в том, что я убил мента. Причем я не знаю как. Просто, что на меня нашло, какая-то жуткая ненависть, не моя, чужая...
- Ни х... себе - только и смог пробурчать Рут, плюхаясь на кровать и все еще морщась от боли. - Ты точно ничего не помнишь?
- Ничего. Абсолютно.
Какая-то деталь. Отвлекающая, мешающая сосредоточиться на самом главном. Упирающаяся в позвоночник деталь весом ровно восемьсот десять грамм с рифленой рукоятью. Стрелок вытащил из-за пояса "макаров", который он совершенно бездумно забрал у убитого. Пистолет перекочевал на тумбочку к пачке долларов, найденных пару минут назад в кармане куртки. Что еще он сделал, пока полубезумный брел к их с Рутом убежищу?
- И теперь у нас есть пистолет.
Ясно было, что в гостинице оставаться было опасно. Бежать? Куда? тем более, что Михаил в таком виде далеко не убежит. Деньги, конечно, давали некоторую свободу, но лишь некоторую - от собственной совести не откупишься.
Старик внизу как ни в чем не бывало болтал о местных новостях, слухах и сплетнях. Стрелок слушал вполуха, поглощая едва теплый обед - то ли микроволновки тут не водилось, то ли дедок принципиально не стал разогревать. С него станется...
Доев, Константин уже собрался было уходить, когда пулей промеж лопаток щелкнули слова старика:
- А с ментом ты как всегда аккуратно. Никто и носа не подточит
…Послеобеденный час. Ленивое и тягучее время, что извиваясь, одинаково медленно течет над раскаленными камнями, и над плавящимся асфальтом, и над хмурым городом, встречающим свою триста шестьдесят пятую осень. Полдень. Отвратное время ожидания, когда нет сил скалить зубы и рассыпать зловещие обещания, нет воли и нет желаний. Где-то далеко внутри хочется сделать отчаянную глупость, хочется, чтобы сердце заколотилось на самом пределе своих возможностей, чтобы в висках стучала кровь, та самая кровь, тот самый ихор, что вспыхивает лучше самого чистого бензина. Подойти к краю знакомого зияющего провала и рухнуть вниз, и падать, и распахнуть крылья только на счете «двадцать», над самыми каменными клыками там, на дне… или станцевать в зеленом лесу танец, который черное и зеленое сделает седым и серым от пепла… или… Но слишком тяжелые веки, слишком далеко тянуться за допотопным пультом от старенького «Шарпа», и, вздохнув, он уступает липкому сну, только в самом конце, уже балансируя на грани между сном и явью, немного меняет его.
Он ищет. Он продолжает искать вещь, которую преследовал уже долго. От самых закопченных руин в месте, которое обозначается словом «дом», одновременно означающим понятие «мать». Странное место и обитатели странные. Ему под стать. И тем большим оскорблением было почуять там следы человека. Вороватой мрази, которая вошла в их древний дом и посмела унести с собой то, что не принадлежало людям и не для людей было создано.
Вор.
Вор!
И отныне каждый, кто прикоснется к ней, будет помечен этим клеймом!
Это не законы, у них больше не было законов, которые следовало соблюдать.
Это он так приговорил.
Не для того он перечитывал древние хроники боли с тем, чтобы запомнить их до последнего слова и рассыпать пеплом, оставаясь единственным, кто знал все до самого конца. Не для того он убивал всех мелких тварей, кому случайно доставались крупицы его тайны. Он искал ее для себя и ни с кем не собирался делиться. Ни с кем, особенно со смертным. С парнем, теряющемся рядом с его укрытыми пеплом и мраком веками, с однодневкой, которая возомнила себя…
Хозяином?
О нет, не более чем хранителем.
- Ну вот ты и здесь. Хочешь, я подарю тебе вкус отчаяния?
Память сплетается с фантазией, жадно осушает все знания, которые он получил об этом мире и об этом городе и с усмешкой на губах демон ткет непроглядно-черное пространство с гудящим ветром и горьким пеплом, хрустящим на зубах. Там, невообразимо высоко что-то отсвечивает серебром на величественных, высоких башнях туч… наверное, даже ему это покажется красивым. Даже сквозь ветер. Сквозь хлещущий по глазам бич шепчущего, шуршащего пепла.
Ветер укажет на осевший, обветшалый дворец с половинкой лика Медузы на обрушенной створе ворот, где окна горят живым пламенем, а крики и смех слышатся даже сквозь становящийся ненавистным ветер.
Что это – Ад или твой новый дом?
Как бы то ни было, привыкай.
Сон приносит забвение. Покой. Сон снимает усталость и лечит раны, душевные или физические. Но иногда сон превращается в кошмар, и ты просыпаешь в холодном поту на растерзанной постели, ты разбит и подавлен, и тоненькая холодная струйка стекает по спине вниз, а в горле стоит паршивый ком, и самое поганое - ты даже не можешь вспомнить этот кошмар, только ощущение животного ужаса все еще сидит где-то рядом, в груди, но и оно потихоньку уходит и ты наконец засыпаешь, проваливаясь в темноту.
А если кошмар не заканчивается? Если ты не можешь открыть глаза и проснуться, все это становится слишком реальным, слишком... Или наоборот, ты понимаешь, что все вокруг - сон, но вода все равно мокрая, а огонь все равно обжигает, и сознание медленно закручивается в неведомый сложный узел - куда там Гордиеву. Вот тогда и начинается подлинный ужас - потому что неясно, где именно кончается сон, а может уже и не сон вовсе, может это окружающий мир по желанию могучего разума вдруг преобразился в кошмар? Причудливые игры подсознания - или тщательно наведенный морок?
...Хочешь, я подарю тебе вкус отчаяния?
Голос... такой подошел бы самому Дьяволу, или хозяину этих мест - хотя, почему бы им не быть одним и тем же лицом? Хозяин маленького, персонального ада для отдельно взятого человека - святые отцы бы многое сказали по этому поводу, да вот только вряд ли они здесь побывают, а если такое вдруг случится - вряд ли станут об этом говорить.
Ветер. Такой незаметный и ласковый внизу, здесь он превращался в монстра, ежеминутно набрасываясь, и стремясь сбить с ног, унести к краю, сбросить вниз.
Здесь тоже был ветер, шврырявший в глаза горсти колючего песка пополам с серым пеплом. Ветер игрался, будто маленький ребенок с игрушечным солдатиком - упадет или нет? А если обсыпать его песком с головы до ног?
Дворец он увидел почти сразу - игравший в окнах свет, высокие изящные башни - и обрушенный створ ворот с половиной лика Медузы. Он казался заброшенным, доживающим свой век под звуки крошащегося камня и осыпающейся штукатурки - и в то же время живым, населенным даже какими-то обитателями помимо крыс и летучих мышей. И ветер, ребенок-ветер снова взвыл, швыряя горсти песка, на этот раз подталкивая, туда, к замку - будто приглашая. Это всего лишь сон? А ты в этом уверен, Стрелок?
Это было бы глупо - идти туда, куда толкает ветер. Но еще глупее стоять сейчас здесь и сплевывать хрустящий на зубах песок.
Ветер все игрался беззаботно в ненастоящем мире кошмара. Хотя, у ветра было на этот счет иное мнение, но кто будет его спрашивать? Как и некому было, кроме него, смотреть, как человеческая фигурка вошла в разрушенный створ ворот с половинкой лика Медузы.
Отредактировано Constantin (2010-03-07 11:05:55)
Безумный ветер колотится в ладонь, тычется, как послушный щенок, обласкивает, облизывает лицо шершавым сухим языком но, внезапно зверея, набирается сил и бьет так, что остается только загородиться крылом и переждать, приникнуть к земле, к тонкому шелковому пеплу, купая в нем волосы и ладони, опустить голову. Далекий, яростный рев где-то высоко, но ощущения присутствия нет – здесь живых и мыслящих только двое, это ураган рычит там как какая-нибудь тварь из старинных и страшных легенд. Ненастоящее. Все не-настоящее, просто сновидец следует им же установленным правилам, законам крошечного мирка, существующего только в его воображении, и он встает, встряхивая засыпанными песком перепонками крыльев, он всматривается в темноту, выискивая и ожидая, а потом медленно идет вслед за своим гостем, безошибочно находя его запах в этом сухом прокаленном воздухе, в удушливой гари и отдаленном шлейфе сладковатого аромата падали.
Что может человек, когда он встает против исчадья пламени? Что может смертный против того, кто веками охотился на ему подобных? Что дичь сделает с тем, кто кормится ее плотью и ее духом? Ничего. Ничего не выйдет, даже вырваться из этого кошмара, это клетка черно-рыжих узорчатых когтей, то ли сомкнувшаяся на горле, то ли уже сдавившая само сердце, это мудрая холодная ярость и безумный хохот сквозь рев такой же безумной стихии.
Хруст пепла под когтистыми лапами, жалобы камешков, перемолотых тысячелетиями в мелкий песок. Неприятное, зловещее костяное постукивание и шорох – вдоль обрушенной створки ворот, по направлению к зияющему проему, уводящему вперед и вниз. Шаги стихли, отдалились и потонули в темноте вместе с хозяином этого кошмара.
Отсветы огня на черном. Пылающие, пышущие жаром провалы обугленных окон, где выломаны рамы и густой, едкий запах безумия изливается наружу. Это снаружи чудовищное строение похоже на старинный дворец, какими похвалялись людские владыки, это пристанище совсем иного владыки, это не каменная нора, воздвигнутая на костяке перекрытий и стен, покрытая слоями тесаного камня как бронированным панцирем. Кривые лица атлантов вздыхают и шевелятся, и со щеки одного ссыпается поток пыли, обнажая шкуру маслянисто блестящую и живую, стены сводит мучительным спазмом и с глухим чавканьем открывается новый проход – в высокий зал с алыми живыми сводами, где с потолка свисают сосульки красной сочащейся плоти, а на мозаичном, твердом и таком настоящем полу со всеми омерзительными подробностями изображен совокупляющийся с женщиной дракон. Это место сотворено не людьми и не для людей; тот смертный, кто сумел бы прокрасться сюда, обречен расширившимися от ужаса глазами смотреть на усеивающие весь зал скорченные фигуры сородичей, голых зловонных тел, покрывших все копошащимся ковром. Нет, определенно, в этом есть что-то, что не понять, но что не дает оторваться, отвести взгляд со стыдом и отвращением. Что же это за чувство вседозволенности, шепчущее теплым слюнявым ртом о том, что никто и никогда… не узнает.
Хочешь присоединиться к ним?
Новая судорога сводит стены, и коридор, дугой уходящий вперед и назад, предательски скрывающий то, что кроется за поворотом, освещает живое и яростное пламя, там удушливый дым ползет вперед, захлестывая глотку и пресекая дыхание. О, вряд ли его гостю известен этот запах, эта вонь сгорающего и шипящего живого мяса… вряд ли он почувствует беззвучный крик боли, издаваемый стенами, но тот, кто шел следом и кто был всему причиной, не нашел никого. Вперед? Дальше? Оскал обнажает клыки, темный язык в раздумьи касается губ и все пропадает.
Коридор, где из-под штукатурки виднеется живая пятнистая шкура, заканчивается, свет превращается в полумрак, а потом и вовсе в темноту. Смолкает гул ветра, стихают судорожные движения пола под ногами и в лицо бьет прохладная затхлая сырость, а нога внезапно проваливается вперед, на плоскую спину первой ступени уходящей вниз лестницы.
Там.
Ладонь идет вдоль стены, оглаживая ее, точно норовистую кобылу.
Несомненно, там.
Ищи.
Черное, белое... шахматная плитка пола напоминала не то о путешествиях Алисы в стране чудес, не то невозможные картины, что так любят вывешивать в коридорах психиатрических лечебниц. Удобно списывать все на игры разума, верно? Представлять, что на самом деле ты лежишь, привязанный у узкой мягкой кровати, а санитар - крепкий высокий детина, спрыскивает шприц со снотворным.
Зал открылся внезапно - огромный зал, алые своды которого исчезали в темноте, а чадящие по стенам факелы не могли разогнать полумрак, но рисунок мозаичного пола, не смотря на полумрак, был виден во всех деталях, и от этой картины волосы начинали шевелиться - изображенный с изощренной точностью и подробностями дракон, совокупляющийся с человеческой женщиной - сюжет, который так любили современные художники-фантасты - Валледжо удавился бы от зависти и ушел в маляры. И в то же время картина вызывала смешанное чувство брезгливости и отвращения - слишком реальной, непозволительно реальной была мозаика, будто и правда сплелись на полу в любовных утехах красавица и чудовище. Но даже не это было самым страшным - десятки, сотни человеческих тел устилали пол.
Хочешь присоединиться к ним?
Даже не голос - мысль, так похожая на собственную. Кто это? Хозяин здешнего маленького, персонального ада? Или это он сам сотворил себе этот ад?
Осторожно ступая между тел он прошел дальше, вновь ступая на черно-белый камень плит. Короткий коридор - и уходящая вверх лестница. Вздохи, шорохи - казалось, замок был живым, и даже стены дышали, осыпалась штукатурка чтобы обнажить... что? Гладкую чешуйчатую кожу? Или наоборот, бугристую и шершавую, как наждак?
Каменные ступени. Пять. Десять. Двадцать - а лестница все спускалась вниз, в самую преисподнюю, чуть изгибаясь вправо. Шаг, другой - и ступени бесшумно проваливаются, будто под ногами был не камень, а папиросная бумага. Короткий полет - Стрелок, едва успев сгруппироваться, плюхнулся в вонючую жижу, которая наполняла местный подвал. Если это была лишь игра воображения - его стоило бы поздравить с богатой на выдумки фантазией. Вот только парень сильно сомневался, что разум, создавший подобное, принадлежал кому-то, хоть отдаленно напоминавшего человека.
Отредактировано Constantin (2010-04-04 11:30:18)
Раздражающий плеск. Здесь.
Он медленно поднял голову, отрываясь от созерцания колышущейся водной поверхности, оттолкнулся от стены, спрыгнул в воду – блики раскололись на тысячи маленьких осколков.
Тот, ради кого все это затеялось, так и остался на месте, не двинулся, наверное, услышал, что не один здесь, а может, просто не успел – тот, ожидавший, приблизился очень быстро, крылатая тварь, от ключиц до постукивающего по воде кончика хвоста покрытая черно-рыжей роговой броней. Только что он скрывался в темноте, а теперь совсем рядом, изучающе и нагло рассматривает, глядя сверху вниз – пусть человек среди себе подобных коротышкой считаться не может при всем желании, тот, кто стоит перед ним выше почти на голову.
Молчание.
Образ – тяжесть в руке, шершавая рукоять, быстрый блик, скользящий по узорчатой стали.
- Где?.. – Голос тихий, слегка хриплый, но вполне человеческий, только, казалось, этому существу тяжело даются слова, будто каждое ему приходится тяжело и долго вспоминать. – Где она?
Пауза затянулась.
Тихое раздраженное шипение, бессловесное ругательство. Он мгновенно придвинулся ближе, вжимая Виктора в стену, и все тело разом онемело, перестало слушаться как в паршивом третьесортном кошмаре после долгой попойки. Демон, а в том, что тварь имела именно такую природу, сомневаться не приходилось, задал еще какой-то вопрос, но его образы смазались в одно неразборчивое пятно. И все попытки вырваться или хотя бы пошевелиться не дадут ничего – тот, кто создавал это все, не намерен так легко расставаться с добычей. Чуть светящиеся, как у кошки, глаза оказались почти у самого лица, на плечо легла тяжелая твердая ладонь.
- Кто еще… - Мучительно-долгая пауза, - …знает?
Пальцы сжимаются сильнее, и что-то острое прокалывает одежду и погружается в кожу. Когти? Горячее, почти опаляющее дыхание касается шеи, лица… Приблизившись вплотную, он склоняет голову и жадно, долго целует содрогающуюся от отвращения жертву, потом касается губами мочки уха и шепчет:
- Вспоминай… верни ее. Мне.
Мокро. Вода воняет мусором, плесенью и еще чем-то не менее отвратительным. Шумный плеск - что-то тяжелое отлепилось от стены и спрыгнуло в воду - что-то, закованное в роговую броню с плеч до кончика хвоста. Метнулись перепончатые крылья - тварь, похоже была демоном - страшным демоном из страшной фентези, которые так любят сопливые студентки, и где сексуальный обояшка-герой непременно наводил добро и справедливость всеми подручными средствами. Хотелось пошевелиться - но липкий страх уже сковал тело, лишив воли. Никогда он не боялся при виде врага - даже когда с последним рожком шел на верную смерть. Подняться, и заглянуть в глаза - пусть для этого приходится чуть задирать голову. Взглянуть в эти нечеловеческие глаза, в глубине которых.. что? Адское пламя? Чернота ночи? Или та самая мифическая душа? Хотя, у демонов ее вроде нет.. или есть?
На миг в руке что-то появилось - что-то тяжелое, но такое родное, такое привычное... Смертоносное. Короткий взгляд - пальцы сжимают пустоту и наваждение уходит. Внушение? Или просто глюки сознания, загнанного в ловушку? Ведь это сон, правда? Страшный, сюрреалистический сон, где могут быть замки посреди пустыни и крылатые демоны, закованные в броню. Сон... Но почему тогда так реальна вонь стоячей воды, а кожа на лице чувствует горячее дыхание?
- Где?.. Где она? - хриплый голос был даже похож на человеческий, хотя эта тварь явно не имела к хомо сапиенс никакого касательства. Но почему бы демону не поговорить с человеком на его языке?
- Кто? Самый глупый вопрос, который он мог задать. Самый глупый - и единственно верный. Она? Кто?
Даже не удар, толчок - и тело вжимается в стену, а шершавые камни больно врезаются в лопатки. Тело становится будто ватным - не поднять даже руки. В глазах плыли цветные круги, в ушах противно звенело - а демон уже был рядом, шипел что-то еще, спрашивал...
- Кто еще… знает?
Когтистые пальцы сжимаются, и по плечу течет что-то горячее. Кровь?
Тут разум благородно покинул Стрелка, лишь цветные круги, чуть помедлив сменились алой пеленой. Алой, алой, алой пеленой...
Толчок. Отшвырнуть от себя крылатую тварь, что посмела играть с его подсознанием. Удар, почти без замаха - левой, свободной рукой, потому что в правой... в правой сверкала Она. Смерть и слава, сила и честь... клинок, покрытый неведомой вязью. Рукоять слишком проста для Нее, но это не важно - так королева, переодевшись в платье служанки, останется королевой, не в силах скрыть происхождение.
- Ты умрешь. Не угроза - констатация факта. Короткий замах - и лезвие готово обрушиться на крылатую тварь...
Отредактировано Constantin (2010-04-18 17:58:32)
Нет… ход канул в пустоту, и вместо страха расцвела ярость – вспышка магния, нечто алое-алое, прекрасное, раскаленное, от которого плавится и течет воздух…
Да!
Он настолько увлекся, что едва не пропустил удар – только зрение, самое последнее, что предупреждает об опасности, успело подсказать начало движения. Чуть сдвинувшись вправо, демон перехватил несшийся ему в лицо кулак левой рукой, окончательно уходя из-под удара и отправляя смертного по инерции нестись дальше, спустя долю секунды добавив ему ускорения тычком ладони свободной руки в спину. Кажется, купание в грязной воде стало неминуемым, но существо, решившее сегодня играть по им же установленным правилам, смотрело не на человека. Тлеющие пламенем глаза замерли на клинке едва заметного в полумраке меча… на Ее клинке.
Удар пришелся мимо цели - демон ловко увернулся, и Стрелок едва не упал. Крылатая медношкурая тварь стояла перед ним, пожирая глазами Ее... Конечно, его не интересовал человек. Вот только крылатый ошибся.
- Ты, тварь. Ты заманил меня сюда, чтобы забрать Ее? голос не его. Чужой, низкий, мертвый голос - он говорил, и каждое слово камнем падало в зловонную жижу.
Перекат - плавно, с пятки на носок - будто под ногами не хлюпает вода. Сейчас это все неважно, потому что перед глазами - алая пелена, в груди - адское пламя а в глазах - праведный гнев. Убить. Убить глупца, посмевшего посягнуть на нее. Посмевшего приступить дорогу тому, кого Она признала своим владельцем.
- Ты умрешь. Ты умрешь, как всякий, кто встал у меня на пути голос полон ненависти. Жгучей, нестерпимой. Меч в руке чуть подрагивает, готовый вкусить крови, пусть даже демонской. Тем более демонской
Восьмерка, больше для разминки - и лезвие тут же отзывается едва слышным пением. Убиить
Рука ложится на навершие - и меч взлетает вверх, набирая скорость для удара. А потом вперед и вниз, слева направо, стремясь разрубить роговую броню...
Усмешка на тонких губах – едва заметная в темноте, за миг до того, как клинок пошел вниз, грозя косо опуститься на правое плечо. Убираться с траектории полукруга, тускло сверкнувшего сталью, пришлось быстро – выгибая спину и поворачиваясь вполоборота направо, отшагивая назад, но с левой ноги, демон нервно отмахнул хвостом и, завершая движение в момент, когда меч уже ушел вниз и был относительно безопасен, нанес удар. Крыло, огромное, угловатое, как и все его тело, покрытое роговой броней, с узкими металлическими пластинами, вогнанными прямо в живое и позволяющими избегать слишком частых переломов, было оружием вряд ли менее грозным, чем разукрашенные шипами кулаки. Набирая инерцию, демон разворачивался почти боком, распрямляя правое крыло и метя ребром передней фаланги в оставшуюся незащищенной шею.
Смертные… вы такие наивные. Даже с игрушкой в руках вы ничто.
То ли мысли, то ли шепот. Похрустывают блестящие черные щитки с рыжими узорами. Мгновение… крохотное мгновение.
Демон смог увернуться. Клинок обиженно просвистел, уходя вниз, а рогатое отродье сумело увернуться и, более того, атаковать - закованное в броню крыло метнулось вперед, стремясь снести человеку голову.
Ты ведь хочешь Ее, правда, демон? Хочешь сильнее всего, потому что Она - твоя сила и твоя слабость. Я уже вижу такой знакомы огонь в твоих глазах - Ее огонь. Неужели Она была когда-то твоей?
Пафосные слова кончились - остались лишь острые, как клинок, мысли. К чему слова, когда все может решить единственный миг? Движение быстрее, а мысль - еще быстрей. Слегка присесть, спасаясь от удара, которым можно было бы свалить быка. Меч описывает короткую дугу, целясь в кожистую перепонку с внутренней стороны крыла. Снизу вверх и снова вниз, не останавливаясь. Шаг - и клинок ударяет по бедру демона почти параллельно земле.
Ярость бушевала сейчас в груди. Не было мыслей, желаний, чувств. Он был сейчас мечом, был сгустком ярости, был каждым завитком на темной стали. Алая пелена все еще стояла перед глазами, делая все вокруг непривычно четким, а где-то в груди бухало сердце, прогоняя через себя литры крови. Алой, алой, алой крови...
Мимо. Хрустнули суставы, крыло, так и не найдя цели, замерло в воздухе, Ольдад слегка присел, чтобы набранная инерция, предназначавшаяся для удара, не разворачивала его вбок и дальше. Тот факт, что натянутую перепонку начал взрезать клинок, от которого он только что спасся, не вызвал особого восторга, но это было меньшее из зол. Перехватив так удобно мелькнувшую вблизи левую руку, сжимающую рукоять, демон остановил происходящую порчу своего крыла и, на доли секунды остановившись, чтобы дать смертному осознать, в насколько паршивом положении тот оказался, ударил свободной рукой. Сначала - только тыльной стороной сжатой в кулак ладони, оставляя отпечаток всех неровностей своей брони на челюсти, потом, без паузы и почти без замаха – еще раз, по скуле, в этот раз уже кулаком, так что голова мотнулась, как у тряпичной куклы, но явно недостаточно, чтобы ублюдок потерял сознание.
- Мало кто без моей на то воли не поднимал на меня оружие безнаказанно. – Негромко произнес крылатый, с размаху приложив перехваченные руки об каменный пол, скрытый вонючей жижей. Еще раз, и еще, пока меч не остался там, на дне, а смертный не захрипел от недостатка воздуха, что неудивительно, потому что ему все же пришлось придавить горло, чтобы не дергался лишний раз.
- Думаешь, ты исключительный? – Светящиеся глаза на какое-то время оказались совсем близко, - Думаешь, тебе не стоит меня бояться? Ошибаешься… не надейся на Нее, глупец. Она не помогает проигравшим.
Вода сомкнулась над головой. Воздух – вот он, руку протяни, но крылатая тварь сидит над ним, практически всем своим весом прижимая его к полу, впечатывая затылок и лопатки в неровный камень.
Ему не хватило секунды. Жалкой секунды на то, чтобы клинок, рассекая плоть прошел чуть дальше, чтобы вернуться... но все кончилось куда раньше. Рука в роговой броне перехватила кисть Стрелка, а вторая тем временем впечаталась в его челюсть, а затем последовал еще один удар, едва не оторвавший голову... мир вокруг слегка качнулся.
Схваченные цепкой лапой кисти бьются о каменный пол, поднимая фонтаны брызг. Он даже не сопротивлялся - потому что знал, что Она его не оставит. К трудно вздохнуть - это демон взял его за горло, и теперь выдавливал из него хрип. Дышать, дышать... все же без воздуха он не мог.
- Думаешь, ты исключительный? Думаешь, тебе не стоит меня бояться? Ошибаешься… не надейся на Нее, глупец. Она не помогает проигравшим.
Светящиеся глаза совсем рядом, а лицо чувствует горячее дыхание. Жижа нестерпимо воняла, но это сразу стало не важно - потому что еще пара минут, и все закончится. Но все ли?
Лапа буквально вжимала его в пол, так что невозможно даже пошевелиться.
Она не помогает никому. Лишь дает возможность
На сверху будто лежит свинцовый истукан. Поднять его не легче чем атланту удержать землю. Стрелок не был атлантом, но ведь и рука демона - не кусок свинца.
Даже сквозь зеленоватую муть он видел его лицо. Причудливо перекошенное лицо - оно могло выражать сейчас что угодно, но он видел лишь ненависть и алые глаза. Алые, алые, алые глаза...
Ты посмел поднять на меня руку, ублюдок. За это я ее тебе оторву и заставлю съесть.
Шея вот-вот сломается, пальцы горят, но лишь сильнее сжимают лапу, закованную в роговую броню.
Знакомый, и такой желанный холод в правой руке. Она. Она вернулась, как обычно, вовремя...
Нечем дышать. Легкие горят огнем, тщась получить хоть чуть-чуть этого пропахшего гнилью и сыростью воздуха.
Удар - совсем без замаха, в открытый бок, туда где смыкаются костяные пластинки.
Вверх, к воздуху, к свету. Алому, алому, алому свету...
Отредактировано Constantin (2010-04-25 06:29:23)
…Боли он почти не почувствовал, да и отреагировал только когда сталь заскрежетала по роговой броне, проломленной страшным ударом. Рефлекс, простой рефлекс, полученный кровью и многими веками битв – перехватить кисть, сжимающую рукоять и, сколь ни велик был соблазн вывернуть, ломая запястье, сдержаться. Не дать повернуть меч в ране, потому что клинок уходит далеко под ребра и уже не десяток жалких капель, а черные потоки заструились вниз, падая в воду.
Но нет, это ничего. Боли пока что нет, все глушит колотящаяся в висках битва, и он почти не обращал внимание на подкатывающийся к горлу хрип и мерзкий горьковатый привкус собственной крови. Это ничего… только изогнутые когти смыкаются на шее смертного сильней, еще сильней, из последних сил, пока под ладонью не хрустят сминаемые жуткой силой хрящи. Достаточно… Еще несколько секунд он не отпускал, с ненавистью глядя на искаженное мукой лицо под поверхностью воды, а потом все закончилось.
Шипение – тихое бессловесное ругательство в ночной темени, и ветерок, запутавшийся в шторах, холодит лицо, возвращая в настоящее. Скрип старого дивана, медленные шаркающие шаги и звук, выдающий прикосновение ладони к стене. Льется вода, долго льется. Черные кляксы на белом фарфоре… красиво, зараза, смотрятся. Интригующе.
Опершись обеими руками о раковину, залитый желтым раздражающим электрическим светом, Ольдад уставился своему отражению в глаза – с отвращением и насмешкой, ибо иного обосновавшаяся в зеркале мокрая тварь с перекошенным от боли лицом и не заслуживала, наконец, оторвался, отлепился от раковины и, прислонясь плечом к стене, осторожно отнял ладонь от бока и в следующий миг с изумлением смотрел на чистые пальцы, на которых не оказалось ни следа крови.
Вы здесь » Town of Legend » Флешбеки » Отыгрыши артефактов